Русские в городе Галлиполи

• Книга Русские в Галлиполи Город и справочник-путеводитель

Продолжение описания жизни в городе, смотри Часть с картой и схемой.

Виртуальная экскурсия по Русскому Галлиполи. Официальный фото- архив, Общество Галлиполийцев и РОВС, Париж, Франция. Каталог Блинова — Федорова.
Примечание и коментарии М. Блинова.
Один из самых известных фотоснимков города Галлиполи. Типовой полуразрушенный дом, где жили русские офицеры. На данный момент точное расположение этого здания на карте схеме города пока неизвестно.

Женщины и дети
Глава из книги «Русские в Галлиполи»
В борьбе за честь своей Отчизны в Крыму участвовали в основном люди неженатые либо оторванные от семей. Лишь небольшой процент общей военной массы составляли семейные. Внезапная эвакуация поставила всех перед страшным вопросом: как быть с близкими? Это был вопрос, требовавший неотложного и мгновенного решения. Отступать к портам и грузиться на транспорты пришлось прямо с фронта. Возможны были только два выхода: оставить семью, полагаясь на волю Всевышнего, в руках большевиков, а самому ехать с частью, со своими боевыми товарищами, или рискнуть везти семью за собой в грядущую неизвестность. В последние дни все складывалось так сумбурно, так катастрофично, что бороться с этими переживаниями было почти невозможно.
Очень немногие, бывшие в Крыму с семьями, решились с «открытыми глазами» рискнуть и оставить своих близких в распоряжение грядущих красных частей (чаще всего, боясь за здоровье и жизнь детей). Трудно было им в последний раз расцеловать близких, а самим идти в неизвестность, которая ждала и всю Армию. Что же касается тех, чьи семьи жили за пределами Крыма, то вывезти их, конечно, не было фактической возможности. Немного, очень немного женщин и детей спустилось в трюмы отплывавших пароходов. Плыли в основном женщины и дети из гражданских беженцев, спасавшиеся от большевизма.
В конце концов выделился семейный состав корпусов, эвакуировавшихся с Южного побережья. Все беженцы и большое количество семейных военных остались и осели в Константинополе*. Общежития города и окрестностей приютили немало женщин и детей. Только семьи чинов 1-го Армейского Корпуса очутились на Галлиполийском рейде.
Если воспоминания о жизни на пароходах и для мужчин не отличаются розовыми красками, то можно судить о том, в каких условиях пришлось совершать переезд Крым – Галлиполи женщинам и детям. При всей предупредительности и администрации, и общей массы невольных пассажиров условия эти доходили до кошмара. Отсутствие особых помещений, особых уборных, теснота, грязь, недостаточное питание, невозможность переодеться, вымыться и вымыть детей – вот та ужасная обстановка, которую и женщины, и дети переносили почти три недели.
Конечно, на первый взгляд берег Галлиполийского рейда с его жилыми зданиями и целым городком показался пассажиркам желанным и необходимым. Но, очутившись на берегу, люди оказались под открытым небом. Ноябрь с холодными ночами и дождями был совсем негостеприимным. Устраивались среди своих же вещей, около стен полуразрушенных зданий, сооружали какую‑то защиту от дождя и чувствовали себя все же в лучшей, по сравнению с пароходной, обстановке.
Мало‑помалу начался и процесс расселения в городе. Турки (главным образом, они) и греки охотно уступали комнаты в своих домах, разрешали приспосабливать более или менее сохранившиеся развалины под примитивные квартиры. Одновременно началось и устройство общежитий для семей.
Первые общежития устраивались непосредственно частями. Полки, желая так или иначе поместить женщин и детей, приискивали подходящие здания, квартиры и своими средствами приводили их в сколько‑нибудь пригодный для жилья вид. В это время возникают и дамские общежития, носящие наименования частей: Корниловское, Алексеевское, Кавалерийской дивизии и т. п. Налаживание административного корпусного аппарата коснулось жизни и этих общежитий. Все они были объявлены общежитиями дам 1‑го Армейского Корпуса и в порядке управления оказались подчиненными особому наблюдающему. В каждое общежитие были назначены, кроме того, свои коменданты.
Таблица 42
Переход в ведение Корпуса обозначал и материальную поддержку со стороны высшего командования. Самыми неотложными заботами комендатуры общежитий были улучшение помещений, устройство кроватей (ибо вначале все спали на полу), устройство закрытых уборных, столов, табуретов и т. д. Для этого в распоряжение корпусного инженера поступали некоторые средства от командира Корпуса. В апреле месяце от Главнокомандующего было получено 2500 лир на устройство и улучшение общежитий. Деньги разделили между городом (1500 лир) и лагерем (1000 лир), но израсходованы они целиком не были из‑за начавшегося переезда в славянские страны.
На первых порах устройству общежитий и всей галлиполийской жизни большое содействие оказывало местное население. Турецкий муфтий (глава духовенства) предоставил под общежития несколько мечетей (из числа всех 13 общежитий на 1 сентября 5 располагались в мечетях), а путем переговоров с отдельными гражданами города всячески старался облегчить для русских решение жилищного вопроса.
К 1 августа было уже 13 общежитий и в них помещалось, не считая мужчин, 225 женщин и 79 детей. Из 13 помещений под общежития 12 были предоставлены населением совершенно бесплатно.
В марте наняли первое платное помещение, так как к этому времени прежних не хватало; кроме того, к празднику Рамазана, по просьбе муфтия, пришлось освободить одну мечеть для богослужений и нанять еще одну платную частную квартиру.
Небольшое общежитие для семей одного из военных училищ представляло из себя комнату площадью 7 аршин в длину и 7 в ширину, то есть 49 квадратных аршин. При вышине комнаты в 4 аршина это дает 196 кубических аршин воздуха. В помещении было шесть окон со стеклами только на четверть. Стены, как вообще в галлиполийских постройках, представляли из себя почти что решето. В этой комнате разместились четыре семьи: четверо мужчин, четыре женщины и пятеро детей. Из последних двое – грудного возраста, две маленьких девочки, 8‑ми и 10‑ти лет, и девочка 15‑ти лет. На каждого человека приходилась площадь комнаты в 3,8 квадратных аршина и 15 кубических аршин воздуха. Чтобы создать подобие отдельных комнат, семьи при первом же получении одеял разделили комнату на загородки крошечного размера.
Вся жизнь в таком общежитии, конечно, проходила открыто. Не представлялось возможным ни отдохнуть, ни уделить сколько‑нибудь времени собственной семейной жизни. Жизнь соседей врывалась постоянно, друг другу мешали, надоедали. Создавалась атмосфера постоянных взаимных неудовольствий, переходивших изредка в открытые столкновения. Все это, конечно, отражалось и на внутреннем семейном укладе.
Галлиполийские отдельные квартиры ни в малейшей мере не могли быть названы квартирами в том смысле слова, к которому мы привыкли. Средняя комната, в которой помещалась русская семья, занимала площадь 4–8 квадратных саженей. Мебель совершенно отсутствовала; обычно вдоль одной из стен шло деревянное возвышение, которое можно было приспособить под кровать. Двери закрывались неплотно. Холодно, неуютно и тесно было в таких комнатах, особенно в дни частого северо‑восточного ветра.
Но и такие квартиры были заманчивы по сравнению с общежитиями, и семьи стремились приискать и нанять себе отдельное помещение. Хотя найти комнату было непросто, к середине декабря все семьи так или иначе расположились под крышей.
Учитывая всю сложность жизни, в начале лета некоторые семьи решили устроить себе землянки, пользуясь всякими подручными материалами (главное – камни и земля), и перебрались из общежитий в «собственные» летние помещения.
Женщин в составе Корпуса приехало сначала около 1100 душ. К началу января их стало 1144. К середине февраля из общего численного состава Корпуса в 27 135 человек женщин было 1153, а также 213 сестер милосердия. Изменения в численном женском составе Корпуса за полгода галлиполийской жизни очень незначительны:
5 января – 1144;
4 февраля – 1152;
4 марта – 1156;
2 апреля – 1078;
4 мая – 1141;
2 июня – 1163;
1 июля – 1137.
Вместе с частями уже в январе переселились в лагерь и некоторые семьи. Вначале они жили в общих палатках. Затем всех семейных сосредоточили в особые, отдельные палатки, образуя таким способом некие семейные общежития. Но при первой же возможности семейные принялись устраивать себе землянки.
В лагере, следовательно, жила четвертая часть всех женщин, причем за лето из города в лагерь перебралось еще 2 %, прочие остались в городе.
Материальное обеспечение семей в Галлиполи отличалось, по сравнению с прошлым, «уравнительным характером». Здесь не было ни богатых домов, ни состоятельных семейств, каждая семья была так же бедна, как и соседняя. Вывезти из Крыма удалось очень немного, а заработка в Галлиполи не предвиделось. Муж в семье получал такой же паек, как и жена, и 1–2 лиры его ежемесячного пособия были ничтожны. Раньше муж обычно не только заботился о содержании семьи, но имел исключительное значение. В Галлиполи это изменилось: обеспеченность семьи здесь в большей мере зависела от женщины. Она получала некоторое добавочное питание; ей выдавалась масса всяких вещей из Американского Красного Креста. Вещи эти, правда, к непосредственному потреблению в большей своей части были непригодны, но их можно было продать и внести в повседневную хозяйственную жизнь немалую подмогу.
Муж, занятый делами военной службы, конечно, не мог заниматься какими‑либо частными заработками, а жена могла найти довольно много возможностей заработать хоть несколько драхм. В первое время женщины открывали для торговли маленькие лавочки, просто столики с различным товаром, участвовали в устройстве кафе и т. д. Можно было поступить и в местное кафе, где зарабатывали «на чаевых» около % лиры в день. Шитье гимнастерок в начале лета, стирка белья (прачечная, открытая дамским комитетом, обслуживалась исключительно русскими женскими руками), служба в учреждениях – все это было доступнее для женщин и повышало их значение в семейном быту.
Собственное домашнее хозяйство также велось женой. В тяжелой работе помощь мужа, правда, была необходима, но обшивание семьи, стирка – все это ложилось повседневной задачей на женщину. Если сюда прибавить чисто женскую склонность к порядку и чистоте, с уборками, мытьем полов и т. п., то будет совершенно ясно, что тип «барыни» в Галлиполи совершенно исчез. Отсюда понятно, что если русские женщины в Галлиполи сумели выглядеть не только прилично, но и со вкусом одетыми, то это можно поставить в заслугу только им. Сшить из нелепых американских пижам себе платье, и даже нарядное, продать что‑нибудь и купить на вырученные деньги недостающую отделку, белые чулки, летние белые туфли – ко всему этому русская женщина быстро применилась и с внешней стороны всегда могла служить примером вкуса для местного населения.
Общественная работа также касалась и женщин. Для получения вещей из Американского Красного Креста избирались дамами особые представительницы. Они получали, разбирали и распределяли вещи и питание другим женщинам и детям своей части или учреждениям. Необходимость получить некоторые денежные средства и оказать поддержку дамам, находившимся в крайне затруднительных обстоятельствах, вызвала образование дамского комитета. Эта организация (руководимая частью выборными от женщин, частью лицами назначенными), кроме распределения вещей, полученных, например, из Бельгии, и денег, присылаемых из Комитета баронессы О.М. Врангель, устроила ряд мастерских, которые полностью оправдали цель их создания.
Внутренняя семейная обстановка, взаимные отношения мужа и жены, родителей и детей значительно изменились под влиянием внешних условий, прежде всего в связи с разным вкладом в домашний бюджет мужа и жены, мужчины и женщины. Как разлагающе должна была влиять даже на согласную семейную жизнь атмосфера общежитий! Невозможно ни отдохнуть, ни уладить незначительные конфликты; нервность, возбужденная, быть может, беспрестанным плачем грудного ребенка за одеялом, представляющим собой стену, или чересчур громким разговором соседей, конечно, не служила укреплению семьи. Неудовольствия между женщинами выливались иногда в замечания, замечания переходили в крупные разговоры и открытые столкновения. Ссоры семей иногда приводили и к трагическим развязкам. Замешанные в недоразумения, часто чисто женские, мужчины углубляли конфликт, и дело кончалось иногда (правда – в редких случаях) даже дуэлями с их случайным исходом.
Отдельные комнаты с теснотой, не уютностью, холодом и сквозняками, дымом от мангала тоже не были привычной обстановкой и обстоятельством, упрочивающим семью. Семьи иногда не выдерживали, разваливались, приходя к разводу.
Те же, которые оказали достаточное сопротивление тяжелым внешним условиям, тоже будут вспоминать жизнь в изгнании отнюдь не с радостным лицом.
Инциденты, столкновения внутри семьи, и особенно между членами разных семей, иногда, конечно, задевали существенно интересы и права потерпевших. Отсутствие гражданских судебных установлений приводило к тому, что все жалобы женщин и на женщин поступали на рассмотрение военной администрации. Проступки и нарушения правопорядка женщинами представляли особые затруднения в смысле их разрешения. Это вызывало или дисциплинарные наказания для мужей (военных), или непосредственные воздействия. За 8 месяцев из Галлиполи было выслано восемь женщин.
Холостых и незамужних обрисованная выше обстановка не удерживала, однако, от попыток устройства личной семейной жизни. С ноября по июнь, т. е. за 6 месяцев, в городе было совершено 49 браков (не считая лагеря).

продолжение, дети в Галлиполи.

Примечание.
* В Константинополе кроме беженских лагерей для тех, у кого были небольшие деньги или нашел работу, имелось большое количество недорогих отелей. Часть из них существует и поныне. Сохранен исторический вид и интерьер. Немного улучшен сервис. Если в те времена душевая комната была в коридоре, одна на этаж, то сейчас она есть в каждом номере (переделка умывальной комнаты — смотри наш личный опыт и отзывы.
В Галлиполи (ныне Гелиболу), также имеется большой выбор отелей, в т ом числе исторических. В те времена в них жили только французы, туристы. Из русских в них, возможно, жили только ВИП гости из Парижа и из Константинополя.

Путеводитель и справочник «Русские в Галлиполи».
Фото.
А234 Детский праздник- общая группа

Женщины и дети
Глава книги «Русские в Галлиполи», окончание
Детей в составе Корпуса приехало немного*. К 15 января 1921 года их было 244. В это число не включены мальчики (нередко 10–12 лет), которые были в составе воинских частей. Таких детей позже исключили из полков, и они возвратились к нормальной детской жизни в интернате гимназии. Этих мальчиков насчитывалось до 90 душ. Общее число детей к середине февраля было около 353 душ. К февралю, по сравнению с январем, число детей увеличилось, но они составили все же не более 1,3% общего численного состава Корпуса.
Изменение этой цифры по времени, в общем, незначительно. Здесь, прежде всего, следует отметить, что в Галлиполи с 12 февраля по 1 сентября родилось 100 детей. Отъездов детей почти не было, поэтому к моменту переезда их число увеличилось.
Дети должны были мириться с той же обстановкой, в которой находились и родители. И если на их настроение это полное своеобразия существование не производило удручающего впечатления, то особенности и аномалии того периода тяжело отражались на здоровье детей и их внутренней жизни. Условия жизни в общежитиях (а в них помещалось до 80 детей) должны были всей тяжестью лечь на детскую психику.
Постоянно находясь среди взрослых, нервозных и раздраженных, в тесноте, они, конечно, не пользовались той необходимой обстановкой, какая мыслится при нормальном воспитании. Трудно было близким думать и заботиться об удалении ребенка от резких, грубых столкновений с фактами повседневной жизни. Влияние посторонних сожителей, с которым ребенок поминутно сталкивался, приносило только вред, так как именно на детей чаще обращалось раздражение соседей. Ребенок не замечался, пока он не мешал; при иных условиях его гнали.
В лучшей атмосфере, по сравнению общежитиями, были дети семей, живших в отдельных комнатах, но и здесь они были в ненормальной обстановке. Внешние условия непривычны и не легко переносимы. Заботы семейные также отчасти ложились на их плечи, и дети принимали деятельное участие в хозяйстве. Получение продуктов в очередях, забота о принесении воды, стирка белья для взрослых были их повседневной тяжелой работой. В то же время, как здесь, так и в общежитиях дети не могли получить ничего для своего умственного развития. Полное отсутствие учебников и совершенная невозможность каких‑либо занятий в семейной обстановке – вот причины этой ненормальности. Детских книг, сказок, особенно в первое время, совершенно не было, и развлечь себя чтением ребенок не мог. Игрушек вывезти не удалось, купить не на что, и они принуждены были искать собственный выход из создавшегося положения. Детская изобретательность и воображение помогают, и появляются примитивные игрушки из ящиков и досок, куклы из тряпок, устраиваются игрушечные дома и землянки и т. п. Военная жизнь и переезд по морю служат сюжетом игр, простых на взгляд постороннего наблюдателя, но полных большого и сложного содержания для участников. Круг детей для совместных игр, правда, невелик (русские живут по городу разбросано), с местным же установить тесных связей как‑то не удалось.
Конечно, в таком положении детский сад, устроенный в феврале, и гимназия, начавшая свою деятельность с марта, оказались крайне необходимыми. Дети получили, наконец, собственную жизнь с собственными интересами, заботами и радостями. Пойти в гимназию на уроки к 8 часам утра, пробыть там до часу или до двух, сходить домой, а затем опять спешить чуть ли не на весь день в гимназию, где нужно приготовить уроки к следующему дню, а можно и поиграть на площадке интерната, – таким стал новый порядок дня ребенка. Число учащихся в гимназии, включая сюда интернат и детский сад, к 15 августа составило 208 душ.
Вместе с переселением частей Корпуса в лагерь туда же пришло некоторое количество детей. Прежде всего, туда ушли маленькие дети, приехавшие из Крыма в составе семей.
А были еще и маленькие воины**. Их количество точному учету не поддается, но если принять во внимание, что большинство их переселилось в интернат гимназии, то можно утверждать, что в составе частей их осталось немного. Участь этих оставшихся была еще более тяжела, так как жизнь воинской части не позволяла особенно выделять кого‑либо в привилегированное положение. Мальчики‑солдаты, почему‑либо оставшиеся в полках, переносили всю тяжесть лагерной жизни и несли ряд чисто военных обязанностей: служба в строю, парады, рассыльная служба и т. д.
Для лагерных детей при Дроздовском полку был открыт питательный пункт, при котором даже попытались устроить школу подготовительного типа. За весь период жизни в Галлиполи, однако, почти все дети школьного возраста оказались в городе около гимназии, и в лагере оставались или дети очень маленькие, или настолько переросшие, что надежд быстро подтянуть их к нормальному школьному уровню было очень мало.
Питание детей за все время можно признать безусловно неудовлетворительным. Несмотря на поддержку общественных иностранных и русских организаций, пища была недостаточной, и поэтому в Галлиполи у некоторых развились болезни легких, кожные и др.
Домашняя жизнь приносила ребенку не много удовольствия, и потому все начинания по устройству общественных детских развлечений привлекали полный состав маленьких галлиполийцев. Праздник Рождества Христова особенно потребовал какого‑то подобия той праздничной и интересной обстановки, к которой, можно сказать, дети привыкли с рождения. Елки, устроенные Штабом Корпуса 2 января 1921 года и греческой префектурой – 9 января, заполнили, хоть отчасти, сложившееся у детей впечатление пустоты и ненормальности большого праздника, проводимого в изгнании. Маленькие дети на руках, большие самостоятельно – все чисто и нарядно одетые, собирались на елку с радостью и нескрываемым интересом.
В дальнейшем устройство развлечений для детей стало делом гимназии. Там устраивались прогулки и пикники, к которым привлекалось все молодое поколение. На Пасху – первый раз, во время пребывания в Галлиполи баронессы О.М. Врангель – во второй раз были организованы пикники в Сергиевское Артиллерийское училище, расположенное в полуверсте за городом. Полдня, совсем незаметно и легко, проходило в собирании цветов, бесконечных играх.
Детские спектакли с участием самых маленьких воспитанников гимназии, которые с успехом инсценировали русские сказки, также собирали значительное число зрителей.
Какое общее влияние окажет галлиполийская жизнь на будущее ребенка, перенесшего тяжесть изгнания, судить, конечно, довольно трудно. Некоторые сдвиги в детской психологии, конечно, уже наметились. Маленькие галлиполийцы более взрослы, чем их сверстники, воспитанные в нормальной привычной обстановке. Отставшие, быть может, за годы Гражданской воины и за целый почти год изгнания в образовании, они больше знают жизнь, умеют серьезнее относиться ко всему окружающему. Прошлое, безусловно, нанесло раны настолько значительные, что возвратиться к безоблачному настроению для многих невозможно. Замученный на глазах у мальчика отец не забудется им никогда; расстрелянные близкие будут вспоминаться постоянно; вся обстановка жизни в полку, общение с солдатами и фронтом оставят заметные рубцы на детской психике.
Особенно характерным для наших детей стало почти зрелое понимание идеи Родины. Но в сборнике стихотворений учеников гимназии встречаются стихи и совсем детские:
Терек

В глубоком ущелье, где замок царицы,
Злой Терек угрюмо течет.
Летит он, как птица, и сильно пенится
И жутко, так жутко ревет.

Кругом его – горы. Высокие скалы
Теснятся одна близ другой.
И дикие козы, и тут же шакалы
Играют над бездной крутой.

(Ученица 3 класса.)
Наряду с этим встречаются и произведения, которые трактуют понятие Родины, долга перед ней и ее будущем. Утрата общения с родной страной, необычная, тяжелая обстановка и желание снова быть там, в далекой России, со своими оставшимися там близкими, диктуют такие строки:
На Родину
Солнце скрылось. Звезды засверкали.
Где‑то колокол упрямо зазвонил.
Чья‑то песня слышится в тумане –
Это ведь поет на башне муэдзин.
Долго, скучно тянутся напевы:
Вторит эхо где‑то далеко.
На деревьях птицы уже сели.
Но на сердце что‑то не легко.

Боже милостив! Скорее бы на волю,
Убежать на Родину скорей.
И забыть тяжелое бы горе,
И обнять подругу юных дней.

Примечание.
* Много детей было в районе Константинополя. На Принцевых островах были даже организованы первые лагеря скаутов-разведчиков. «Русское такси» предлагает специальные детские и юношеские программы посещения русских памятных мест, рассчитанные на скаутов-разведчиков, кадет, юных казаков по индивидуальному или мелко-групповому варианту.
** «Маленькие воины» — это фактически организация НОРР (Национальная Организация Российских Разведчиков, ветвь скаутов)

Путеводитель и справочник «Русские в Галлиполи». Памятник, кладбища, карта долины. План города, интересные места.
Фото.
Юмористические рисунки в Галлиполи.

Настроение и слухи
Глава из книги «Русские в Галлиполи»
Настроение галлиполийцев создавалось впечатлениями, фактами и слухами. Когда к берегам Галлиполи подошли пароходы с частями Корпуса, глазам их представился унылый, однообразный пейзаж: серый берег, лишенный растительности, вдали сливался со свинцовым небом, цепи гор, а на самом берегу, на склоне холма, развалины маленького городка — серое тусклое пятно, на фоне которого нелепо тянулись к небу два-три чахлых кипариса, несколько больших уцелевших стен, далеко темневших провалами окон, да единственный, слегка говорящий о «сказочности Востока», изящно очерченный минарет.
Разговоры на пароходах смолкли. Все жадно вглядывались в то место, которое должно было приютить Корпус.
Город казался мертвым. Развевающийся над одним из зданий греческий флаг говорил о жизни, но при всем старании глаз не мог разглядеть ее проявлений.
Впечатление было тяжелое. Точно какой-то великан наступил на маленький городок, размял, раздавил, разбросал и ушел дальше, посеяв смерть и разрушение. Холодный, мелкий осенний дождь увеличивал тоску, щемившую сердце людей, только что видевших широкие поля Таврии, образцовые хозяйства немцев-колонистов или залитые солнцем улицы Севастополя. Контраст был настолько велик, что даже не радовало близкое освобождение из темноты и грязи пароходных трюмов.
А когда съехали на берег — увидели кривые улицы с развороченной мостовой и грязь. Грязь — вязкая, противная под ногами, грязь, как паутина, на стеклах окон, грязь в маленькой бухте, приютившей несколько десятков турецких фелюг, и, наконец, грязное небо с быстро несущимися тучами.
У пристани и на улицах — толпы местных жителей, с любопытством рассматривающих русских, а последние, с немногочисленными пожитками на плечах, растерянные, озирающиеся куда бы спрятаться от промозглого дождя.
Светлые мечты о Москве завершились маленьким грязным городком на чужбине…
Но острое чувство боли заглушалось необходимостью скорее устроиться. Тяжелые мысли рассеивались заботами по приисканию помещения, по его оборудованию, борьбой с пронизывающим холодом, со всеми теми мелкими тяготами, которыми встретили Армию в Галлиполи.
А когда через неделю две жизнь наладилась, эти мысли предъявили свои права.
– Кто мы, беженцы или Армия?
На этот вопрос отвечал … внешний вид. Оборванные, почти безоружные, раздробленные, потерявшие подобие воинской организации, – это были типичные беженцы, без завтрашнего дня, с сегодняшними мелкими невзгодами и неприятностями.
– Кончена ли борьба?
В эти дни для многих безумием казалась мысль о каком либо продолжении борьбы с торжествующим большевизмом. Неуютный Галлиполи каждую минуту говорил о поражении.
Для одних борьба была закончена.
Другие же, еще не освободившиеся от угара войны, продолжали жить ее напряжением, мечтали о военных экспедициях, все равно с кем, даже все равно – против кого.
И, наконец, третьи, несмотря на все неблагоприятные обстоятельства, не теряли веры в будущее Армии и смотрели на Галлиполи как на тяжелый этап борьбы с красными.
Но для всех Галлиполи был избавлением от непосредственной опасности, висевшей как дамоклов меч все время Гражданской войны над каждым из защитников России. Нет фронта, нет страха за завтрашний день. Издерганные нервы могут получить заслуженный отдых. Но этого им не дает самая мучительная, самая неясная мысль:
– Что будет с нами завтра?
И опять: первые понимают Галлиполи как агонию Армии, а дальше … Отдельные эмигранты, разбросанные по всем частям света, наемники в иностранных легионах или же рабы среди миллионов подобных же рабов в Советской России.
Вторые рисуют заманчивые картины «поступления к Кемалю».
А третьи просто верят и молчат, так как сказать нечего, так как в тумане не вырисовывается каких либо светлых перспектив.
При такой психологии Корпус, конечно, не мог считаться сплоченной и крепкой войсковой частью. В большинстве его «населяли» беженцы или кондотьеры, жившие исключительно своими интересами текущего дня. И приказ Главнокомандующего от середины декабря 1920 года, облегчавший условия выхода из лагеря для всех тех, кто желал приискать себе работу в Константинополе, понимался как постепенный, но неминуемый роспуск Армии. Надежд на дальнейшее существование Армии не оставалось, а потому вынужденная прикрепленность к Галлиполи, связанная с плохим размещением, с постоянным пронизывающим холодом, тяжелыми физическими работами в грязи и под дождем возбуждала недовольство. Проведение дековильки, исправление шоссе, а то и постройка целых зданий казались совершенно ненужными, отнимавшими последнюю силу у измученных людей.
Вызывала ропот и введенная с первых дней в Галлиполи строгая дисциплина. Войска, все время не выходившие из боев, были мало знакомы с этой стороной военного дела.
Превосходные как боевая сила, они тем не менее не могли равняться со старой армией ни выправкой, ни знанием уставов. А потому замечания, выговоры, аресты за не отдание чести, за распущенный вид и т. п. вызывали ропот. Все это казалось настолько же ненужным, как проведение дековильки или исправление шоссе. К строевым же занятиям относились как к бесполезным, окрестив их иронически «игрою в солдатики».
Но постепенно эта «игра» стала захватывать массы. Воинская подтянутость не позволяла людям распускаться. Проходившие строем с песнями юнкера заражали своею бодростью. Корпус снова стал приобретать воинский вид, и, вместе с тем, быстро пошла на убыль «беженская психология».

С возрождением Армии появились и соответствующие слухи о каком то «международном десанте», формируемом для борьбы с большевиками*. Эти слухи держались долго и упорно. Они были показательны, как возвращение к идее вооруженной борьбы с большевизмом. По словам говоривших, в состав Корпуса должны были войти американцы, французы, англичане и Русская Армия. Одни передавали, что Русская Армия пойдет в авангарде, другие – что в арьергарде, так как союзным войскам мы будем нужны не как боевая сила, а лишь как представители подлинной России, оправдывающие вооруженное международное вмешательство в русские дела. Но в том и в другом случае была твердая уверенность, что мы будем нужны исключительно как Армия.
Действительность разбивала эти иллюзии. Газеты приносили известия, что Англия – накануне подписания договора с Советским правительством, а «прекрасная Франция» страховалась от всевозможных неожиданных случайностей утверждением, что правительство генерала Врангеля было признано ею только de facto.
Но уже раз проявившаяся уверенность в себе – как в Армии – не могла исчезнуть. На смену пришли новые слухи: использование Армии для защиты французских колоний в Африке и выступление совместно с румынскими войсками против большевиков. Эти слухи вызвали к себе резко отрицательное отношение. Ни у кого не было желания служить в Иностранном легионе, так же, как и бороться за румынские интересы в ущерб России. Письмо начальника Штаба Главнокомандующего, определенно указывавшее, что Русская Армия может быть использована исключительно для борьбы с большевизмом, а не для каких либо других целей, рассеяло все эти слухи.
Нервируя Армию, слухи, между тем, имели и хорошую сторону. Все они определенно указывали, что Армия существует, что с нею считаются, как с воинской силой, что в борьбе она еще не выбыла окончательно из строя и что перед нею есть ряд возможностей. Все это, конечно, поднимало общее настроение.
Так в томительном незнании будущего прошел декабрь.
Приезд Главнокомандующего не внес ничего нового. Положение оставалось неопределенным, вопрос о фактическом признании Армии союзниками оставался открытым. Но с благоприятным разрешением его связывались надежды на изменение своего положения.
В то время идейная сторона этого признания у большинства не играла значительной роли. Признание Армии сводилось к прозаическим мечтам о лучшем размещении, питании, о хотя бы микроскопическом, но определенном денежном довольствии. Отсутствие последнего мучило особенно остро. Постоянные консервы и фасоль заставляли с тоской смотреть на прилавки со съестными продуктами. Совсем не было возможности удовлетворить мучительный «табачный голод». Но все это казалось временным. За «признанием» должно было прийти материальное благополучие.
Незадолго до Рождества пронесся слух о перевороте в Советской России, связанном с именем генерала Брусилова. Каждый день приносил какое либо новое известие: то в неизвестном направлении бежали Ленин и Троцкий, то образовалось какое то новое правительство в Москве и т. п.
Все эти слухи жадно воспринимались Армией. Правда, о брусиловском перевороте сообщалось уже несколько раз в Крыму, что говорило против возможности такого переворота, но в Галлиполи всем так хотелось верить в изменение своей судьбы, что не задумывались над возможностью того или иного факта, а просто верили. И в эти дни в лагере или в городе можно было часто слышать радостное, раскатистое «ура» при получении какого либо «самого достоверного сообщения».
Газеты снова разбивали радостные мечты. Становилось еще более холодно, неуютно, голодно. Еще более нервировали тяжелые физические работы. Суровая дисциплина казалась бессмысленной. Будущее Армии было покрыто темнотой. И никто не заглядывал в это будущее. Это было бесполезно.
Будущего в то время не существовало. Оставалось только прошлое.
И это прошлое там, в России, рисовалось таким ярким, таким светлым, с такой жадностью делились о нем воспоминаниями, что не могло не защемить сердца мучительной тоской по Родине.
А там, где тоска, там обычно скрывается и потребность великой любви. В настоящем любить нечего – неприветливо и грустно. В будущем – темно и страшно. Оставалось только прошлое.
И в неуютном чуждом Галлиполи загорелся огонек этой любви к отвлеченной, далекой Родине. Зажегся, разгорелся и, наконец, вырос в могучее яркое чувство. Все чаше и чаще заходили разговоры о России. Жадно накидывались на газеты в поисках сведений о жизни Родины. Стали создаваться кружки и организации – как в России. Потянули к себе классики, в которых так много Родины. Захотелось знания, самообразования, самоусовершенствования. Армия постепенно выходила из состояния анабиоза, в которое ее повергла Крымская катастрофа.
Вспыхнувшая любовь к России и ко всему русскому явилась могучим фактором как спасения Армии, так и находящихся в ней русских людей. Темнота в будущем рассеивалась. Будущее перестало казаться страшным.
В феврале приехал Главнокомандующий. На этот раз встречали его уже не беженцы, а Армия. Его слова о скором возвращении на Родину увеличивали общую веру. И действительно, точно в подтверждение этих слов спустя несколько дней после его отъезда советское радио принесло в Галлиполи известие о восстании Кронштадта.
В России опять начиналась борьба, и на этот раз у самой цитадели большевизма, в преддверии «Красного Петрограда». Контингент восставших состоял из оплота большевиков – тех матросов, которые в Советской России занимали всегда привилегированное положение. Опять разгорелись надежды возвратиться на Родину! Галлиполийцы находились точно в лихорадке. Читая газеты, все переживали ту борьбу, которая велась на далеком Севере. Несмотря на редкие трезвые голоса о возможности катастрофы в Кронштадте, большинство глубоко верило в победу матросов. Их любимый аргумент был, что это уж не белые сражаются с красными, а сами красные выступили против поработителей. И восставших, без сомнения, поддержит народ.
Не только каждый день, но и каждый час приносил какую-нибудь радующую новость: взятие восставшими Петербурга; бегство из Москвы комиссаров; приближение к Москве Антонова с восставшими крестьянами; освобождение Одессы из под красного ига, – и много, много самых различных слухов, дурманивших радостью. У всех было досадное чувство, что когда там идет борьба, Армия должна сидеть в бездействии, не имея возможность помочь восставшим!
Наконец, пронесся слух, что из Кронштадта вышел миноносец с депутацией к генералу Врангелю. Считали дни, когда он может дойти до Константинополя. Негодовали на союзников, что они не предоставляют пароходов для отправки Армии на помощь кронштадтцам. За последних боялись, что они не выдержат неравного боя.
Слух о приказе Главнокомандующего Флоту – выйти из Бизерты и идти на Лемнос и Галлиполи для посадки войск – вызвал энтузиазм. Армия отправится помогать Кронштадту! Отсутствие оружия не смущало. Только бы добраться до Кронштадта, а там вооружение найдется.
Но на этот раз события опередили слухи. Хотя несколько «очевидцев» и клялись, что они «собственными глазами» видели проходивший в Дарданеллах русский флот, в действительности последний мирно покачивался на мертвых якорях в Бизерте, советское же радио крикливо сообщило о падении Кронштадта.
Сначала этому сообщению отказывались верить.
– Обычная ложь большевиков.
Тем более что приходившие с большим опозданием газеты продолжали сообщать об успехах восставших.
Наконец, «Общее Дело» подтвердило падение Кронштадта. «Общему Делу» поверили. Все надежды, мечты на возврат на родину рухнули в один момент. Стало тоскливо и тяжело.
Но настроение упало только на несколько дней. Обманутому чувству пришел на смену разум.
– Если восстали матросы, то, значит, действительно большевикам скоро конец.
– Кронштадт – первая ласточка.
Яркое весеннее солнце, позеленившее редкие деревья Галлиполи, разбросавшее светлые блики на серые камни развалин, способствовало подъему настроения. Больше не мучил холод. Ночью не приходилось вплотную прижиматься к соседу, чтобы не замерзнуть, и на солнце так весело выглядели белые гимнастерки, в которые принарядились чины Корпуса.
Вместе с теплотой солнце принесло и бодрость.
Дисциплина уже не казалась чрезмерной и суровой. В строевые занятия втянулись настолько, что они перестали вызывать ропот. А тут еще подошли праздники с выносом Плащаницы, с ночными службами, со всеми религиозными церемониями, очищающими и возвышающими душу вообще и в особенности трогательными, доходящими до религиозного экстаза в Галлиполи.
И при таком настроении слухи об обострившихся отношениях между русским и французским командованиями в Константинополе никого не пугали.
Между тем, трактование Армии французами как беженцев стало совершенно явным. В первое время своего прибытия в Галлиполи, когда Корпус был разрозненным и не чувствовал себя крепкой войсковой единицей, подобная постановка вопроса, может быть с болью, но была бы для него приемлема. Но теперь, когда, отдохнув, Корпус опять сплотился и принял воинский вид, это отношение вызывало чувство незаслуженной обиды.
27 марта в Галлиполи на здании французского штаба был вывешен унизительный ультиматум, предлагавший, под угрозой лишения пайка, выбор: или эмиграция в Бразилию, или отправка в советскую Россию. С Русской Армией не только не считались, но даже забыли ее прошлое.
Было гадко и досадно.
Во всех частях обсуждали «французское обращение», много горьких и резких слов посылалось по адресу вчерашних союзников. Командир Корпуса в это время находился в Константинополе, что еще больше увеличивало общее волнение.
– Как отнесется к этому ультиматуму Главнокомандующий?
– Пустят ли французы обратно в Галлиполи командира Корпуса?
В этот момент все ясно сознавали, что теперь более чем когда либо требовались решимость генерала Кутепова и его железная воля к сохранению Армии.
И когда к берегам Галлиполи подошел пароход, привезший генерала Кутепова, пристань и набережная покрылись белыми гимнастерками чинов Корпуса. Послышался знакомый уверенный голос, здоровавшийся с почетным караулом от юнкеров:
– Главнокомандующий просил передать вам привет.
И все.
Но этого было вполне достаточно для собравшихся. В этом привете Главнокомандующего, в спокойном, уверенном виде генерала Кутепова был молчаливый отказ подчиниться французскому ультиматуму. Всех охватило восторженное настроение. Густой массой, с несмолкающим «ура» провожали командира Корпуса до Штаба, толпились там, из уст в уста передавая два слова, случайно брошенные генералом Кутеповым: «Все спокойно», а затем провожали командира Корпуса до дома.
«Ура» не смолкало в Галлиполи до самого вечера.
Спустя некоторое время задымил на рейде трехтрубный «Рион». Французское обращение претворялось в действительность. Беженцы уезжали в Бразилию**. Одни – с радостью избавления от тяжелых работ, строевых занятий, от суровой дисциплины, от полуголодного пайка, другие – опустив головы, стыдясь измены общему делу и тем, с которыми в течение долгого времени делили всю тяжесть походов.
Оставшиеся провожали их без злобы. Было только досадное чувство при расставании с старыми боевыми товарищами. Но таких было немного. Большинство же уезжавших были для Корпуса чуждым, наносным элементом из беженских лагерей Константинополя.
Уехали.
Затем газеты напечатали интервью с генералом Людендорфом, в котором последний категорически высказался за необходимость вооруженной интервенции. Немного спустя, в Константинополе произошли аресты большевистских представителей, а слухи добавили к этому арест Красина в Лондоне. Казалось, что Европа готовится предпринять какие то решительные шаги по отношению к советской власти. Галлиполи с напряжением следил за ходом развивавшихся событий, но вместо ожидаемого время принесло целый ряд французских «обращений» истерического французского правительства от 17 апреля с предложением «не подчиняться своим начальникам» и приглашением ехать в Баку и т. д.
На первое предложение Корпус отвечал такими оглушительными криками «ура» в честь Армии и Главнокомандующего, что местный французский консул сделал курьезный вывод о «радости русских, узнавших о полученной свободе».
На остальные же обращения Армия почти не реагировала. Только незначительная часть, прислушиваясь к французской агитации, теряла веру в Армию.
Для таких Галлиполи являлся тонущим кораблем Русской Армии: могущественные союзники неминуемо должны были раздавить эту Армию и не ей, маленькой, было сопротивляться дредноутам Франции или еще более страшным требованиям Англии.
И люди, думавшие так, конечно, стремились скорее покинуть опасное место.
Случай представился скоро. 23 мая командир Корпуса, чтобы одним ударом покончить с беженским вопросом, издал приказ, которым разрешал в трехдневный срок желающим перейти на беженское положение (приложение VII).
Этот приказ вызвал переполох. Тяготившиеся жизнью в Галлиполи устремились в беженцы. Казалось, что их очень много. Казалось, что этот приказ расколет Армию, что тысячи новых русских беженцев рассеются по свету, и только сотни останутся у знамен. Существование Армии было поставлено на карту.
Это была болезненная операция над Армией, и она в течение трех дней содрогалась, как тяжелобольной. С тоской уходили из Армии разуверившиеся в ней, с тоской провожали их верные. Многие колебались, точно хотели выяснить, где будет большинство. Когда подавляющее большинство осталось верных, к ним примкнули и колебавшиеся.
А затем Армия точно замкнулась в кольце. Остались только те, которые верили в Армию и хотели в ней остаться. Если февраль ковал национальный дух и гордость в тех, которых судьба забросила в Галлиполи, то апрель и май ковали Русскую Армию. Тяжел был молот изгнания, но под его ударами вырабатывалась гибкая, крепкая сталь. Редели части Армии, больно кололо отношение вчерашних союзников, сводился до минимума паек, остро мучило безденежье, но «дух не угасал».
К этому времени забрезжил для Армии свет с Балкан:
– В славянские страны!
Возникали опасения, что не пустят союзники. На это был готовый ответ:
– Пойдем походным порядком. Эта тема развивалась.
– Союзники оружием встретят на перешейке.
– Пробьемся.
Для маленькой Армии не казались угрозой английские и французские дредноуты.
Другие же уверенно говорили, что союзники не посмеют расстреливать голодную Армию, которая никому не причиняет вреда, а идет в братские страны. Так родилась легенда о походе на Константинополь, которой французы придали серьезное значение.
Все лето Армия жила слухами. Один из них вызывал особенно много разговоров: о переговорах Главнокомандующего с английским правительством об отправке Армии десантом на Кавказское побережье. Передавались и условия десанта: англичане снабжают Армию всем необходимым, начиная от вооружения и кончая продовольствием. Слух этот походил на правду, так как одновременно газеты сообщали о продвижении красных в Персии и в Афганистане.
Лагерь заволновался. Одним до того опротивела галлиполийская жизнь, что они бы с радостью согласились бы на любую экспедицию, другие же, наоборот, в десанте видели авантюру, а вместе с ней и конец Русской Армии. Последних было большинство, и, вероятно, потому этот слух был парализован новым слухом:
– Главнокомандующий предъявил англичанам свои условия: участие в десанте английских войск и снабжение продовольствием и всем необходимым населения по мере продвижения Армии.
Все эти слухи были «константинопольского» происхождения, о чем говорили пришедшие через месяц бессарабские газеты, в которых константинопольский корреспондент передавал дословно эти слухи как факты.
Но большинство слухов рождалось в Галлиполи. Откуда они брались – неизвестно. Маленький пустяк, случайно на ходу услышанное слово рождали слух.
Например, командир Корпуса проезжал на автомобиле мимо склада Американского Красного Креста. Из дверей склада выходит солдат, перегруженный одеялами и подушками.
– Не донесешь, – бросает на ходу командир Корпуса.
А вечером весь лагерь говорит, что Корпус идет походным порядком в славянские страны, слова командира Корпуса передаются уже с добавлением:
– Генерал Кутепов сказал, что много вещей брать нельзя, так как придется идти походным порядком…

Некоторое оживление вызвали события на Дальнем Востоке. Переворот во Владивостоке был уже фактом. Первыми зашевелились сибиряки, а за ними потянулись те, которым рисовалась новая борьба с большевиками. Стали записываться для отправки на Дальний Восток . Штабом Корпуса были специально командированы в Константинополь офицеры для выяснения условий отправки. Газеты сообщали, что японский комиссар был с визитом у генерала Врангеля, а Главнокомандующий завтракал у японского комиссара. Из этого делали вывод о ведении каких то переговоров о «переброске всей Армии на Дальний Восток». Вокруг «визита» и «завтрака» стали нарастать слухи: то во Владивостоке для врангелевцев уже приготовлено вооружение и обмундирование, то идут в Галлиполи пароходы для погрузки…
Когда пришло официальное сообщение, что отправки на Дальний Восток не будет, оно не произвело особенного впечатления, так как перед Армией стоял уже решенный вопрос о балканских странах.
Проходило лето. Томительные переговоры с Сербией и Болгарией, а в Галлиполи – смена настроений в зависимости от хода переговоров.
– Болгария принимает 8 тысяч. На днях погрузка.
Настроение поднимается.
– Болгария окончательно отказывается принять Русскую Армию.
Настроение так же быстро падает.
Определенных данных нет. Постепенно нарастает боязнь зимовки в Галлиполи.
К концу лета газеты приносят сообщение о голоде в России. Это вызывает разнородные чувства. С одной стороны, страх за судьбу близких, оставшихся в России, с другой – надежда, что стихийное бедствие заставит уйти большевиков, а, следовательно, можно будет вернуться на Родину. Последнее эгоистическое чувство по силе уступает первому. Жалость к голодным настолько велика, что к командиру Корпуса поступают ходатайства от различных частей об удержании с них однодневного пайка и отсылки его голодающим. Паек же самой Армии в то время определялся врачами как «неполное голодание».
Опять стали жадно набрасываться на газеты и читать с тревогой сообщения об ужасах голода. Сердца щемились болью за близких и Россию.
В первых числах августа первый эшелон отправился в Сербию. При его погрузке произошло несколько случаев отказа офицеров ехать из за нежелания расстаться с формой своих полков, что, по слухам, русские вынуждены будут сделать в Сербии. Теперь даже постоянные скептики уверовали в переброску Армии в славянские страны. Зависти к отъезжающим не было. Отправка остальных частей определялась уже не неделями, а днями
Приходил конец тяжелому «галлиполийскому сидению». Уезжали из Галлиполи, конечно, с радостью, но когда отходили пароходы, многие с грустью окидывали прощальным взглядом развалины маленького городка и долину с белыми палатками, ставшие близкими за девять месяцев «сидения».
За кавалерией стала готовиться в дорогу пехота.
После отъезда первого эшелона пехоты в Болгарию, произошел длительный перерыв. Слухи видоизменились: стали назначаться сроки отъездов, очереди погрузки частей. Почти в каждой части была уверенность, что она идет «первой». Настроение понизилось. Особое смущение вызывало незнание причин перерыва. Разговоры на эти темы варьировались до бесконечности: то французы не дают пароходов, то Болгария отказывается принять, то между отправившимися «дроздами» и болгарскими коммунистами произошли какие‑то столкновения и т. п. Дожди, осенняя погода, почти такая же, как и во время прибытия в Галлиполи, ухудшили настроение. Но на этот раз была твердая вера в Армию и ее будущее.
Как гром поразило Корпус известие о потоплении «Лукулла». Галлиполийцы в этом факте видели попытку покушения на Главнокомандующего, что, конечно, вызвало взрыв негодования, страх за любимого вождя и досадное чувство бессилия охранить генерала Врангеля, находившегося в Константинополе. Подвиг же мичмана Сапунова расценивался Корпусом как геройский поступок, возвышавший Армию и дававший ей право гордиться своими «славными мертвецами».
Между тем, дальнейшая переброска Корпуса в славянские страны настолько задержалась, что создавалось опасение второй зимовки в Галлиполи. А погода, как нарочно, ухудшалась. Ураганные ветры рвали на части палатки, осенние дожди превращали дороги в непролазную грязь. Но несмотря на это настроение Корпуса стало настолько окрепло, что его не могла изменить даже возможная зимовка в Галлиполи. Войска терпеливо сносили непогоду, замедлившийся отъезд, строя землянки и борясь с «галлиполийскими неудобствами».
Зимовать, к счастью, не пришлось. Неожиданно один за другим пришли несколько пароходов.
Галлиполи уходил в прошлое, открывалась новая светлая страница в жизни Армии – облюбованная в мечтах Болгария.

Примечание.
* Полуостров известен как место знаменитых сражений союзников в Первую Мировую войну. В десантной операции принимал участие русский крейсер Аскольд. Все надеялись на высадку союзников в советской России и продолжение борьбы с Советами. Реально в 1921 году на территории бывшей Российской Империи оставались только войска Японии на Дальнем Востоке. См. Борис Филимонов книги «Хабаровский Поход» и «Конец Белого Приморья».
** Вместо Бразилии беженцы попали на остров Корсика.

Путеводитель и справочник «Русские в Галлиполи». Карта долины, схема города.
Фото.

Информация и «Устная газета»
Глава из книги «Русские в Галлиполи»
В первое время пребывания Корпуса в Галлиполи особенно остро сказывался недостаток информации. Газеты приходили с большим опозданием и в таком ограниченном количестве, что отдельные их экземпляры переходили из рук в руки счастливцев, пока окончательно не стиралась печать, а газетные листы не превращались в обрывки бумаги.
Чтобы информировать, хотя бы в порядке возможного, чины Армии о происходящих событиях, приказом по Корпусу во всех частях были организованы особые информационные пункты, задачей которых ставилось устройство лекций, сообщений, распределение газет по ротам, а также разъяснение происходящих событий. Но приказ этот не достиг своей цели, так как почти полное отсутствие материала, а также недостаток в опытных лекторах заставляли бездействовать информационные пункты.
Информирование немного улучшилось, когда в Штаб Корпуса стали доставлять газеты из Константинополя. Часть их расклеивалась на улицах города, другая передавалась в полковые информационные пункты, которые и распределяли газеты по ротам и эскадронам. В апреле генерал Кутепов вменил в обязанность младшим офицерам устраивать групповые чтения газет для солдат.
Дело постоянно налаживалось и, наконец, значительно улучшилось с развитием в Галлиполи деятельности общественных организаций, когда газеты стали доставляться из Константинополя регулярно раз в неделю. Но, конечно, и получаемое количество газет не могло удовлетворить насущных потребностей, так как даже в месяцы наиболее хорошего «питания» газетами в среднем один экземпляр приходился на трех человек в месяц.
Максимальное количество газет раздавало В.З.С. в июне — 21143 газеты; тогда на долю каждого чина Корпуса пришлось по одной газете. В июле, в связи с общим сокращением деятельности общественных организаций, количество выдаваемых в части газет опять сократилось более чем на половину.
Из газет получали: «Общее Дело», «Руль», «Новую Русскую Жизнь», «Presse du Soire» и раза два в небольшом количестве были присланы бессарабские газеты.
Интерес к этому чтению был настолько велик, что в дни прихода пароходов маленькое помещение канцелярии В.З.С. переполнялось представителями от различных частей, приходившими за получением газет. Здесь интересно отметить следующее. Самой большой популярностью пользовалось «Общее Дело», уделявшее много место Русской Армии, затем газеты «Руль» и «Новая Русская Жизнь».
Помещение неточных, а порою совершенно неверных сведений о жизни в Галлиполи окончательно скомпрометировало газету «Presse du Soir», отношение к которой в первое время было вполне благожелательным. Особо отрицательное отношение вызывали к себе случайно попавшие в Галлиполи «Последние Новости». Постоянные лживые сведения о «галлиполийской каторге» и «мрачной Кутепии», а также ярко выраженное в газете желание творцов «новой тактики» распылить и перевести Армию на беженское положение вызывали только раздражение. Главное командование реагировало на эту клевету приказом по Армии:
«В последнее время ряд органов русской зарубежной печати ведет травлю меня, моих ближайших помощников и Русской Армии. Русские воины должны знать, наравне с именами лучших сынов Отечества, и имена изменников и предателей русского дела. Приказываю, наравне с честными органами русской печати, широко знакомить войска с теми органами, которые, не брезгуя ложью и клеветой, чернят меня, старших начальников и Армию. Печатаемые ими ежедневно ложные сведения нагляднее всего показывают нравственный уровень врагов нашего дела. В первую очередь приказываю знакомить войска с газетами »Воля России» и »Последние Новости».
Генерал Врангель».

В феврале в Галлиполи приезжала группа журналистов под флагом «Устной Газеты». От первых людей, посетивших «Армию в изгнании», ждали новых ярких слов, свежей информации и ответов на многие мучительные вопросы. Но Корпусу пришлось разочароваться в своих ожиданиях. Ничего нового «гости» не сообщили, ограничившись несколькими речами на общие темы.
Значительно более интересными явились начинания, организованные местными силами. Так, в январе, в самый острый период, когда информация в Галлиполи отсутствовала почти полностью, по частной инициативе и кустарным способом стала издаваться маленькая газета «Огни», а затем рукописная – «За рубежом». Первая являлась ежедневной газетой, а последняя выходила два раза в неделю.
Трудность издания, отсутствие необходимых средств, невозможность получения свежего информационного материала, а также общее безденежье заставили эти издания прекратить свою деятельность. Дольше продержались «Огни», издававшиеся в течение двух месяцев. Произведенный опыт показал полную невозможность издания ежедневной газеты частным путем.
Тогда при Штабе Корпуса стал издаваться ежедневный «Информационный бюллетень», в котором помещались известия от советского радио, принятые нашей радиостанцией в Галлиполи, приказы по Корпусу, имевшие общее значение, информация, получаемая Штабом непосредственно из Константинополя, а также особо интересный материал из газет. Любопытно отметить, что известия от советского радио, принятые в Галлиполи, поступали в газеты неделей позже, а то и больше. «Информационный бюллетень» ежедневно рассылался по частям, где вывешивался на особых досках, а также расклеивался на главных улицах города. Но, как издание официальное и к тому же ограниченное размером, «Бюллетень», конечно, не мог заменить собою газету. Помещая всевозможные сведения, сам он воздерживался от их оценки, что при официозности издания было вполне понятно.
Между тем, некоторые обстоятельства и события жизни Корпуса особенно требовали уверенного слова, которое могло бы обратить на себя внимание всех чинов, «блуждавших» между Бразилией и Совдепией. Тогда по инициативе группы журналистов, находившихся среди чинов Корпуса, была организована «Устная газета», руководство которой принял на себя представитель общественных организаций в Галлиполи.
Первый сеанс «Устной газеты» состоялся в помещении солдатской читальни 29 марта, на второй день после получения французского «ультиматума о распылении». Программа сеанса была посвящена исключительно этому вопросу: отправке в Бразилию или Совдепию.
После первого же сеанса, на котором уже достаточно ярко выяснился интерес слушателей к новому начинанию, на собрании сотрудников газеты решено было продолжать работу, устраивая два раза в неделю такие сеансы в солдатской читальне. Первоначально основой своей работы журналисты решили сделать только информирование.
С развитием деятельности «Газеты» в местное представительство общественных организаций стали поступать просьбы от военных училищ, отдельных частей и госпиталей об устройстве сеансов на местах. Из‑за крайне маленького помещения читальни решено было, не прекращая сеансов там, повторять их в военных училищах и в полках.
В начале газета встретила недоверчивое отношение. Одни видели в этом новом для Армии начинании возврат к 1917 году и сопутствовавшему ему «митингованию»», другие – «подготовку к будущей монархической агитации». Но постепенно недоверие было сломлено, и сеансы «Газеты» стали собирать многочисленную аудиторию. В мае в лагере по примеру города из местных лекторских сил организовалась своя «Устная газета», создавшая себе сразу же большую аудиторию.
Для большей продуктивности работы в июне лагерная и городская «Газеты» объединились, а при представителе общественных организаций для выработки общей программы деятельности создали редакционную коллегию. Одним из первых на ней был рассмотрен вопрос о видоизменении деятельности «Газеты» и превращения ее из органа информации в орган политического воспитания. Необходимость этого диктовалась тем, что чины Корпуса в общей массе были мало осведомлены о текущих политических событиях. Но подойти к этому надо было умело и чутко, чтобы не оскорбить светлой веры одних и не оттолкнуть излишней резкостью других.
И на сеансах «Газеты», наряду с регулярными обзорами международного положения и ситуации в советской России или же на Дальнем Востоке, наряду с сообщениями информационного характера или докладами по истории Балкан и Дарданелл, стали читаться краткие сообщения «о задачах Русской Армии», «этапах русской революции», «идеях, влиянии и роли коммунизма», характеризоваться отдельные политические деятели и т. п. При этом «Устная газета» держалась сугубо в рамках аполитичности, стараясь давать всестороннюю и объективную оценку событиям и лицам.
Отрицая возможность для Армии служить какой‑либо партии, «Газета» в сообщениях «о задачах Русской Армии» всегда четко говорила: «Армия, как вооруженная часть народа, служит исключительно государственным интересам и вполне подчиняется лишь тому правительству, которое будет избрано свободным волеизъявлением народа». В сообщениях развивалась мысль, что не надо себя тешить мечтами о каком‑то «победоносном вступлении в Россию», но что установление государственного порядка в ней будет делом великих трудов.
Из отдельных сообщений, читавшихся на сеансах, особенное впечатление произвели очерки В.В. Шульгина «1920 год», пресловутые «Записки монархиста» из «Последних Новостей» и фельетон «Максим Горький». Первые вызвали к себе исключительное внимание, и хотя Добровольческая армия обрисована в них далеко не в светлых красках, чтение не вызывало протеста, так как свои старые грехи Армия искупила тягчайшими испытаниями. Зато с возмущением были встречены «Записки монархиста», в которых автор приписывал Армии идеологию уголовщины. В фельетоне «Максим Горький» автор воспроизвел сцену суда над писателем за измену русской культуре. Здесь были и обвинительный акт, и свидетельские показания Андреева, Куприна, Гиппиус* и др., – все то, что они писали о Горьком в печати; были речи прокурора, защитника и последнее слово обвиняемого. Приговор предоставлялось выносить самым слушателям. После этого сеанса «Газеты» в течение нескольких дней происходили «суды» над Горьким в различных частях.
Все указанное выше говорит о том, что «Устная газета» в Галлиполи пользовалась большой свободой слова. Какой‑либо формы цензуры не существовало, и политическими руководителями ее являлись не начальствующие лица, а редакционная коллегия.
За все время существования газеты только один раз пришлось войти в объяснения с Штабом Корпуса, а именно: после прочтения статьи В. Шульгина «1920 год» несколько офицеров различных полков подали командиру Корпуса рапорты, в которых указывали, что автор очерков всю тяжесть своих обвинений перенес на отдельные полки, а потому чтение статьи может послужить причиной раздоров между частями Корпуса. Тогда начальник Штаба Корпуса обратился к редакционной коллегии «Газеты» с просьбой, где, не возражая против чтения сообщений на означенные темы, просил по возможности воздержаться от оглашения наименования полков, что может посеять нежелательный раздор и распри. Просьба эта была настолько основательна, особенно в условиях галлиполийской жизни, что редакционная коллегия полностью присоединилась к этому мнению. Чтение же сообщений о прошлых «грехах» Армии и недопустимости этого в будущем продолжалось и впоследствии.
Для многих, прибывавших в Галлиполи, казался также невероятным факт чтения на сеансах «Устной Газеты» таких газет как «Воля России» и «Последние Новости». А это имело место почти на каждом сеансе, причем в большинстве случаев вышеуказанные газеты, редкие в Галлиполи, предоставлялись командиром Корпуса.
Вот так протекала работа «Устной газеты». Только эти исключительно благоприятные условия дали возможность в период с 29 марта по 1 декабря устроить 180 сеансов «Газеты», на которых было прочитано свыше 500 сообщений; при этом 105 сеансов состоялось в городе, 55 – в лагере и 20 – в военных училищах. Наибольшая посещаемость сеансов была в лагере, где количество слушателей достигало 3 тысяч.
Конечно, как в каждом, а в особенности в молодом и новом начинании, были свои шероховатости, ошибки и упущения, но это происходило вследствие оторванности Галлиполи от какого‑либо крупного центра и затруднительности снабжения «Газеты» необходимыми материалами (книгами и газетами), а порой – и полного отсутствия таковых; дело было также и в крайне ограниченным количестве лекторов, из которых только трое являлись журналистами‑профессионалами. Но несмотря на это, 406 из 500 сообщений явились вполне оригинальными самостоятельными работами, 68 – компилятивным трудом и 26 – чтением газетных статей и отрывков из книг.
Большим пособием для докладчиков была маленькая, так называемая «политическая библиотека» при представительстве В.З.С., насчитывавшая свыше 25 книг из числа вышедших в последнее время за границей. Интересный материал доставляли и отдельные экземпляры «Воли России» и «Последних Новостей». Крупным событием для слушателей «Устной газеты» стало выступление в одном из сеансов приезжавшего в Галлиполи профессора А.В. Карташева, прочитавшего сообщение на тему «Оправдание вооруженной борьбы с большевизмом». Отдали дань «Газете» профессор В.Д. Кузьмин‑Караваев и А.С. Хрипунов, председатель Главного Комитета В.З.С., выступившие с интересными и яркими докладами, произведшими большое впечатление на аудиторию.
Из сеансов «Устной газеты» надо выделить особо посвященный памяти А.П. Чехова, в день годовщины его смерти, и сотый, юбилейный, сеанс «Газеты». На первом читалось несколько докладов, показавших Чехова как писателя и человека, а местной драматической группой были разыграны «Хирургия» и «Предложение». Сеанс этот был повторен потом в лагере (с заменой пьес водевилем «Медведь»).
Юбилейный сеанс «Газеты» отпраздновали весьма торжественно. Помимо очередных докладов были инсценированы: стихотворение Максимилиана Волошина «Святая Русь» и былина местного автора, поручика М.А. Критского, «Дружина со Знаменем Белым». Кроме того, выступила проживавшая в Галлиполи вместе с Корпусом артистка Е.М. Астрова. Впоследствии этот сеанс со сценическими постановками повторили несколько раз в городе и лагере.
Оценивая же всю деятельность «Устной газеты» в Галлиполи, вполне можно сказать, что она заменила собою огромное количество газет, которое понадобилось бы для информирования Корпуса, познакомила аудиторию с политическими вопросами, прежде избегавшимися Армией и, являясь одним из главных проводников здоровых начал, содействовала сплочению рядов Корпуса.

Примечания.
* Зинаида Николаевна Гиппиус, знаменитый писатель, скончалась 9 сентября 1945 года в Париже. Похоронена на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа.

Торговля и «бизнес» в Галлиполи.
— Две лиры!
— Нет, одна лира!!

Хозяйственные предприятия Корпуса
Глава из книги «Русские в Галлиполи»
В первые же дни в Галлиполи вся масса голодного люда, прибывшего из Крыма, вдруг столкнулась с незатейливыми соблазнами местного рынка, и вообще с такой странной после пустого крымского рынка возможностью все купить: и сахар, и мануфактуру, и обувь…
Но на что купить?
У одного была четверка табаку, у другого -кусок кожи или мыла, кое-что давали и за наши «врангелевские» деньги, которые в первые дни котировались на местной бирже от семи до трех, а позднее и до одной лиры за миллион рублей;«донские», «керенские» и «николаевские» шли дороже*.
Желание поскорее устроиться, нанять комнату, приготовить пищу для семьи, увеличить как-нибудь голодный паек вынуждало многих рискнуть продать последние предметы обмундирования, золотые ценные вещи, часто — отцовские часы, а иногда и нательные кресты.
Под непосредственными воспоминаниями Крыма офицеры-инвалиды открыли в одном из пустых магазинов в центре города комиссионный магазин с аукционом при нем. Чего-чего там не было и кого там не было! Стали расти комиссионные магазины в городе, но главным местом сбыта нашего последнего добра явилась небольшая площадка с деревом на главной торговой улице, где возник так называемый «толчок», или «толкучка»*. Она стала с утра набиваться разношерстной толпой, главным образом, нашей- изголодавшейся и не сумевшей сразу взяться за работу интеллигенцией и молодежью, а также массой местных и окрестных жителей, спешивших воспользоваться неожиданным случаем купить за бесценок самый разнообразный товар. Купить там можно было все, начиная от тончайших кружев и изящных рукоделий, прекрасных костюмов, кусков материй и т.п. до всевозможных предметов военного обмундирования, снаряжения и даже вооружения. Наряду с истинно нуждающимися, вся накипь Армии, приехавшая с ней в Галлиполи, спешила «загнать» все легко доставшееся и в суматохе эвакуации приобретенное. У дерева посреди толкучки сама собой образовалась импровизированная биржа, где ежедневно котировались и переходили из рук в руки миллионы разной валюты, начиная с «царских», «врангелевских», «колчаковских» и т.п. и кончая никогда не бывшими в употреблении, а лишь успевшие прибыть из Англии к эвакуации Крыма новыми деньгами Русского Правительства.
Покупателями являлось, конечно, прежде всего и шире всего, местное население, а по праздничным дням – толпы окрестных жителей; покупали заезжие французские моряки и местные сенегальцы; покупали, бесспорно, особенно предметы обмундирования и вооружения, агенты армии Кемаля‑паши. Все они настойчиво сбивали продажные цены, опустившиеся сразу до возмутительного и объяснимого только крайней нуждой продавцов минимума.
Толкучка была, конечно, прямым следствием первых дней неустройства и общего беспорядка, когда пароходы все прибывали и выбрасывали новые толпы голодного и неуверенного в завтрашнем дне русского люда.
Но постепенно начали устраиваться, а командование обратило внимание на сбыт военных вещей и оружия, а затем и на самый факт существования толкучки, и она была запрещена; да и продавать вскоре было уже нечего. Материальные средства русской беженской толпы истощились.
И вот, сначала женщины, а потом и мужчины, наиболее предприимчивые и приспособляющиеся, свободные от повседневной службы, начинают организовывать первые хозяйственные предприятия – лавочки и лотки по продаже мелочного товара. Появляются русские вывески, открываются первые русские рестораны. Все это возникало по большей части на очень незначительные средства, главным образом, из паев в складчину. На 4–7 лир покупали табак, инжир и папиросную бумажку – и торговля на лотке, на отдельном столике закипала; обслуживала она, главным образом, своего же брата – русского, так как местное население покупало у своих, хотя цены у наших торговцев были обычно ниже рыночных. Такие скромные торговые предприятия, особенно в неделю получения Корпусом лир, давали довольно хороший доход: маленький капитал оборачивался быстро и за полмесяца нередко удваивался; однако на это надо было затрачивать целые дни, сидеть на открытом воздухе – доход доставался тяжело.
Рестораны – это уже были крупные предприятия, требовавшие для начала дела значительных средств, так как они стремились самой обстановкой создать некоторый уют, привлечь посетителей музыкой и рекламой. К Рождеству в городе было уже три ресторана с неизбежными названиями: «Яр», «Медведь» и «Теремок», рассчитанные не на русского, хотя и любящего кутнуть, но безденежного, а на иностранного посетителя; там завели не только русскую водку, но и «цыган», кабаре, зазывавшую посетителей музыку и т. п. и т. д.
Более здоровым и необходимым начинанием среди первых попыток улучшить и удешевить наш быт была организация кружком лиц гарнизонной столовой. Небольшой паевой капитал (1646 драхм), усиленный субсидией Штаба Корпуса (600 драхм), позволил нанять и оборудовать двухэтажное помещение в центре Галлиполи; низ был занят столовой, а верх библиотекой‑читальней и аудиторией для лекций. В столовой можно было получить по дешевой цене обеды, ужины, чай, прочесть газеты; часто в ней устраивались товарищеские собрания и обеды различных офицерских объединений. Организованная наряду с частными предприятиями гарнизонная столовая должна была, наподобие гарнизонных собраний, служить одним из средств воспитания во внешнем поведении воинских чинов, значительно разболтавшихся за время эвакуации.
С середины января в городе по частному почину группой офицеров была организована русская пекарня. Наняли сарай в центре города, сами носили кирпичи и камни, сложили печку и начали выпекать хороший белый «русский» хлеб. Первые месяцы расходилось 4 выпечки в день, что составляло 400–500 хлебов. На Пасху выпекли до 600 куличей, затем число выпечек стало падать.
Кроме чисто торговых предприятий, в городе чины Корпуса сумели организовать небольшие сапожные мастерские, прачечные, портняжные, красильни, парикмахерские и др.
Лагерь оставался в стороне. Там торговали греки, турки‑разносчики; конкуренции не было, цены вздувались. Случайные деньги, которые были у небольшой части чинов Корпуса, позволили возникнуть лавочкам при полках; это были чисто частные торговые предприятия, и их в ту пору нельзя было считать полковыми лавками прежнего узаконенного типа. Эти новые торговые предприятия отвечали потребностям частей лишь тем, что они были тут же, под рукой, но цены в них были явно высокие.
К концу декабря картина значительно изменилась благодаря заботам неизменно внимательного к нуждам Корпуса Главнокомандующего. По его приказу были отпущены крупные денежные суммы на устройство корпусных лавок. К сожалению, эти суммы не поступили непосредственно в распоряжение Корпуса, где могло образоваться потребительское общество «много лавочного» типа, а были обращены в Константинополе на закупку частью случайных, а частью недоброкачественных товаров для будущих лавок. Часть груза, как водится, утекла и усохла в пароходных трюмах, а часть была расхищена при выгрузке и хранении в Галлиполи, так как весь груз прибыл без всякого предварительного предупреждения, и ничего по организации торговли предпринято не было. Таким образом, возникли (с 1 января) центральные лагерные лавки, получавшие для оборота крупные суммы, но в товаре, из которого часть (100 мешков орехов, изюм, чернослив и др.) явилась балластом этих лавок. Дальнейшую закупку товаров на освобождающиеся от проданного товара суммы дивизионные лавки производили исключительно в Галлиполи у оптовиков.
Значение дивизионных лавок выразилось в следующем.
Лавка при штабе Пехотной дивизии за семь первых месяцев 1921 года (по 1 августа): 1) приобрела товара на 193 462 драхмы 60 лепт и продала на 178 680 драхм 35 лепт, т. е. в среднем в месяц давала полкам пехотной дивизии товаров на 25 526 драхм; 2) резко понизила цены на наиболее ходкие товары, как, например, на сахар, табак и др., которые было приказано продавать по ценам ниже покупных; 3) поддержала субсидиями (по 2000 драхм) полковые лавки; 4) уплатила из чистой прибыли расходы по приему в лагере посетивших Корпус гостей; 5) поддержала оборудование лагерного театра (2500 драхм) и Штаб‑офицерских курсов при Марковском полку (390 драхм), устроила общедоступную парикмахерскую (1300 драхм) и оборудовала хлебопекарню (2600 драхм). Последняя была расположена во дворе Штаба дивизии и с 28 марта ежедневно выпекала хороший белый хлеб, расходившийся в пределах Пехотной дивизии (от 86 до 400 хлебов в день).
Одновременно с открытием дивизионных лавок в городе возникла мысль создать кооперативное товарищество. В начале февраля группа уполномоченных от частей начала вырабатывать проект устава, положив в основу его нормальный устав Обществ потребителей, хотя, по мысли учредителей, это кооперативное товарищество должно было не только удовлетворить потребителей, но и организовать мелкое производство, мыслимое в условиях галлиполийской жизни.

В нормальный устав были внесены следующие положения: вступительный взнос – 20 лепт, паевой взнос – 2 драхмы. Управление делами кооператива возлагалось на: а) собрание уполномоченных (по 1 от 100 членов, избираются на общих собраниях членов‑пайщиков данной части) и б) правление из 9 членов, избранных собранием уполномоченных; ревизионную комиссию из 4 членов (один из них назначается командиром Корпуса). Чистая прибыль, за отчислением из нее не менее 20 в запасной капитал и не менее 10 в основной, распределялась собранием уполномоченных в дивиденд на паи (не свыше 8 %) и на другие уставные цели. Устав был утвержден командиром Корпуса. Так впервые в военной среде возникло товарищество под названием «Военный кооператив при 1‑м Армейском Корпусе» – на чисто кооперативных началах, с выборными органами управления.
Была ли жизненна мысль об учреждении кооператива среди чинов Корпуса? Как известно, теоретики кооперативного движения устанавливают пределы его распространения, отсекая от активного участия в нем элементы крайней бедноты людей с необеспеченным или очень ограниченным месячным доходом: таковые не могут создавать и вести самостоятельное хозяйственное предприятие.
Чины Корпуса, как известно, в главной своей массе – люди, не получавшие никаких доходов и определенного содержания; выдававшееся им пособие в размере одной‑двух лир (а позднее пол лиры в месяц) даже в галлиполийском скромном обиходе являлось слишком ничтожным. Среда потребителей с такими покупными способностями была, конечно, крайне неподходящей для развития кооператива; кроме того, предшествующий опыт военных кооперативов и экономических обществ, возникавших в период борьбы на Юге России, оставил среди чинов Корпуса не совсем добрую память. Однако несмотря на все это идея кооперативного товарищества была сочувственно встречена во всех частях; в первые же дни записалось до 500 членов, избравших из своей среды уполномоченных. Первое учредительное собрание состоялось в феврале: избрали правление кооператива, утвердили планы и сметы его деятельности. Было предположено принять в ведение кооператива гарнизонную столовую, пекарню и комиссионный магазин; предполагалось открыть, кроме магазинов, парикмахерскую и мастерские – фуражечную и офицерских вещей. Для осуществления всего этого у правления было лишь 840 драхм паевых взносов, или, по тогдашнему курсу, около 100 лир. Эта сумма позволяла открыть на первых порах лишь небольшую потребительскую лавку в лагере; в марте там началась торговля, с 10 апреля открыл торговлю магазин в городе. Дабы изыскать пути к увеличению средств кооператива, председатель и один из членов выехали в Константинополь. Там местное отделение Центросоюза не могло ничем прийти на помощь, при всем сочувствии новому кооперативу, и только Штаб Главнокомандующего дал разрешение начальнику снабжения Армии выдать кооперативу товара на сумму около 2700 драхм. Деньги, вырученные от продажи этого товара, составили основной капитал кооператива.
До 1 сентября главный магазин продал товаров на сумму 124 023 драхмы 10 лепт, или, в среднем, в месяц на 253 49 драхм.
То есть в среднем в день в магазине бывало до 300 покупателей, исключительно русских, из них каждый в среднем купил за 4 месяца на 2 драхмы 68 лепт. Членов кооператива было не свыше 540.
Таблица 39
Работа кооператива протекала в крайне тяжелых условиях – без денег, при скудном кредите со стороны местных оптовиков, вне возможности покупать товары из первых рук; кроме того, кооперативу приходилось считаться с затруднительными торговыми рогатками греческого правительства, лишаясь из‑за этого часто продуктов первой необходимости; резкие колебания курса драхмы тоже тяжело отражались на ценах и ведении торгового дела.
Несмотря на это, кооператив сыграл значительную роль как наиболее крупное торговое предприятие чинов Корпуса; он снабдил их значительным количеством хорошего и дешевого товара; установив минимальные средне‑рыночные цены, повлиял на цены в городе, особенно на предметы первой необходимости; учредив парикмахерскую и поддержав гарнизонную столовую, кооператив пошел навстречу удешевлению и улучшению офицерского быта. По мере эвакуации частей постепенно закрывались различные предприятия кооператива, и, наконец, 29 ноября 1921 года закончил свою деятельность магазин в городе.
В области культурно‑просветительной кооперативу не удалось сделать ничего. На первых порах была мысль устроить при кооперативе кинематограф и библиотеку‑читальню при гарнизонном собрании, но отсутствие средств не позволило оборудовать ни того, ни другого.
Галлиполийский опыт лишний раз подтвердил прочный теоретический вывод, что в среде совершенно необеспеченной кооператив, как общественное хозяйственное предприятие, идущее по путям рочдэльских ткачей, явление не жизненное. Тут были лавки, сколоченные «на бедную складчину» и руководимые группой интересовавшихся делом людей, но кооператива, конечно, не было, и дело теплилось с большим трудом, покоясь лишь на кредите местных оптовиков.
Следует отметить еще оригинальные хозяйственные предприятия, возникшие в Корпусе. Уже с первых дней жизни в лагере отдельные воинские чины стали ходить в недалеко от лагеря расположенные горы, откуда можно было выносить годные для топлива дрова. Эти дровоносы продавали затем эти связки дров в городе русским и местным жителям, что давало в среднем за один раз от 2 до 4 драхм. Позднее к этому промыслу присоединилось выжигание угля, легко сбывавшегося в городе, ибо низкие цены наших угольщиков были вне конкуренции. Потом даже возникла мысль об объединении угольщиков в артели по производству и сбыту угля; осуществить этого не удалось ввиду начавшегося отъезда частей из Галлиполи.
Какую роль вообще сыграли частные хозяйственные предприятия в жизни Корпуса? В общем, конечно, скромную. Ничтожные оборотные и покупные средства чинов Корпуса не давали возможности конкурировать с местным торговым рынком и поддерживать свои предприятия. Если взять наиболее крупные торговые предприятия, коими явились дивизионная лавка и магазин военного кооператива, то и они по 1 августа продали товара на 280 056 драхм, или на 25 000‑26 000 турецких лир, в то время как чины Корпуса получили за эти месяцы пособия на приобретение предметов первой необходимости в сумме 280000 турецких лир, т. е. 9/10 русские затратили вне своих предприятий на местном рынке.
Первые месяцы еще шла продажа привезенных с собою вещей, и собственные хозяйственные предприятия поддерживались и развивались; но затем, когда собственные средства стали истощаться и вся покупная способность чинов Корпуса свелась к расходованию ежемесячных пособий, а наряду с этим успели открыться в городе несколько лавок частных предпринимателей, лавка Земского Союза, а позднее Белого Креста, – многие хозяйственные предприятия чинов Корпуса стали замирать.
В заключение – несколько слов о денежных единицах, принятых в Галлиполи, и о влиянии этого вопроса на жизнь хозяйственных предприятий Корпуса.
Основной денежной единицей в греческом Галлиполи была драхма; мелкими разменными знаками являлись: универсальные пол драхмы и лепты (100 лепт равняется одной драхме), причем упрощенная расценка товаров шла скачками не меньше пол драхмы. В то же время ближайшим центральным закупочным рынком для Галлиполи был Константинополь со своими турецкими лирами и пиастрами (100 пиастров составляют одну лиру). Биржевые колебания лиры и драхмы отражались друг на друге, и часто очень неожиданно и резко, а это подвергало таким же неожиданным и резким колебаниям цены на товары. Курс лиры испытал за время пребывания Корпуса в Галлиполи колебания от 8 драхм за лиру (при приезде Корпуса) до 15 драхм за лиру (в конце ноября 1921 года).
Вести хозяйственные предприятия в такой обстановке лицам, не связанным ни с центральным рынком, ни с биржей, было чрезвычайно трудно.
Примечание.
* В Париже их называют «Блошиные рынки»

К268 Молебен в присутствии г. Карташова перед отправкой в Болгарию Дроздовского и Алексеевского пехотного полка.
Ф268 Молебен перед отъездом Дроздовского и Алексеевского пехотного полков
А268 –Тоже (см.А267) — молебен
КР11 Общественная жизнь Таблица III

Общественная жизнь
Глава из книги «Русские в Галлиполи»
К концу февраля, когда Корпус более или менее устроился и был так или иначе разрешен продовольственный вопрос, появились первые ростки культурной и общественной жизни. Это время было началом освобождения из плена психологии «консервной банки», мангала и прочих подробностей пайкового существования. К нему относится зарождение почти всех культурных организаций в Корпусе как просветительного, так и общественного характера. С этого момента начинается история всех кружков и обществ, существовавших в Галлиполи.
Вообще говоря, условия жизни были мало благоприятны для развития общественной жизни, однако уже сам Корпус являлся, в сущности, своеобразным собранием множества однородных военных кружков, ячеек старых частей, объединявших группы людей, близких друг другу по прежней боевой жизни. Возникали на той же почве многочисленные эпизодические объединения по училищам, корпусам и проч. Это своеобразное проявление общности характерно для первого периода.
По мере того, как люди избавлялись от умственной и моральной растерянности эвакуационного периода, возникла необходимость удовлетворения духовных нужд. Это вызвало к жизни те культурно-общественные силы, которые сохранила в себе Армия за время великой борьбы. С марта один за другим стали возникать кружки и группы, ставившие своими задачами создание ряда культурно-просветительных и общественных учреждений. Так возникают сначала печатные газеты и листки (потом переходящие в «Устную газету»), иллюстрированные литературные журналы, затем учебные заведения: гимназии, высшие общеобразовательные курсы, музыкально-художественные кружки, театральные труппы и т.п.
Развивается и общественно-хозяйственная деятельность в виде военных собраний и кооператива.
Полное отсутствие средств и прежняя изолированность от внешнего мира являются фоном этого периода общественной жизни русского Галлиполи, а обращение к своим внутренним силам и самодеятельность составляют его характерную особенность. При этом невероятно тяжелая обстановка как будто даже способствовала развитию различных начинаний.
Начавшее в марте свою деятельность представительство В.З.С. и В.С.Г пришло на помощь культурно‑просветительным учреждениям и таким образом содействовало развитию общественной жизни в Галлиполи. Таков второй период, ставший фундаментом, на котором вырос весь последующий общественно‑культурный уклад жизни галлиполийского периода.
Деятельность этих учреждений дала толчок к дальнейшему развитию общественных организаций. Среди них первыми появились Кружок агрономов, Академическая группа и Медицинское общество. В то же время возникают профессиональные объединения, союзы взаимопомощи, Общество русских инженеров в Галлиполи, союзы участников исторических походов и проч.
К концу пребывания Корпуса в Галлиполи в нем насчитывалось более 15 отдельных кружков и обществ, не считая многочисленных спортивных организаций. Они объединяли свыше 2000 членов, что составляло около 10 % всего состава Корпуса.
Первым по времени возникновения явился Кружок агрономов. Он организовался 21 февраля 1921 года, объединив в себе 42 человека. Кружок ставил себе задачей, во‑первых, объединение агрономов в Корпусе и установление связи с соответственными заграничными организациями, во‑вторых, просветительную и научную работу Попытки осуществить связь с заграницей остались безрезультатными, почему вся деятельность кружка направилась к осуществлению второй части его задач – просветительной и научной работы. Первая выразилась в чтении членами кружка общедоступных лекций по разным вопросам сельского хозяйства, вторая – в устройстве двух больших экскурсий (с 9 по 19 мая и с 1 по 19 июля) для изучения постановки сельского хозяйства и флоры Галлиполийского полуострова.
Интенсивно работая по изучению Галлиполи, Кружок задавался и более широкими целями. Им был разработан, с согласия командира Корпуса, проект командировки 15 своих членов в Европу: в Чехию – для наблюдения смены крупного хозяйства мелким и изучения культуры «U»; в Венгрию, Германию и Бельгию – для изучения элеваторного хозяйства, и в Америку – для изучения эксплуатации лесов. Одним из вопросов при этом было нежелание командируемых членов порывать с Армией и переходить на «беженское» положение при своей поездке, в связи с чем им оформили соответствующую служебную командировку.
В начале апреля среди лекторов Высших общеобразовательных курсов организовалось Общество бывших преподавателей российских высших учебных заведений. Им были командированы члены в Константинополь для установления связи с тамошними организациями. В результате Общество непосредственно соединилось с Константинопольской Академической группой. С 2 мая галлиполийское Общество продолжало свою деятельность уже как отделение Русской Академической группы в Турции при 1‑м Армейском Корпусе. Отделение объединило в себе, главным образом, молодые научные силы русских высших учебных заведений. В нем состояло к сентябрю 20 членов.
Деятельность группы была направлена почти исключительно на культурно‑просветительную работу в Корпусе, так как отсутствие специальной литературы не давало возможности членам группы вести собственные научные занятия. В течение всего галлиполийского периода членами группы читались лекции во всех просветительных и большей части учебных учреждений Корпуса. Всего с марта по ноябрь было прочитано более 500 различных публичных лекций по самому широкому кругу вопросов, не считая отдельных курсов, читаемых членами группы в учебных заведениях.
В сентябре, в связи с вопросом о командировании русских студентов в Прагу, Академическая группа произвела регистрацию студентов и ряд сопофиштов* для выяснения степени их прежней подготовленности. 20 сентября состоялось публичное заседание группы, посвященное проводам уезжавших студентов.
Непосредственно к рассмотренным обществам по своему характеру примыкает возникшее также в начале апреля 1921 года Медицинское общество русских врачей в Галлиполи, собравшее 118 членов. Главной его целью было объединение врачей на почве научного и практического совершенствования, а также разрешение бытовых и профессиональных вопросов врачебной жизни. Ко 2 сентября Медицинское общество имело 15 заседаний, из коих 9 были посвящены научным докладам и демонстрациям. Деятельность Общества сильно тормозилась безденежьем, отсутствием книг и прочее.
Общество русских офицеров Генерального штаба имело при 1‑м Армейском Корпусе свой отдел из 50 членов, которые устраивали лекции по специальным вопросам, как для широких военных кругов, так и в различных военных училищах, школах и на курсах. Было переведено несколько трудов, преимущественно но истории Великой Европейской войны.
Помимо указанных организаций возникли кружки и общества иного типа: музыкально‑художественный кружок, кружок любителей древностей, кружок шахматистов и т. п. В первом из них находился «нерв» музыкально‑художественного Галлиполи. Кружком был устроен ряд музыкально‑вокальных вечеров и концертов, имевших вполне заслуженный успех, ибо они вносили немалое оживление в монотонность галлиполийской жизни. Кружок любителей древностей возник в начале июля и объединил в себе исключительно любительские силы. Число членов его достигло 196 человек. Научная работа этим кружком, вследствие указанного характера его личного состава, не производилась. Им было устроено две поездки‑экскурсии на малоазиатский берег и сделано в заседаниях несколько сообщений. К ноябрю деятельность кружка за отсутствием специалистов в его среде постепенно замерла.
Остальные кружки, а именно: кружок шахматистов, кружок любителей фотографии, отдельные частные организации типа собраний, чайных и т. п., выполнявшие некоторую культурную работу, общественного значения не имели.
С октября по инициативе от руководства Корпуса начала развиваться деятельность религиозно‑нравственных кружков Святого Животворящего Креста.
К профессиональным и другим организациям взаимопомощи относим:
— Общество русских инженеров в Галлиполи. Оно образовалось в апреле 1921 года и насчитывало 33 члена. Поставленные задачи культурно‑просветительного характера остались невыполненными, и Общество стало заниматься защитой чисто профессиональных интересов, однако завязать сношения с соответственными европейскими центрами в галлиполийских условиях было необыкновенно трудно. До последнего времени Обществу удалось наладить связь только с Грецией. Несколько членов получили приглашение и уехали на службу в Афины и Адрианополь;
— Общество взаимопомощи бывших воспитанников Николаевской Инженерной академии и училища;
— Союз участников 1‑го Кубанского генерала Л.Г Корнилова похода – 750 членов;
— Союз участников Екатеринославского похода – 253 члена;
— Союз кавалеров ордена Святого Георгия Победоносца и Георгиевского оружия – 385 членов.
Эти организации, создаваемые, главным образом, в целях взаимопомощи, вследствие полного отсутствия средств имели значение исключительно в смысле морального объединения и поддержки членов.
Как видно, интенсивность деятельности обществ определялась, прежде всего, их задачами. Организации, направленные на взаимопомощь, заранее были обречены, по условиям галлиполийского безденежья, на малодеятельное существование: они играли только объединяющую роль.
Общественные же группы, ставившие своей целью некоторые задания культурно‑просветительного строительства и не связанные, следовательно, так сильно с наличием материальных средств, широко развивали свою деятельность.
Окружающая обстановка требовала непосредственного и творческого участия членов обществ в осуществлении поставленных задач; поэтому различные и многолюдные общества в большинстве случаев состояли из одних и тех же лиц. Надо отметить при этом известную инертность в смысле проявления инициативы и деятельности широких слоев.
Строй галлиполийской жизни предоставлял для общественного строительства широкое поле самодеятельности. Во всех подобного рода начинаниях военная организация русских в Галлиполи многое упрощала и облегчала. Постоянная поддержка и сочувствие всем культурным начинаниям со стороны командира Корпуса еще более облегчали работу в этом отношении, являя характерное вообще для Галлиполи тесное переплетение военной организации и гражданственности в деле общественного строительства. Корпус принес с собой весь запас культурных ценностей, созданных в России. И вот здесь, на чужбине, все свое, родное, постоянно вспоминалось и чтилось. Кратко помянули Чехова, Лермонтова и др. День же сотой годовщины со дня рождения Ф.М. Достоевского был отпразднован особенно торжественно. Почти за месяц до этого приказом по Корпусу была назначена специальная комиссия, которая разработала порядок чествования памяти великого писателя. В течение недели до юбилейного дня во всех частях читались доклады о личности и творчестве Ф.М. Достоевского, а в самый день годовщины были отслужены панихиды как в городе, так и в лагере; затем было торжественное заседание, посвященное трудам и творчеству писателя, а вечером в театре инсценированы некоторые места из его романов.
В создании общественного уклада в Галлиполи с его непомерно тяжелыми условиями Армия проявила свои великие творческие силы. Лучшие свои достижения она осуществила путем общественной самодеятельности, при полном использовании преимуществ военной организации и сплоченности. За время пребывания в Галлиполи чины Корпуса настолько сплотились, что самая мысль о разделении частей Корпуса с переездом в славянские страны, а затем по возвращении на родину омрачалась представлениями об исчезновении создавшегося единения. Обстоятельство это вызвало к жизни Общество галлиполийцев. Задачи его ясны: поддержать в дальнейшем единение тех, кто был когда‑то в Галлиполи.
27 сентября состоялось учредительное собрание будущего Общества и положено начало разработке основ его организации. В день первой годовщины прибытия русских в Галлиполи, 22 ноября, состоялось второе заседание учредителей, которое приняло выработанный комиссией устав. 26 ноября прошел первый съезд Общества. Открывая заседание, командир Корпуса дал оценку обществу, явившемуся необходимым завершением всего периода, проведенного в Галлиполи. Здесь русские научились ценить Родину и тесное единение и, конечно, не могут отсюда уехать прежде, чем не будет обеспечено такое же единение в будущем. На съезде избран совет Общества. Его почетным председателем стал генерал барон П.Н. Врангель, почетным председателем совета Общества – генерал А.П. Кутепов. Учредители Общества придавали ему важное значение, и не напрасно: в лице его Галлиполи будет жить в истории будущей России!

* ? от слова «гора», вершина или «белая голова»

Деятельность общественных организаций
Глава из книги «Русские в Галлиполи»
Помощь общественных организаций в Галлиполи началась в самое тяжелое для Корпуса время. Эти организации, прежде всего, помогли Корпусу организовать питание, а кроме того оказали значительное содействие в поддержке разнообразных мастерских; ими была оказана поддержка театрам, общеобразовательным учреждениям, т.е. всему тому, что до некоторой степени могло сгладить тяжесть пребывания на чужбине и создать из Галлиполи кусочек подлинной России. Оказываемая общественными организациями помощь Армии была оценена как Корпусом, так и командованием.
Генерал Кутепов приказом по Корпусу так характеризует их деятельность:
«Представительство Всероссийского Земского Союза и Союза Городов в Галлиполи добровольно разделяло с частями вверенного мне Корпуса все тяготы годового пребывания на берегу Дарданелл.
Это учреждение русской общественности широко развернуло свою высоко полезную деятельность, оказывая материальную помощь и с неизменной готовностью идя навстречу духовным нуждам частей Корпуса. Внимательно следя за жизнью частей, представительство посильно поддерживало все культурные начинания чинов Корпуса.
Всероссийский Земский Союз и Союз Городов, как представители русской общественности за границей, своим единением с Армией явили залог будущего государственного строительства на твердых началах объединения всех сил для достижения единой великой цели – возрождения Родины.
За сотрудничество в тяжелый период и широкую помощь приношу от лица Корпуса и от себя глубокую благодарность представителю Всероссийского Земского Союза и Союза Городов, действительному статскому советнику Резниченко, его помощнику, действительному статскому советнику Сурину и всем служащим, потрудившимся на пользу нашего общего дела».
И действительно, надо было видеть переполненное посетителями маленькое помещение представительства, чтобы понять, насколько нужны были здесь и этот труд общественных организаций, и их помощь. В представительство приходили с различными просьбами, за справками, за посылками или письмами, а то и просто прочесть свежую газету или узнать какие‑либо новости, привезенные из Константинополя курьером.
Представительство являлось звеном, связывающим Галлиполи с внешним миром, неизменной поддержкой всех начинаний, дружеской организацией, проникающей во все части Корпуса с единственной целью облегчить их положение и хотя бы до некоторой степени скрасить тяжелую жизнь.
Вся деятельность общественных организаций в Галлиполи распадалась на несколько направлений «вспомоществования»: трудового, материального, продовольственного и культурно‑просветительного. Кроме этого, Всероссийским Земским Союзом была открыта лавка с продажей предметов первой необходимости по заготовительной цене.
Под термином «трудовая помощь» обычно подразумевалась организация мастерских, с одной стороны, обучавших беженцев ремеслам, с другой, – дававших им скромный заработок. В Галлиполи, по условиям жизни военного, в полном смысле этого слова, лагеря, этот вид помощи мог быть назван «трудовой» лишь с некоторым приближением. «Трудовая помощь» общественных организаций в Галлиполи была отлична от той, которая применяется в мирное время для штатских людей. Военные же чины Корпуса жили в условиях, имеющих значительные преимущества, но создающих обстоятельства, мешающие труду «на стороне».
Кроме того, в маленьком полуразрушенном городке, каким являлся Галлиполи, с бедным греческим и турецким населением, привыкшим жить в примитивных условиях, при отсутствии даже крупных кустарных промышленных предприятий, нельзя было бы рассчитывать на какой‑либо заработок, так как изделия мастерских не нашли бы никакого сбыта, а такие мастерские, как швейная и сапожная, первое, довольно значительное, время должны были бы работать с большим убытком, приспосабливая одновременно русских мастеров к своеобразным и чуждым доселе требованиям, а туземного потребителя – к новым свойствам продукта. Поэтому постановка «трудовой помощи» в Галлиполи сводилась, главным образом, к помощи Армии в деле оборудования и ремонта, а также к удовлетворению нужды в обуви. Обучение же ремеслам и предоставление заработка отходили на второй план.
Прежде всего, были учреждены так называемые «Центральные учебные мастерские»: столярно‑плотничья, сапожная и слесарно‑механическая, открытая 22 марта. Одновременно при содействии Американского Красного Креста открылась швейная мастерская, роль которой благодаря условиям, поставленным Американским Красным Крестом, была сведена к роли бесплатного прокатно‑посреднического пункта.
В сапожной мастерской в начале ее деятельности работало всего три мастера и один ученик. К моменту же ее ликвидации (5 августа) мастерская обслуживалась 25 мастерами и тремя подмастерьями.
За все время существования мастерской (около 4% месяца) выполнено:
По пошиву новой обуви. около 1600 заказов; По ремонту …около 5000 заказов.
Из всех этих заказов только 2% падают на местное население.
Себестоимость исполненных заказов представительство определяет в 6400 турецких лир, при их рыночной стоимости в 9850 лир. Содержание мастерской за все время обошлось в 205 лир. Видимая доходность мастерской, конечно, является только условной, так как все заказы воинских частей исполнялись бесплатно, а заказы частных лиц – по ценам ниже рыночных. Последнее обстоятельство привлекало в мастерскую большое количество русских заказчиков.
В мастерской по условиям работали пять часов бесплатно, делая казенную работу, и три часа, исполняя частные заказы, причем 80 % за их исполнение получали на руки работавшее, а 20 % шло в пользу мастерской. Таким образом, заработок каждого мастера колебался от 15 до 30 драхм в неделю.
Столярно‑плотничья мастерская при открытии имела 6 мастеров и одного подмастерья, но уже к концу апреля число работавших в ней было доведено до 15 человек. Число заказов, исполненных в мастерской, определяется в следующих цифрах:
Заказов крупной мебели……около 250
Заказов мелкой мебели………около 300
Разных предметов ……………… около 472
Оборудовано помещений………8.
Из всех этих заказов 2 % приходятся на местное население.
Себестоимость исполненных заказов – 1075 лир при их рыночной стоимости – 1780 лир и расходах по содержанию мастерской за все время ее деятельности в 160 лир. Условная доходность мастерской определяется в 515 лир.
Постройка обыкновенного стола, рамы, скамеек, шкафа и т. п. в мастерской обходилась около 2 лир; починка же пола или мебели – до 50 пиастров.
Условия работы в мастерской вначале были те же, что и в сапожной, но ввиду незначительного количества частных заказов мастерская перешла на оплату труда, выдавая работавшим сумму, исчисленную в 15 % со стоимости израсходованного материала, что давало недельный заработок каждому мастеру от 15 до 30 драхм.
Мастерская была закрыта 1 августа, после чего рабочие ее, принадлежавшие к категории лиц, переведенных по разным обстоятельствам на беженское положение, организовали столярно‑плотничью артель, которой удалось через посредство греческих властей получить большой строительный заказ в окрестностях г. Родосто.
Слесарно‑механическая мастерская при открытии имела трех мастеров. В середине же июля в мастерской работало уже 10 мастеров и 2 подмастерья, а также было открыто вулканизационное отделение для ремонта автомобильных камер и покрышек.
Таблица 39, 40
За все время мастерской исполнено 1794 заказа, из которых 310 составляло изготовление новых изделий и 1484 – починка старых. Количество заказов местного населения в этой мастерской достигло 5 %. Рыночная стоимость исполненных заказов исчислялась суммой 3700 лир при их себестоимости в 2300 лир. Содержание мастерской обходилось в 195 лир, условная доходность – в 605 лир. Работы по изготовлению кипятильника, куба и т. п. предметов представительство определяло в стоимость 4 лиры с материалом; починку, лужение, ремонт кухонь – до 2 лир. Рабочий труд оплачивался в мастерской по % драхмы в час, что давало в неделю от 25 до 60 драхм. Помимо заработка, работавшие во всех этих мастерских получали бесплатные обеды на питательных пунктах Всероссийского Земского Союза, что вместе с французским пайком значительно улучшало жизнь.

Швейная мастерская при открытии имела в своем распоряжении 15 швейных машин, предоставленных мастерской представителем Американского Красного Креста в Галлиполи. К сожалению, условия пользования машинами были крайне стеснены «инструкцией», которая разрешала работать на них дамам для изготовления предметов исключительно для них же самих или для их детей. Какая либо другая работа, в особенности изготовление военного обмундирования и даже мужских вещей, запрещалась. В начале июля 10 машин были взяты Американским Красным Крестом обратно, и работа до закрытия мастерской (1 августа) производилась только на 5 машинах. За все время в мастерской было исполнено свыше 1500 разных вещей (юбок, кофточек, гимнастерок, белья и проч.). Мастерской пользовалось около 90 живущих в городе дам, имевших в последние два месяца, вследствие смягчения Американским Красным Крестом указанной выше инструкции, довольно значительный по местному масштабу заработок.
В начале июля была открыта при поддержке Всероссийского Земского Союза мастерская Сводно- Гвардейского батальона, субсидировавшаяся Союзом и во время ее дальнейшего существования. Мастерская имела два цеха: сапожный- починочный и портняжный, обслуживалась исключительно чинами батальона и значительно облегчала нужды своей части в платье, обуви и головных уборах, изготовлявшихся по крайне низким ценам; например, шитье гимнастерки с прикладом мастерской обходилось в 20–22 пиастра, шитье брюк – в 7–8 пиастров, фуражки – 4–5 пиастров и т. д.
За время существования мастерской было исполнено 820 заказов, а число работавших колебалось между 18–20 мастерами в обоих цехах.

Мастерская при Беженском батальоне открылась в конце марта в составе швейно- портняжного и сапожного цехов и в дальнейшем субсидировалась как инструментами, так и починочным материалом В.З.С. Работала мастерская до начала сентября, имея в среднем в сапожном цехе 6 человек, в портняжном 3 человека.
Мастерской за это время было выполнено:
пошито новой обуви ……………… 130 пар
починено старой обуви ……………490 пар
швейно- портняжных изделий 430 заказов.

К числу субсидируемых Всероссийским Земским Союзом надо отнести и слесарную, столярную и сапожную мастерские при лазарете 1 й Пехотной дивизии, открытые в конце марта. Число работавших в мастерских достигало 16 человек. За время работы ими было исполнено:
слесарной …………………… 250 заказов;
сапожной:
новой обуви …………………270 пар
починено старой обуви 360 пар;
столярной …………………… 150 заказов.

Сапожная мастерская при 2 м Кавалерийском полку была открыта В.З.С. в последних числах июля, имея четыре мастера, но уже в конце августа мастерская эвакуировалась вместе с полком в Сербию.
Все мастерские при частях снабжались представительством инструментами, материалами, что давало возможность значительно облегчать нужды своих частей в ремонте и починке.
Всего представительством на «трудовую помощь» с 1 апреля по 1 октября было израсходовано 1568 лир 53 пиастров .
Материальная помощь представительства общественных организаций в Галлиполи была чрезвычайно разнообразна. Как части, так и отдельные лица обращались к представителю с различными просьбами, начиная от выдачи ботинок до приобретения яиц к пасхальным праздникам. Были просьбы существенные, вызываемые суровой необходимостью, когда-просители, стесняясь и конфузясь, рассказывали о своих нуждах; но были и такие, в которых сквозило явное желание что-нибудь «сорвать», чтобы улучшить свое материальное положение.
Возможность помощи в виде сметных ассигнований В.З.С. не позволяла не только широко поставить дело материальной помощи, но даже удовлетворить особо острую нужду в необходимом. Но все же как ни мала была эта помощь, она всегда была нужна. Нижеприведенные данные вполне иллюстрируют направления расходов:
устройство памятников …………82 лиры
музыкальные инструменты для воинских
частей …………………………….. 700 лир
изыскательные инструменты 45 лир
инструменты для починочных мастерских
при воинских частях……………….433 лиры
материал для обуви и одежды 4160 лир
слесарный и столярный материал для
мастерских при воинских частях …558 лир
сельскохозяйственный инструмент 9 лир
белье ……1725 лир
одежда ……414 лир
мыло ………982 лиры
писчая бумага …………309 лир
горючие материалы 363 лиры
парикмахерские принадлежности 61 лира
укупорочные материалы 14 лир
табак 18 лир
рыболовные сети …………6 лир
протезы и лекарства 170 лир
очки и пенсне 27 лир.
К этому же виду помощи надо отнести и мероприятия по улучшению быта:
устройство храмов ………107 лир
устройство офицерских собраний
и столовых………………………… 731 лира
устройство огородов ……38 лир
устройство бань ………………85 лир
оборудование общежитий семей
офицеров ……………………………13 лир
устройство водоснабжения 90 лир.
Большая разница в суммах, ассигнованных на устройство офицерских собраний и общежитий для семейств офицеров, объясняется тем, что на организацию последних было ассигновано около 2 тысяч лир Главнокомандующим, тогда как войсковых сумм на устройство первых не имелось.
До 1 октября представительство израсходовало на материальную помощь 12 200 лир.
В середине апреля представитель общественных организаций в Галлиполи в своем докладе в Главный комитет писал: «Армия голодает… Я не могу быть заподозренным в преувеличении, если скажу, что минимум 10 % русского населения Галлиполи и лагеря нуждается в усиленном питании». А в июле количество нуждающихся в дополнительном питании исчислялось представительством уже в 30%. Это было самое скромное исчисление; в действительности же, при значительно урезанном к тому времени французском пайке, продовольственная помощь являлась необходимой для всего Корпуса. На отпущенные для этой цели Главным комитетом крайне ограниченные средства, не позволявшие производить эту помощь в должном масштабе, был открыт ряд питательных пунктов в городе и в лагере.
Обедами на питательных пунктах пользовались дети, больные и выздоравливающие. Часть обедов предоставлялась юнкерам, так как хроническое недоедание особенно губительно сказывалось на молодых. Но так как в последнем случае обедов отпускалось значительно меньшее количество, чем было юнкеров, последним приходилось чередоваться, обедая на питательных пунктах или через день, или же по неделям.
Помимо обедов, с питательных пунктов на улучшение питания военных училищ представительством была отпущена 351 лира.
В общем, в период наибольшего развития своей деятельности питательные пункты подкармливали 6,10‑6,17% всего количества русских в Галлиполи, но и эта помощь была крайне нужна и чувствовалась гораздо сильнее, чем то можно было бы думать, оценивая ее одно математическое значение.
Со всех питательных пунктов по 1 октября было отпущено 184 000 обедов, себестоимость которых исчислялась представительством в 12 721 лиру, причем стоимость одного обеда представительством определялась в 6 % пиастра. На всех питательных пунктах было введено положение: давать блюда, не напоминавшие надоевших казенных обедов и приближавшиеся не только по качеству, но даже по внешнему виду к тому, что принято называть домашним обедом. Пользовавшиеся продовольственной помощью, главным образом, и ценили это разнообразие, выгодно выделявшееся на общем фоне однообразного питания «с котла».
Помимо продовольственной помощи в прямом смысле этого слова, на питательных пунктах Всероссийского Земского Союза нашли работу до 60 человек сестер, поваров и санитаров, получавших при готовом столе ежемесячное жалованье от 1 до 5 лир.
Сумма, израсходованная по отделу «Продовольственная помощь» по 1 октября исчисляется представительством в сумме 12400 турецких лир.
В то время когда трудовой, материальной и продовольственной помощью пользовалось сравнительно ограниченное количество лиц, помощь общественных организаций в культурно‑просветительном отношении ощущалась всем Корпусом.
Начиная с снабжения газетами и кончая театрами, в Галлиполи не было ни одного культурно‑просветительного начинания, которое бы не пользовалось той или иной поддержкой общественных организаций. Для этой цели в местном представительстве имелись специальные кредиты Всероссийского Союза Городов, но, к сожалению, настолько ограниченные, что представительство принуждено было взять за правило поддерживать только те начинания, которые уже достаточно окрепли и реально доказали свое право на жизнь.
Между тем мысль, долго сдерживаемая Гражданской войной, а также жажда пополнить свое образование, охватившая Корпус, создали в Галлиполи настолько много разных начинаний, что кредиты, отпускаемые для этой цели В.С.Г., далеко их не удовлетворяли. К тому же эти кредиты постепенно уменьшались, что заставляло сокращать культурно‑просветительную помощь в Корпусе, а к 1 сентября, с прекращением ассигнований, даже и прекратить работу некоторых организаций. Сохранившиеся же стали субсидироваться Всероссийским Земским Союзом, хотя этот вид помощи и не входил в задачу Союза.
Из этих учреждений гимназия содержалась за счет общественных организаций всего два месяца, после чего перешла в ведение Комитета имени баронессы О.М. Врангель, который и принял на себя попечение о гимназии.
Помимо указанных выше организаций, в Галлиполи не было почти ни одного культурно‑просветительного начинания, которое бы не пользовалось помощью Всероссийского Земского Союза и Всероссийского Союза Городов, как это и наглядно видно:
Технические курсы ……………….160 лир.
Художественно‑музыкальная студия 206 лир.
Офицерская инженерная школа …… 225 лир.
Инженерное училище …………… 200 лир.
Гимнастическо‑фехтовальная школа 265 лир.
Учебные пособия……85 лир.
Пьесы и ноты ………133 лир.
Кружки …………………………45 лир.
Спортивные лиги…64 лиры.
Корпусный хор ………30 лир.
Театр в городе …472 лиры.
Театр в лагере ……295 лир.
Театры при частях 300 лир.
На издание журнала 75 лир.
Экскурсия агрономическая 40 лир.
Помимо важности этой помощи в культурно‑просветительном отношении, все вышеперечисленные учреждения и организации давали ежемесячный заработок почти 80 лицам.
Всего на культурно‑просветительную помощь представительством по 1 октября было израсходовано 5823 лиры.
Лавка явилась первым начинанием общественных организаций в городе Галлиполи и имела своею целью понизить рыночные цены, значительно взвинченные местными торговцами по приезде русских, дать покупателям доброкачественный и дешевый продукт и помочь выдачей товаров в кредит полковым лавочкам, организованным при воинских частях в лагере.
Таблица 41
Задание это облегчалось основным принципом торговых оборотов лавки, а именно: отказом от прибылей, что достигалось продажей имеющихся в лавке товаров по себестоимости, а в некоторых случаях даже значительно ниже себестоимости.
Дневной оборот лавки в среднем достигал 200 драхм. За три месяца работы, с 1 июля по 1 октября, лавка имела оборот в 42000 драхм, из коих на 10000 драхм было отпущено товарами в кредит полковым лавкам и офицерским собраниям. К сожалению, деятельность лавки сильно тормозилась отсутствием в достаточном количестве товаров, получаемых из Константинополя. Транспорт их в Галлиполи был сопряжен с большими трудностями. Таким образом, лавка, долженствовавшая по своим задачам принести несомненную пользу, постепенно сокращала свою деятельность, а 1 октября была совсем ликвидирована.
По всем видам помощи общественными организациями в Галлиполи было израсходовано с 1 апреля по 1 октября 32 000 лир. За этот период в мастерских, учреждениях и различных организациях В.З.С. и В.С.Г нашли работу свыше 400 лиц, заработок которых колебался от 1 до 20 лир в месяц.
Деятельность представительства не исчерпывалась вышеизложенными видами помощи. Сюда же входят и бесплатная пересылка писем, посылок, и работа справочного бюро, и выдача пособий на устройство полковых праздников и другая помощь, разнообразие которой не позволяет подвести ее под ту или другую рубрику, а перечисление не может вместиться в рамки настоящей статьи.
Заканчивая очерк деятельности общественных организаций в Галлиполи, нельзя не остановиться на весьма интересном явлении, которое здесь наблюдалось, а именно – на тесном содружестве Армии и общественности.
Первоначально инициалы «В.З.С.» и «В.С.Г.» большинству ничего не говорили. Те, которые вошли в Армию во время Гражданской войны, почти ничего не знали о деятельности этих организаций. Другие смешивали их с некоторыми парижскими земско‑городскими объединениями, которые к этому времени обнаружили свое отрицательное отношение к Армии. Все это вызывало понятную осторожность в отношениях к представительству общественных организаций в Галлиполи. Так продолжалось до первых чисел апреля, когда в Галлиполи прибыл новый представитель В.З.С. и В.С.Г., которому удалось сразу уловить пульс жизни Армии и проявить искреннее стремление облегчить ее тяжелое положение. В представительство уже шли не только за помощью, но и за советами.
Слияние общественности с Армией было настолько прочно и крепко, что когда в Галлиполи приехал А.С. Хрипунов, председатель В.З.С., он был встречен Армией как желанный гость. Его приезду предшествовали слова, сказанные в Константинополе: «Если у Земского Союза нет средств, то продадим столы, стулья и вырученные деньги отошлем в Галлиполи». Ознакомившись с деятельностью В.З.С. в Галлиполи, а также с его взаимоотношениями с Корпусом, А.С. Хрипунов безусловно имел право гласно заявить командиру, что нигде никогда не наблюдалось такого слияния общественности и армии, как в Галлиполи. Со своей стороны и Армия изменила свой взгляд на общество штатских.
Не было ни одного уголка жизни Русской Армии в Галлиполи, где не чувствовалась бы помощь Союзов. И отвечая А.С. Хрипунову, командир Корпуса с полным основанием сказал: «Мы мыслим возвращение на Родину только в тесном содружестве с честной русской общественностью». С той русской общественностью, следует добавить, которая, по выражению ее представителя в Галлиполи, была «не врачом, а сиделкой при живом, но больном и страдающем организме Армии в изгнании».
И 1‑й Корпус, вспоминая Галлиполи, конечно, никогда не забудет своей заботливой и внимательной «сиделки».

Примечание.
* Профессор Карташев Антон Владимирович. Уроженец Пермской губернии, родился 11 июля 1875 г., скончался 10 сентября 1960 г. в городе Ментона (Лазурный берег, Приморские Альпы). Похоронен на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа

Иностранная помощь
Глава из книги «Русские в Галлиполи»
Иностранная помощь русским в Галлиполи оказывалась Американским, Бельгийским и Международным Красным Крестом.
Международная и отдельные государственные организации Красного Креста, в силу основных положений устава, считали себя вправе и обязанными принять участие в судьбе лиц, которые вследствие Гражданской войны очутились без крова и без заработка.
Помощь бельгийцев выразилась, прежде всего, в присылке партии вещей в мае 1921 года. Груз состоял из посуды, одежды, белья и проч. Вещи, собранные с большой любовью, были самого разнообразного и вида, и состояния.
Галлиполийские русские представлялись для далеких бельгийцев, очевидно, распыленными, неорганизованными беженцами в самом тяжелом материальном положении. По словам привезшего в Галлиполи бельгийские подарки* майора де Рувера, таким рисовался, как ему лично, так и бельгийскому обществу, Русский Корпус. Принятый Корпусом радушно и внимательно, он пробыл здесь около недели и уехал обратно, увозя с собой верное представление о галлиполийской жизни русских.
Вещи, присланные из Бельгии, были частью розданы женщинам, сестрам милосердая и детям, частью же пошли в юнкерские училища и полки. Наконец, некоторое количество одежды пошло даже для пополнения реквизита корпусного театра, например: штатские костюмы, шляпы и проч. В дальнейшем бельгийцы непосредственно не работали в Галлиполи, но довольно много медикаментов и продуктов питания направляли сюда через Американский Красный Крест.
Международный Красный Крест принял на себя с июля питание детей и женщин (кормящих и ожидающих). Прежде этим занимался Американский Красный Крест и французы. После установления соглашений между ними, французским командованием и Всероссийским Земским Союзом дети и женщины указанных категорий перестали получать французский паек, и все питание (а именно: обед и ужин) шло через пункты Всероссийского Земского Союза, на который была возложена организационная сторона.
Американский Красный Крест с самого момента эвакуации из Крыма начал оказывать самую деятельную помощь русским и продолжал ее до конца сентября 1921 года. Помощь эту можно назвать исключительной по ее размерам. Всюду и всем в Галлиполи была известна марка «A.R.C.». Дети, дамы были обязаны своей одеждой Американскому Красному Кресту. Питание, недостаточное вообще, значительно улучшалось благодаря продуктам с американских складов. Посуда для приготовления пищи, домашняя утварь, постельное белье, одежда, материал для обуви и прочее распределялись из кладовых на набережной, главным образом среди женщин и детей, а частью расходились и вообще среди русских.
Эта помощь, существенная и широкая, нашла благодарную и достойную себе оценку в прощальных словах командира Корпуса (3 октября 1921 года):
«В ближайшие дни уезжает из Галлиполи представитель Американского Красного Креста майор Дэвидсон. Майор Дэвидсон прибыл в Галлиполи в самое трудное для нас время, когда наши больные, женщины и дети не имели ни крова, ни одежды, ни достаточного питания, ни медикаментов.
Немедленно майор Дэвидсон организовал доставку и раздачу всего необходимого и в самое короткое время дал возможность отлично устроить наши лечебные заведения, а нашим женщинам, детям и подрастающим юношам – одеться и подкормиться.
Щедрая помощь продолжалась все время пребывания майора Дэвидсона в Галлиполи.
И мне особенно приятно отметить ту, присущую только гражданам великой американской нации, скромность, с которой майор Дэвидсон творил свое доброе дело.
Расставаясь с глубокоуважаемым майором Дэвидсоном, я прошу его принять от всех русских людей, живущих в Галлиполи, нашу глубокую признательность.
Друзья познаются в несчастье, и мы знаем, что от нас уезжает наш добрый друг, о котором мы всегда будем вспоминать с чувством глубокой благодарности.
Еще раз примите, дорогой майор, наше русское спасибо.
Да хранит Вас Бог».
Эта помощь отразилась и в строках литературных галлиполийских произведений. Но как всякое выдающееся дело она вызывала и ревностных восхвалителей, и не менее горячих критиков. Чтобы выяснить объективно значение помощи Американского Красного Креста дли русских в Галлиполи, необходимо детально разобрать этот вопрос.
27 декабря 1920 года на Галлиполийский рейд пришел пароход «Ялта». На нем приехал из Константинополя представитель Американского Красного Креста майор Дэвидсон. В трюмах парохода было сложено около 150 тонн первого груза, предназначавшегося для помощи галлиполийцам. Груз состоял, главным образом, из госпитального имущества, медикаментов и продовольствия. Через пять дней началась выгрузка товаров. Надо заметить, что французы встретили прибывшего не особенно любезно (этим объясняется задержка в выгрузке), но все же отвели под склад жилое помещение – каменный дом около внутренней гавани. Склада этого оказалось потом недостаточно, и пришлось нанять второе помещение.
В эти помещения и поступало все имущество, прибывавшее из константинопольского склада Американского Красного Креста. С начала деятельности представительства до 1 августа всех грузов прибыло около 1500 тонн (93 000 пудов). В среднем, в месяц получалось около 200 тонн (12400 пудов), из которых до 60 тонн составляли продукты питания. Только накладные за март уже достаточно ясно показывают разнообразие получаемых вещей и их количество:
1. Рубах мужских ……………… 5089 штук.
2. Пижам ……………………. 1400 штук.
3. Рубах дамских………………. 2265 штук.
4. Платьев и капотов женских ….. 2814 штук.
5. Костюмов женских………….794 штуки.
6. Рубах для девочек и юбок………750 штук.
7. Платьев, юбок, блузок для девочек 880 штук.
8. Костюмов для девочек………….70 штук.
9. Костюмов для мальчиков …….. 400 штук.
10. Рубах для них……………….620 штук.
11. Подушек …………………… 324 штук.
12. Простыней ………………….600 штук.
13. Полотенец …………………. 1035 штук.
14. Какао ……………………. 1000 банок.
15. Сахара …………………….25 мешков.
16. Столов складных……………..60 штук.
17. Стульев…………………….100 штук.
18. Термометров ………………… 45 штук.
19. Кожи подошвенной ……………. 220 ок.
20. Табака курительного…………6 ящиков.
21. Зубного порошка ………….1346 коробок
и т. д.
Здесь все есть, чтобы одеть и накормить человека. Широта, размах – основные черты американской помощи русским.
Какие же группы и лица пользовались ею? Нужды лазаретов, больных, выздоравливающих женщин и детей, слабых – вот что составляло предметы забот Американского Красного Креста. Юнкера, наше подрастающее поколение, требующие определенной постоянной поддержки, наконец, весь личный состав Корпуса – все знали, что такое американская помощь. Лазареты были первой и, пожалуй, главной заботой галлиполийского представительства; также остро необходимо было создание и оборудование госпиталей.
Начальный период галлиполийской жизни стал особенно тяжел для больных. Они лежали на полу, часто вместе с еще здоровыми людьми, умирая и распространяя вокруг себя инфекцию. При всех добрых желаниях без большой материальной помощи нельзя было и думать об улучшении их участи, поэтому задачи снабжения и распределения всего необходимого для лазаретов оказались, прежде всего, в круге деятельности представительства.
Французы деятельно, чем могли, помогали в устройстве лазаретов. От них были получены 500 кроватей, палатки для лазаретов и околотков и лазаретное белье. В первый тяжелый период галлиполийской жизни помогли больным и греки. Они открыли целый лазарет для русских, принимали сыпно‑тифозных больных в свои госпитали и отпустили для наших лечебных заведений необходимое количество досок, которые пошли на устройство полов в лазаретных палатках. До получения кроватей больные, благодаря этой поддержке, уже были размещены на сухом, чистом полу, а не на сырой земле в палатках или каменных полах лазаретных зданий.
Первый груз Американского Красного Креста состоял в большей своей части из медикаментов и предметов оборудования госпиталей; каждый же новый пароход привозил почти все, что требовалось для Галлиполи. Уже к середине февраля в лазаретах было оборудовано до 1500 кроватей; всего благодаря американской помощи организовали 6 госпиталей и около 30 околотков при частях. Околотки развертывались несколько позже госпиталей, на 15–30 кроватей каждый, дивизионный же – на 60 кроватей. Огромную помощь американцы оказали и при развертывании лазаретов. Вещи передавались туда или через корпусного врача, или, по соглашению с ним, непосредственно в распоряжение главных врачей лазаретов. Следует отметить особое богатство медикаментов, которые передавал Американский Красный Крест. Сестры милосердия (более 200) получали отсюда же усиленные комплекты вещей и продуктов питания.
Летом для легочных больных, целиком благодаря помощи Американского Красного Креста, организовали здравницу. Особые палаты для рожениц при госпиталях, а затем и специальный родильный приют стали естественным продолжением организационной работы представительства.
Выписанные из госпиталей и околотков, едва оправившиеся от болезни люди, которые попадали снова на режим французского пайка, а также слабые, для которых не нужно было постельного лечения, но необходима поддержка каким‑нибудь улучшением питания, тоже, конечно, обратили на себя внимание представительства. С марта месяца Белый Крест открывает при ближайшем содействии Американского Красного Креста для выздоравливающих и слабых питательный пункт, который обслуживал их по освидетельствовании врачебной комиссией. Позднее открылся подобный пункт и в лагере. Значение этих двух учреждений было очень велико: без их участия ослабленные люди рисковали подвергнуться новым и еще более опасным заболеваниям.
Женщины в Галлиполи, помимо питания и лечения, также во многом были обязаны Американскому Красному Кресту. Они получали от американцев и костюмы, и предметы домашнего обихода. Все они (около 1400) получили отсюда, прежде всего, массу пижам. Юбки, блузки, чулки, белье, простыни, одеяла, материя и прочее шли или непосредственно в употребление, или давали возможность получения (продажей неподходящих вещей) некоторой суммы денег. Продажа ненужных или неподходящих вещей была в галлиполийском обиходе нередкой, но не вызывала отрицательного отношения представительства. Что же касается питания, то на американских пунктах питалось до 800 женщин. Из продуктов главное место занимали молоко, сахар и какао. Привыкшие видеть в представительстве единственное место, где можно получить очень многое, женщины обращались туда почти за всем. Нужен ящик для стола, нужна кожа для починки ботинок – первая мысль: пойти попросить на американском складе. Разверстка по воинским частям и семейным пополнялась еще возможностью получить иногда что‑нибудь необходимое или желаемое лично от американца.
Многое с американских складов получили для своего оборудования и общежития для дам. Кроме утвари, ведер, тазов и прочего, со склада давали швейные машины, утюги и т. д.
Распределение вещей для дам происходило вначале через дамский комитет, а в конце февраля было образовано особое дамское представительство специально для получения и распределения вещей и продуктов. Женщины частей и учреждений выбирали представительницу, и уже она получала приходящее по количественной разверстке на всех дам полка или учреждения. В дни больших выдач из квартир таких представительниц во все стороны города расходились женщины, нагруженные одеждой, кастрюлями и мешочками с сахаром и какао.
Дети находились в подобном же положении. Правда, вещей им доставалось меньше и пригодность их еще более была сомнительна, но продукты питания для них играли значительную роль. Распределение детских вещей с марта шло через особую представительницу, облеченную доверием американца. Питание для детей, кроме выдачи продуктов на дом, еще было организовано и на детском питательном пункте, находившемся в одном доме с детским садом. Число таких «питаемых» детей доходило до 180 человек. Грудные младенцы и маленькие (около 100) выделялись в особую группу, также имевшую даму‑представительницу. Наконец, детский сад и гимназия тоже многим были обязаны при своем возникновении и дальнейшем развитии Американскому Красному Кресту.

При широких возможностях помощь эта последовательно захватывала и весь Корпус; именно отсюда в части попадали белые летние рубашки, белье, мыло.
Еще и еще раз хочется подчеркнуть ту широту и легкость, которые отличали это большое дело, которое делал Американский Красный Крест.
Во главе представительства стоял майор Дэвидсон – американец в полном смысле этого слова. Он не говорил по‑русски и не понимал русского языка. Личные качества привлекли к нему симпатии многих, имевших с ним дело. Как достойный представитель великой американской нации, он пользовался всегда почетом и постоянным вниманием всех, начиная с командира Корпуса. Ему посылались всегда приглашения на все празднества в Корпусе. Полки, учреждения, военные училища, ценя его работу, стремились показать отношение к Дэвидсону самым радушным приемом. На одном из училищных вечеров ему были поднесены даже юнкерские погоны, которые образно превратили майора американской службы в портупей‑юнкера Русской Армии.
Весь день мистера Дэвидсона проходил в обычной работе. Однако незнание русского языка стесняло его и вынуждало иметь постоянно переводчика. Личный состав представительства был очень немногочислен. Двое русских, знающих английский язык, приехали с ним из Константинополя, остальные же служащие были приглашены уже в Галлиполи. Считая шофера и его помощника, весь личный состав представительства исчислялся десятью служащими. На них лежала и приемка грузов, и выдача вещей со складов.
Раздача вещей и продуктов определялась расписанием, в котором рабочее время дня составляло около 6 часов. В понедельник получали продукты питания госпитали и женщины, во вторник – околотки лагеря, в среду – городские околотки, в четверг – женщины. Выдачи вещей по отдельным просьбам происходили в остальные часы перечисленных четырех дней, а также в пятницу и субботу.
Интересно, что организация отчетности и контроля не может быть иначе названа, как отсутствовавшей совершенно. Создавая гибкую и подвижную организацию, представительство сознательно отказалось, прежде всего, от какой‑либо отчетности, и вся система была основана на полном доверии к служащим и представительницам. Особенность такого устройства, безусловно, требует некоторых навыков ведения общественной работы.
Каждый из галлиполийцев всегда будет сознавать всю грандиозность помощи Американского Красного Креста русским в беспримерно тяжелых условиях изгнания. Реальные результаты воспринимались всеми непосредственно, и через это создавалось представление об американской нации, великой и человечной. На общем фоне национальной помощи были особенно трогательны знаки того, как отдельные лица тоже вносили свое личное участие в дело помощи незнакомым, далеким, но страдающим детям, женщинам и больным. Такую чуткую благожелательность проявляли не только видевшие условия галлиполийской жизни (как, например, приезжавший сюда константинопольский представитель), но и, так сказать, издали сочувствовавшие русским, в частности, главный представитель Американского Красного Креста в Париже.
Наконец, так трогательны были вещи, изготовленные американскими девочками и девушками. Адрес, пришитый к таким присылаемым вещам, подсказывал, что где‑то далеко теплится в сердцах людей огонек, имя которому – «любовь к ближнему». Вместе с вещами, на которых стояла обычная марка «A.R.C.», в руки детей передавались, например, аккуратно и со вкусом сшитые из мелких кусочков материи одеяла, в углу которых был пришит адрес и подпись посылавшей его американской девочки…

Примечание. Полезные советы.
* Бельгия, как и Франция, являлась союзником Русской армии в Первую Мировую войну. «Русское такси» делает авторские туры из Парижа или сразу аэропорта Шарль-де-Голль (Орли или Бове) по местам знаменитых сражений Западного фронта Первой мировой войны на территории Франции и Бельгии с посещением военных музеев и мемориалов. Специальные обучающие программы для детей в стиле скаутов-разведчиков. Подарочные туры для ветеранов ВС. См. также варианты обзорных экскурсий в Брюссель, Брюгге и Льеж.
Узнать больше про Армию Франции и Бельгии можно на нашем справочнике-путеводителе в разделах:
— Музей Армии, Париж, Дом инвалидов. Танковый в Долине Луары.
— Музей Авиации и космонавтики в Де-Бурже (по дороге в Шарль-де-Голль)
— Музей Первой Мировой войны в городе Мо. Русское кладбище в Шампани.
— Город-герой Реймс и город-крепость Верден. Подземелья и форты.
— Королевский Музей в городе Брюссель, Бельгия. Город-герой Ипр.

А206 «Выставка в Галлиполи»
PS наверное художественно-ремесленная.

Художники и выставка.
О художниках ранее никто не знал. Они не были нужны в бесконечных походах и боях, и только очень близкие, которым на стоянках приходилось иногда потешаться какой-нибудь карикатурой или вспоминать знакомый уголок кубанской хатки по случаю уцелевшим листкам никому не нужного, измызганного альбома, знали, что под формой офицера и солдата скрывалось истинное лицо человека -его гений. И сами художники неохотно себя афишировали. До художников ли теперь? .. И какой я художник, когда пять-шесть лет стреляю, или в меня стреляют, а рисовать некогда? …
Но здесь, в Галлиполи, даже на самых первых порах, сам быт, сама обстановка жизни «вызвали» художников на свет Божий. Произошло нечто похожее на исторический процесс развития искусства: будто до Галлиполи ничего не было, был хаос, будто отсюда начинается процесс культуры…
В первую очередь появляется прикладник и прикладное искусство. Прибыли сюда «в чем мать родила». Ни скамеек, ни ложек, ни чашек, ни денег (все это было выдано значительно позже». И вот делаются ложки с резными ручками, выбиваются рельефные арабески на кружках из консервных банок, сколачивается рамка для портрета друга или любимой, а на улице и на линейках за зелеными бараками вычерчиваются бордюры, места искусственных посадок, газонов со свежим дерном, и на его изумруде из белого, красного и голубого камня возникают национальные флаги, развертываются крылья могучих орлов, отливая на солнце то серебром осколков белого мрамора, то местами, бриллиантами битого стекла.
Художник , еще не называл себя, приоткрыл свою маску и принялся расцвечивать свою мутную, дикую жизнь начинающих жить заново людей каменного века.
соревнование полков и друг с другом словно оттачивало и утончало, делало занимательней и изысканней орнаменты песочных и каменных ковров, шефских вензелей, надписей, хронологических дат и эмблем, и скоро рукой незнаемых ранее мастеров, будто шутя, возникали диковинные панно, которым охотно было бы отведено место на любой столичной площади нашего пышного прошлого. А рядом сколачивался иконостас, и завивались , как серебряные папильотки, из тех же консервных банок простые и замысловатые паникадила. И художник-иконописец, теснясь между плетеными койками «двух скатки», чертил еще теплым углем, только что взятым из-под общего «котла», просветленный лик Христа и, вот-вот готовый разрыдаться (от умиления или ласки), образ Богоматери.

При этом надо иметь в виду, что не было никаких пособий, ни рисунков, ни настоящих красок, ни кистей. Все рисовалось по памяти то химическим карандашом, то детским мелком или самоделковой кистью. Этими художниками, или по их рисункам, делались утварь, воздухи, плащаницы, кадила, дарохранительницы и т. д.
За этим – новая эпоха. Иконопись сменяют журналы.
После стольких трудов по созданию быта захотелось отдохнуть, оглянуться назад и посмеяться мило и весело над самим собою. Художник изощряется над самым тяжелым и больным, но не для того, чтобы отчаяться, а чтобы скрасить неизбежное. Так осмеиваются французский паек или занятие с деревянными пушками, или ровики с шакалами, или флиртующая беженка и жирный грек…
А окна комиссионных магазинов почти сплошь увешиваются карикатурами на французов, негра‑часового, генерала Шарпи, Томассена и выше – Бриана, Ллойд‑Джорджа и тому подобных. И рядом высятся этюды – то карандаш, то акварель: какой‑нибудь уголок с кусочком моря, комендантское управление с русским флагом, миленький картон с нимбом вокруг головы святого Николая Мирликийского, а сбоку, с плохо нарисованным ртом и острым подбородком, светлокудрая головка, которых раньше был такой большой выбор на страницах «Нивы» или в окне табачного магазина. Конечно, это все не «настоящий художник» – это любитель, наш милый русский любитель, который рисовал в мирное время программы на благотворительный вечер, а сейчас нужда заставляет его, истратив день или два на открытку, продавать ее за 50 лепт. Или вот он же нанялся к греку, торгующему скумбрией и мастикой, и самым бессовестным образом за какие‑нибудь «3 драхмы квадратный метр» размазывает на стенах белых лебедей, плывущих между двух лотосов с гирляндой не то шиповника, не то разноцветного турецкого монпансье. Таким же манером его коллеги расписывают антре местного буржуа, добросовестно, в угоду заказчику изображая в одной раме фасад его дома с моря, его фелюгу, желтую, как корка лимона, портрет его самого так, чтобы, главное, были видны его лакированные ботинки и его же три дочери с шестью жирными ногами, обязательно в белых чулках, и тут же изображение ангорской пушки, которую его племянник взял у Кемаля в бою под Сендержиком. Художник иной, в ком горела истинная «искра Божия», все еще скромно сидел в своей палатке или на дне какой‑нибудь мечети, жаловался на судьбу своим сантиментальным знакомым, говорил о работе, мастерских, богеме, думал, что были такие счастливые, у которых имелись краски, бумага или, по крайней мере, хоть один меценат, рисовал иногда в журнал или на стенку офицерского собрания портреты генерала Деникина, Врангеля, Дроздовского с какой‑нибудь стертой походами карточки, выдерживая за сим кучу соболезнований или неодобрения домашних «критиков», с апломбом находивших неправильности в фасоне георгиевской ленточки и в том, что одна щека белая, а другая серая. Но не было ему никогда благодарности, не было ему помощи от тех, кто имел к тому возможность, потому что истинное искусство нужно даже не всем сытым.
С первым намеком весны начали возникать театры. Потянулся художник и туда. Платный спектакль, помощь от Земского Союза, субсидии полковых лавок – все это сулило возможность поработать, наконец, по‑настоящему. Однако надежды на 90 % не оправдались. Театральные кружки, с превалирующим большинством актеров над художниками, посмотрели на них, как на лишних людей в деле, желающих съесть весь их заработок, и вместо того, чтобы дать им развернуться, заставляли делать сукна, написать две‑три картины и, в зависимости от пьесы, вывешивать их на заднем занавесе то справа, то слева. И действительно, создавалось такое положение, при котором художнику оставалось поставить крест на своем призвании и, в лучшем случае, продолжая ничего не делать, надеяться на проблематичное лучшее будущее, или в худшем – рискнуть и заняться «беженской авантюрой».

II.
Вот картина в общих чертах, какой она была к концу марта 1921 года. Но долго так продолжаться не могло. И как только жизнь наладилась, наряду с другими объединениями возник и художественный кружок. Организационное собрание состоялось 20 марта этого года и положило начало существованию городской Студии художников 1‑го Армейского Корпуса. Художников зарегистрировалось всего 43 человека. Пришел на помощь и командир Корпуса; на пожертвованные им для Студии 80 драхм были приобретены краски, кисти, уголь, карандаши, бумага и прочее.
С этого времени еженедельно, по средам и субботам, от 5 до 9 часов вечера, в небольшой комнате армянского дома стали собираться художники. Позировать приглашались армяне‑хозяева, их знакомые, знакомые дамы, солдаты‑негры, офицеры‑атлеты из Фехтовально‑гимнастической школы, позировали и сами художники. Количество посещающих в начале было очень значительно; почти все записавшиеся бывали каждую среду и субботу, но потом собрания стали заметно редеть. Объяснялось это тем, что, во‑первых, трудно было за шесть верст ходить из лагеря, и, во‑вторых, среди записавшихся оказалось значительное число лиц, еще не умевших самостоятельно работать. Таким образом, назрела необходимость, с одной стороны, устройства студии для лагерных художников, и с другой – устройства специальных курсов для лиц, требующих еще преподавателя. Условия для расширения к этому времени стали достаточно благоприятными: генерал Кутепов, отнесшийся к организации с сочувствием и даже покровительством, дал Студии определенное реномэ в глазах представителя Всероссийского Земского Союза и Всероссийского Союза Городов, который и выдал молодому кружку пособие в 100 лир.
С 1 июля этого года были организованы: 1) Студия в лагере на 20 человек; 2) Курсы при ней (записалось 38 человек); 3) Курсы в городе Галлиполи (записалось 62 человека).
Студия в лагере была открыта по понедельникам, вторникам, четвергам и пятницам.
При большой дороговизне материалов (например, лист очень плохой александрийской бумаги стоил 3 драхмы) удовлетворить потребность курсов и студий, хотя бы скромно, было очень затруднительно. Ни о каких дальнейших пособиях мечтать не приходилось.
Городские курсы, кроме двух кувшинов для моделей, ничего не имели, и начинающие художники ходили рисовать орнамент на турецкое кладбище.
Помещение для Курсов тоже было весьма неудовлетворительно. В городе оно занимало здание разрушенной виллы Пандермали без крыши и пола, отчего ветер постоянно засыпал глаза пылью; в лагере – зеленую палатку, дающая на все мертвенный зеленый отсвет. Эти неудобства, может быть, или разочарование в своих способностях заставили многих из участников Курсов перестать посещать занятия, и в конце концов средняя посещаемость свелась к 15 человекам.
Но нужно сказать правду, что остались люди с безусловно большими способностями и истинной любовью к делу. И обстановка, конечно, от этого только выиграла. Из учеников Курсов большинство никакого специального образования не получили. Весь запас знаний ограничивался умением, какое могло дать в лучшем случае, реальное училище. Но были определенно талантливые, сумевшие уже здесь за короткое время сделать большие успехи.
Конечно, все они не могли считаться вполне законченными художниками, хотя бы уже потому, что каждый пять – шесть лет не брал карандаша в руки; вся приобретенная техника теперь потребовала работы с самого начала, а, кроме того, художнику нужно всегда жить с мыслью, что он – художник, впитывать в себя жизнь и впитанное выявлять. Без этого талант коснеет, и исчезает та специфическая особенность, которая так выгодно отличает мастера от дилетанта.
А мы за войну стали любителями, и теперь нужно было большое время, чтобы многое посмотреть, о многом передумать и перетолковать, чтобы наверстать потерянное. Здесь нет таких мастеров, которые могли бы уже вещать миру; все эти мастера – Лансере, Анисфельд, Бакст, Рерих, Григорьев, Яковлев и прочие, – в лучших городах Франции, Англии и Германии, а здесь именно те, которым для их настоящего развития как раз и нужны эти центры художественной жизни с их выставками, с мастерскими, жизнью, кипящей событиями, ищущей, красочной. Жизнью, требующей искусства, но и дающей ему все.

III. Теперь о выставке. 18 июля в городе Галлиполи открылась выставка‑базар. Целью выставки, как гласило объявление, было: 1) ознакомление с художественными и кустарными силами Русского Корпуса; 2) выяснение их нужд для оказания помощи и 3) сбыт их трудов и произведений. На выставке имелись следующие отделы: 1) художественный; 2) лепки и выжигания; 3) рукоделия; 4) детской игрушки; 5) столярно‑слесарный и 6) обуви и плетения. Выставка была устроена в палатке‑бараке, убранной изнутри серо‑синими одеялами с достаточным вкусом и большой аккуратностью.
Трудно говорить о выставке как таковой, потому что по своей задаче или по тому, как поняли ее художники, она скорее стала базаром, на который вынесли вещи, наиболее подходящие к продаже. «Побольше продать» – как будто бы значилось на этих стенах, украшенных портретами жирных бюстов греческих матерей рядом со скверной копией Серовского портрета Императора Николая II, целым рядом карикатур на французов, греков, турок и негров, сплетенными из соломы мешочками для провизии, шахматами, сделанными из мыла, глиняным барельефом, сработанным «одной половиной ножниц» (как было тут же написано), с простынями, с моделью моста, с целой грудой красных и темных помидоров, с дамской дорогого шелка косынкой, вывезенной, наверно, еще из России. Здесь вы могли найти все, что хотели. Сюда были принесены не только вещи истинно художественные, но и вещи, никакого отношения ни к художеству, ни к кустарной промышленности не имеющие. Это был «Мюр и Мерелиз». Но – ничего не поделаешь! Слава Богу, что и такую выставку удалось устроить. Слава Богу, что художникам удалось кое‑что продать. Так, местный представитель В.З.С. и В.С.Г приобрел художественных вещей на 150 лир с целью отсылки их на выставку в Вашингтон. Картины были куплены преимущественно такие, какие так или иначе имели отношение к галлиполийской жизни русских.
Всего экспонировало 235 человек; продали свои экспонаты 82 человека на сумму 2816 драхм. Посетило выставку 1989 человек. Чистая прибыль от выставки – 346 драхм; она была употреблена на приобретение инструментов и материалов, которые раздали нуждающимся через выставочный комитет. Главное внимание посетителей выставки привлекли к себе прикладники. И действительно, глядя на балалайки и мандолины, сделанные из консервных ящиков, на художественно отточенные из разноцветных кусков мыла шахматные фигуры или же стильные, нарисованные от руки игральные карты, нельзя было не признать, что прикладное искусство в Галлиполи, несмотря на полное отсутствие материалов и инструментов, выявилось и ярко, и оригинально. Интересны, как некоторое достижение в области огородничества, при полном незнакомстве с климатом и составом почвы, выставленные Корниловским полком различные овощи. Но все эти экспонаты, расположенные рядом с акварелями и пейзажами, создавали сумбурное впечатление. Так или иначе, а выставка эта все‑таки имела практическое значение. Многие художники после нее получили заказы, а, например, прикладники, так положительно приобрели заказчиков и имели постоянные работы.

IV. В заключение – несколько слов о журналах, театре, памятниках и церквах. Подробно эти вопросы будут затронуты в других статьях, нам же интересна сторона чисто художественная. Из журналов в художественном отношении нужно отметить: «Млечный Путь», «Развей горе в голом поле» и «Лепту Артиллериста». Первый и третий – создания дроздовцев, второй – штаба Кавалерийской дивизии. Кстати, при журнале «Развей горе» имелась и небольшая студия.
Из церквей вышли очень интересными: городская – в русской гимназии, иконостас работы художницы Поповой; Корниловская – работы художника подпоручика Предаевича, Дроздовская – подпоручика Ващенко.
Из декораторов необходимо отметить поручика Ромберга и полковника Толя (городской театр). Но тут нужно пожалеть, что режиссер не давал им возможности работать своими крайне небрежными постановками. Зато резко выделился театр Дроздовского полка, близкое участие в организации которого принял талантливый художник, подпоручик Ващенко.
Стильные декорации и художественность постановок выдвинули его на первое место.
Памятников, как уже сказано выше, выстроено было два – один на городском кладбище, по проекту художника и архитектора, подпоручика Акатьева, и на лагерном – поручика Пандуло. Для сооружения памятника на городском кладбище был объявлен конкурс, на который представили 17 проектов. Наиболее интересными оказались часовенка (военного чиновника и гражданского инженера Трескина), получившая первую премию, и каменный курган‑пирамида (подпоручика Технического полка Акатьева), получивший вторую премию. Нужно отдать справедливость, что задания были очень трудны – художнику предлагалось сделать памятник только из камней и подручных материалов с самой небольшой затратой денег на какой‑либо другой материал. Часовенка Трескина, в стиле так близких и милых нашему сердцу, особенно здесь, за границей, псковских церквей, была бы лучшим напоминанием о далекой родине, но памятник‑курган более отвечал духу военного кладбища, подходил к характеру окружающей местности и являлся более легко выполнимым. Форма его напоминала обычай седой старины, когда курганы на братских могилах вырастали из горстей земли, принесенных в шлемах оставшимися в живых воинами. Так и было: каждый офицер и солдат Корпуса, каждая женщина и ребенок принесли по камню или горсти песка, и вырос каменный курган‑памятник.

В конце июня для исполнения поручения Главнокомандующего корпусным инженером был объявлен конкурс на живопись и скульптуру для поднесения подарка Сербскому патриарху Димитрию. Из представленных на конкурс работ первую премию за живопись получил поручик Предаевич, а первую премию за скульптуру – юнкер Сергиевского Артиллерийского училища Качуринцев. Проект поручика Предаевича представлял собой трехстворчатый складень, где были изображены: слева – Иоанн Воин, посредине – святой Сергий Радонежский, подносящий церковь святому Савве Сербскому, и справа – Димитрий‑воин. Проект юнкера Качуринцева изображал святого Савву Сербского, ободряющего и духовно поддерживающего сидящего измученного русского богатыря. Вот и весь итог пережитого времени. Художники крепли духом, и горнилом их все‑таки являлась Студия, о которой говорилось выше, потому что надо помнить, что здесь не было общества в том смысле, в каком оно понималось раньше, не было прессы, и студия заменяла то и другое. И сейчас Студию не узнать. Белые‑белые стены армянской квартирки покрылись десятками рисунков, они уже вылезли через дверь в следующую комнату и поползли в разные стороны сплошной массой разнообразных голых тел, портретов черных, как чечевица, негров, напудренных французских лейтенантов, толстых обрюзгших гречанок, художников, офицеров, позировавших вместо моделей русских дам, видов Галлиполи. Здесь и синее море, и узкая‑преузкая улица с косыми многоугольниками теней, и солнечные пятна на сиреневом мраморе турецких могил, и заостренные иглами мечети, пестрые в красном и зеленом «кардаши», и тихие заводи каких‑то нездешних мест, и оранжереи с ползучими цветами, и карикатуры всех родов, рисунки углем, карандашом, акварелью. Эта жажда к работе дает надежду на то, что Студия не растеряется и сохранит для родной России наши таланты и их произведения.

А208 «Стихотворение юнкера Николаевского Инженерного Училища Сумского посвященное Главнокомандующему»

Издательство и литературное творчество
Глава из книги «Русские в Галлиполи»
Издание журналов и газет, несмотря на обстановку, начинается почти с момента прибытия Корпуса в Галлиполи. За недостатком чернил, гектографов и т. п. все быстро возникшие журналы и газеты большей частью столь же скоро и закрывались; коммерческие цели не преследовались, да они были бы и неосуществимы при отсутствии у русских денег; помощи ждать было неоткуда, и хотя все, что издавалось, читали нарасхват, — смерть являлась «естественным концом» первых газет и журналов. Так закончили свое существование газеты «Огни» и «За рубежом». Первая газета выходила ежедневно, вторая — два раза в неделю. Возникли они по инициативе отдельных лиц и преследовали, главным образом, цели информации. Эта информация состояла из сведений русского и французского радио, данных, имевшихся у высшего командного состава из Константинополя и газет. Обе газеты просуществовали около двух месяцев и закрылись за отсутствием средств. Но наряду с этой «смертностью» была и усиленная «рождаемость»: почти в каждой части предпринимались попытки издания журналов. Издание газет уже не возобновлялось, так как почти вся информация сосредоточилась во вновь создавшейся «Устной газете».
Недостаток печатного слова остро чувствовался и в лагере, и в городе, ибо имевшихся в библиотеке книг было совершенно недостаточно для потребностей Корпуса. Главным же импульсом к изданию журналов, по-видимому, служило желание заполнить свой досуг, вести дневник, не мудрствуя лукаво. Может быть, жизнь каждого офицера и солдата в 1-м Армейском Корпусе заслуживала хорошей книги, и большое спасибо тем неутомимым редакторам , которые сумели создать журналы и удержать в них пережитое Русской Армией.
Условия, при которых приходилось заниматься изданием журналов, вообще могут быть названы невыносимыми для какой бы то ни было литературной деятельности, но для 1‑го Армейского Корпуса пребывание в Галлиполи явилось досугом. Здесь для него стало понятно слово «завтра». «Чернорабочим войны» некогда было отдыхать на полях сражений. Война пожирала все напряжение духа и тела. Отступать, наступать, перебрасываться с места на место, не знать отдыха ни днем, ни ночью – вот обычная обстановка жизни офицера и солдата в последние годы. А в Галлиполи русский воин впервые «засветил свою лампадку», оглянулся кругом… заплакал и засмеялся.
Первым по времени появился журнал с метким названием «Эшафот». Журнал юмористический; в нем было всего восемь страниц и два‑три рисунка чернилами; напечатан он был на пишущей машинке; текст – поручика Шевлякова, рисунки – поручика Муравьева. Журнал удалось размножить до 48 экземпляров, и нужно удивляться терпению иллюстратора, повторившего от руки рисунки 48 раз. Издателям не удалось преодолеть технических затруднений, и журнал «Эшафот» прекратил существование после первого же номера. В то же время другие трудолюбивые издатели вели неустанную борьбу с отсутствием карандашей, чернил, бумаги, красок, помещения, шапирографов и т. д. Некоторые из таких редакторов и издателей в целях изыскания средств облагали денежной пеней своих же сотрудников и настойчиво стучали в двери различных учреждений, прося о помощи. По мере сил ее оказывали деньгами и бумагой представительство В.З.С., В.С.Г и Штаб Корпуса, но они сами были ограничены в средствах. Журналы печатались по ночам, урывками, так как пишущие машинки днем были заняты текущей работой тех учреждений, при которых издательствам удавалось пристраиваться. Рисунки, ввиду недостатка чернил и туши приходилось сокращать, упрощать или совсем от них отказываться. Изготовлявшиеся самодельные шапирографы не всегда отвечали предъявляемым скромным требованиям. Как бы то ни было, издатели вышли из этой борьбы победителями.
Успех первых номеров журналов вызвал соревнование, и в середине лета 1921 года в 1‑м Корпусе можно было насчитывать более десяти журналов с художественными заставками, виньетками, акварельными рисунками и карикатурами. Большинство журналов выходило не периодически: два или три раза в месяц и в единственном экземпляре каждого номера. Некоторым издательствам удавалось доводить число сотрудников до 40 человек и выпускать номер в 21‑м экземпляре. Редакторы могли уже отметить распространение журналов «далеко за пределы нашей части», т. е. той части, при которой журнал издавался, и нельзя не посочувствовать этой симпатичной гордости редакторов, – единственной награде за все тернии издательской деятельности в Галлиполи.
К 1 августа в 1‑м Армейском Корпусе имелись следующие журналы: «Эшафот» (юмористический), «Шакал» (Марковский Пехотный полк), «Огни» (Корниловский Ударный полк), «Луч» (Радиотелеграфное отделение), «Сергиевец» (Сергиевское Артиллерийское училище), «Константиновец» (Константиновское Военное училище), «Веселые бомбы» (Дроздовский Артиллерийский дивизион), «Думки залетные» (та же часть), «Лепта артиллериста» (та же часть), «Развей горе в голом поле» (Кавалерийская дивизия), альманах «Млечный путь», «Изгой» (Марковский Артиллерийский дивизион), «Огонечек малешенек» (Сергиевское Артиллерийское училище) и др. Помимо этого, по рукам в массе ходили – даже не сброшюрованные – рассказы, стихи, рисунки – «бродячие музыканты» галлиполийского издательства. Приходится удивляться человеческому упорству и кропотливости, когда видишь теперь достигнутые результаты.
Из перечисленных журналов с художественной стороны наиболее интересны «Развей горе в голом поле» с прекрасными карикатурами, «Изгой» и «Лепта артиллериста» (рисунки Слесаревского). Особой тщательностью художественной части отличаются: альманах «Млечный путь» издательства «Двое» и «Откликнувшиеся» (перечислены сотрудники) и журнал «Огонечек малешенек» (рисунки юнкера Страхова). Журналы имели почти все отделы и в этом отношении не отличались от обычных. Число страниц в некоторых доходило до 60. Формат, большей частью, – лист писчей бумаги.
Самая интересная сторона журналов – рисунки, к сожалению, по техническим условиям, не могли быть представлены в настоящем сборнике. Рисунки эти образно и живо схватывают почти все самое интересное в Галлиполи: то в весьма удачных эскизах старинных построек и памятников древности, то в шутливой форме зарисовывают мелочи лагерной жизни (тут и «караван» офицеров, несущих на плечах продукты из города в лагерь, и погоня издателей за представителем В.З.С. с целью выжать от него средства для издания журнала, сам же представитель, С.В. Резниченко, плачущий на могиле тех, которые скончались, якобы от недоставленной им своевременно помощи питанием (карикатура названа «Позднее раскаяние»); постройка памятника, сенегальцы, французы, очереди за обедом, война с фалангами, змеями, скорпионами и т. д.). Превосходны юмористические проекты памятника пребывания русских в Галлиполи. Один из них представляет постамент с ползущими змеей, скорпионом и сколопендрой; памятник обвит розами, наверху – солдат с вязанкой хвороста на плечах, его лицо искажено ужасом. Дождь, ветер, застывшие от холода дневальные у палаток, неутомимые ночные концертанты – шакалы, учения, парады, батареи на позициях, т. е. панорамы на кривых палочках вместо орудий, – все замечено, ничто не упущено внимательным карикатуристом. 1‑й Армейский Корпус живет и дышит в этих набросках чернилами, карандашом и в тщательно выполненных акварельными красками рисунках. Некоторые из них не лишены исторического значения. Такова, например, карикатура «Последний матч», представляющая футбольное состязание между французами и англичанами, с одной стороны, и генералом Кутеповым – с другой. Мяч окрашен в национальные русские цвета, с изображением двуглавого орла. У ворот союзников черный часовой, на перекладине надпись: «Сербия»; за воротами – сербский офицер. Ловким ударом ноги француз направляет мяч в ворота с надписью «Бразилия». Рефери – Лев Троцкий, уверенный в успехе, подносит свисток к губам. В это время генерал Кутепов, подпрыгнув, отбивает мяч ударом головы настолько удачно, что тот летит прямо в ворота с надписью «Сербия».
II. Издание журналов и попытки литературного творчества в Корпусе, – это, как уже говорилось, досуг Русской Армии, ее «внутреннее», кратчайший путь к интимному уголку ее сердца. Чтобы понять это, нужно помнить, что большая часть Корпуса состояла из людей, для которых состояние войны, полное лишений, насилия и разрушения, превратилось, так сказать, в нормальный образ жизни. Нужно помнить, что когда один из молодых поэтов восклицает:

О, долина пустынная смерти и роз,
Гадов, змей, сколопендр, скорпионов!
Сколько горя я в лоне твоем перенес,
Не сочтут и десятки Ньютонов.

(«Веселые бомбы», Ештук),
– то он сам, того, по‑видимому, не подозревая, символизирует этими строками жизнь русского офицера вообще: в эту долину «смерти и роз» он попал еще тогда, когда загрохотали выстрелы Гражданской войны в России.
Об этом же другой поэт пишет так:

Наша жизнь полна лишений,
Унижений и гонений.
Всем мы чужды – здесь и там,
Нет на свете места нам.
Мы – навоз для удобренья,
Для другого поколенья.
______________________
Не для света мы родились,
Счастьем мало насладились
В этом мире зла и тьмы –
Люди будущего мы.

Время жизни строй изменит.
Кто‑нибудь и нас оценит,
Ибо жертвой мы легли
За покой родной земли.

Кровь и пот свой проливая,
Душу Богу поручая.
Да простит нам Бог грехи:
Все мы смерти женихи.

(«Изгой», Иван Виноградов.)
Тем более отрадно то, что этим воинам, «женихам смерти», имевшим все время дело с проявлением лишь несчастливых, злых сторон жизни, довлеет ее светлое, доброе начало. Такое явление, прежде всего, любопытно с психологической точки зрения: морю крови, слез и страданий не удалось угасить хороших человеческих чувств, и в этих часто несовершенных художественных формах теплится вечное, по‑видимому, в человеке стремление к красоте и жизни счастливой. Когда читаешь подряд эти рукописные и литографированные журналы, убеждаешься в том, что зло не может быть пафосом жизни.
В этом именно наиболее интересная сторона творчества в Русской Армии. Если так, то тут неуместно предъявление строгих эстетических требований. Здесь нельзя найти звонких рифм, музыкальных созвучий, правильно построенных сонетов и стройных повествований; размер у молодых поэтов часто обнаруживает их неумение справиться с довольно примитивными правилами стихосложения, а обилие глагольных рифм неприятно оскорбляет ухо ценителя поэзии. Поэт‑воин, вообще, – не Сирано де Бержерак, равно блестяще владеющий своей длинной шпагой и стихом, но из них первый подобен второму в умении перейти от грозных явлений войны к любованию миром, хотя и без красивой французской позы, но несомненно со свежим и здоровым чувством. Но Вальсингамов в Армии нет. В ней больше «чернорабочих войны». Эти переходы просты и естественны. Эстетика ужасного почти отсутствует.
Поэт‑воин с удовольствием откладывает на время меч и заменяет его пером. Но он не любит говорить о битвах и ужасах войны: ведь это значило бы говорить о самом себе. Это не принято делать в Армии. Отсюда – полное отсутствие самолюбования, которое так неприятно и ярко господствует над всем в воспоминаниях о войне случайных ее участников. Кадровый воин со стыдливой, совсем, казалось бы, не свойственной ему скромностью молчит о себе. Он проиграл первую схватку страшного турнира Гражданской войны, и теперь поверженный, но еще не побежденный рыцарь, с удовольствием отдохнет, веря, что из предстоящих новых схваток выйдет победителем. Прошлое ему вспоминается лишь как досадная неудача. Ее хочется забыть, и потому он любит шутку и смех:

С тех пор как мы сюда попали,
Заветы старые храня,
Мы все, что можно, загоняли
И ночью, и при свете дня.

Мы, истрепавшие все нервы,
Мы, не склонившие главу,
Чтобы не есть одни консервы,
Все загоняли за халву.

Переступивши все пределы,
Загнали все до панталон,
И с грустью смотрят Дарданеллы
На наш стремительный загон.

(«За рубежом», Е. Д.)

Пусть отдыхают ваши нервы.
Ну‑с! не имея даже су,
Едим французские консервы
И франко‑русскую «камсу».

Порою слышим крик сержанта…
Спины коснется черный раб.
О, как велика ты, Антанта,
А я ничтожен, как я слаб!

От жизни скучной и унылой,
Впадая в дружественный транс,
Кричу: «Да здравствует наш милый,
Наш удивительный альянс!»

(«Эшафот».)
В удачном диалоге «толстого» и «тонкого» («Веселые бомбы») передана вся тяжесть обстановки Корпуса и его полуголодного состояния: «тонкий» восхищен видом моря и далеко уходящего широкого пролива, но «толстый» тут же убивает его восторг коварным вопросом: знает ли собеседник, что завтра к обеду? «Быть не может! Не бобы ли?» – завершается испуганным восклицанием «тонкого» диалог. И так же шутливо вспоминается вся прежняя тяжелая, голодная жизнь, когда даже историческая комиссия, работавшая в части над ее историей, припоминает местечки, деревни и села не по атакам и действиям войск, а по съеденным там в свое время яичницам, арбузам и вареникам. А вот пожелание артиллерии:

О! Артиллерия родная!
Позволь одно мне пожелать:
Для новой жизни воскресая,
Учись, голубушка, стрелять.

Увы, стрелять пока не из чего! И тут же под этим «злодейским стишком» – упомянутая уже выше карикатура «Батарея на позиции». Отъезд в Бразилию, лекции об этих далеких странах, недостаток одежды, сукна… Все это вызывает беззлобную шутку. Но он, воин, вовсе не так неглубокий, как кажется, когда рассуждает о пайке, консервах, фасоли, шутит по поводу галлиполийской водки – «возвышающей душу мастики», инжира, халвы, разорванных брюк и неугомонных шакалов – «соловьев Дарданелл». Попробуйте подойти к нему осторожно и умело, коснитесь затаенных струн его сердца – и зазвучит симфония глубокой человеческой скорби. Горе по утраченной Родине словно пронизывает сердца некоторых поэтов, и даже у юноши вырывается такой страдальческий и молитвенный вопль:

За что же, Господи, такая нам всем мука?
Зачем родных церквей стих колокольный звон?

(«Константиновец», юнкер Муханов.)
О возрождении Святой Руси, о ее широких полях, матери Божией Заступнице, о возвращении возможности жить полной жизнью во всем многообразии ее проявлений тайно мечтают в Армии. И в творчестве ее авторов совершенно ясно и определенно горит религиозный пламень. много стихосложений посвящено молитве, церквям Москвы, ставшей символом России, и особенно часто поэты слагают строфы Богоматери. Если будем оценивать «военное творчество» именно с этой точки зрения, то найдем ключ к пониманию всего ее психологического уклада, к осознанию тех сил, которые заставляли эти десятки тысяч людей четвертый год, без всякой для себя выгоды и при полной необходимости жертвовать всем, упорно бороться за восстановление России. Ненависть Гражданской войны вовсе не сосредоточена вокруг закрепления благ материальных. Израненные и «испытанные грозами бури боевой» воины своим творчеством, да и всей своей жизнью, здесь свидетельствовали нам, что это не так, что пафос их борьбы – в сохранении благ духовных. И так характерно для всего облика Армии, что об одном из вождей ее, генерал‑лейтенанте Маркове, автор статьи о нем, лично знавший покойного, мог сообщить следующее: «мало кто знает, что суровая внешность воина, символизируемая в 1‑м Походе папахой, кожаной курткой, резкими словами, сочеталась у него с чуткостью души и любовью к изящным стихам» («Изгой», полковник Роснянский).
Выброшенный взмахом исторических событий на Галлиполийский полуостров, 1‑й Армейский Корпус, этот «Робинзон Крузо русской государственности», бережными руками собрал все, что уцелело от кораблекрушения, и, подбирая каждую мелочь, не только выстроил себе кров и уставил свое жилище, но и создал свой храм, в котором зажег молитвенную свечу. Впервые находясь на досуге, он занялся своим дневником и рисовал нам жизнь как таковую, взятую с чисто семейной, субъективной точки зрения. И она была так ценна, эта субъективность, что кажется, чем более ее на страницах журналов, тем интереснее последние. журналы, преследующие задачи общелитературные, несмотря на массу труда, приложенного редакцией, и приглашение старых журнальных деятелей, выходили как‑то бледнее и, в общем, менее интересными, чем сшитые кое‑как нитками и написанные от руки сборники, в бойких статейках которых блещут искры неподдельного юмора и незаурядная наблюдательность. Кто хочет ближе подойти к Армии, познакомиться с ней «по существу» (по удачному слову П.Б. Струве), увидеть ее не сквозь строки журнальных фельетонов и статей, тот с удовольствием войдет в этот интимный ее уголок, прочтет и перечтет эти стихи и рассказы.

III. Для более полной характеристики творчества Корпуса приводим образцы стихов и прозы. Начнем с общих переживаний:

Мое окно озарено закатом,
Последним отблеском угаснувшего дня,
Вокруг меня все сумраком объято
И тот же сумрак в сердце у меня.

Тот день душе, что мне сулил так много
В час светлого восхода своего,
К закату не принес желанного итога
И не дал … не дал ничего.

Но верю я, что новый день настанет
И этот день мне силы вновь вдохнет,
И новых даст надежд, хоть может и обманет,
Как этот, что угас… но все‑таки взойдет.

(«Лепта артиллериста», поручик В. Рутковский.)
Так наблюдает за своими настроениями 20‑летний поэт, вероятно попавшей в Армию со школьной скамьи и ныне умерший в Галлиполи.
А вот другие стихи, говорящие уже о сложной и разнообразной духовной жизни.
Ритмические стоны

Я жив еще, но жив, как в летаргии.
Я говорю, смеюсь как старый граммофон,
И как на нем напевы литургии
Сменить способен… вальс «Осенний сон».

Мне рифмы простые надоели,
Как дней названия в неделе,
Как знакомой книги страницы
И в колесах бегущие спицы.

Вой приятней тоскливый шакала –
В нем ведь грусти, читатель, немало.
Моря шум, или речки роптанье,
Или ночи весенней молчанье.

В голове новой песни мотивы,
Полной жизни безумной, игривой,
Полной гордости, силы и неги
Но скрипучей… как оси телеги.

Мысли изгнания

Нужно быть вселюбящим, всезнающим,
Нужно душу иметь гордую, но чуткую,
Нужно быть, как Христос, всепрощающим,
Титаном и тихим малюткою.

Ломать себя нужно, воспитывать,
Чтобы волю сделать повелителем
И только на нее рассчитывать, слез
И слабости не считая спасителем.

Изогнуть себя нужно в три погибели,
Испытать, исстрадаться, измучиться,
На краю смерти быть, на краю гибели,
Ибо там лишь жизни научишься.

Горе дерзкой встречая улыбкою,
Перед счастьем склонять свою голову,
Сталью быть в огне гибкою
И не плавиться словно мягкое олово.

Душу вкладывать лишь в бесконечное,
Ибо дух есть предел бесконечности,
Ему рвение свойственно вечное
И спокойствие найдет он… лишь в вечности.

Но в решительный час напряжения,
Вселюбящим быть… всепрощающим;
Для себя лишь не знать извинения,
Лишь себе быть судьёю карающим.

(«Лепта артиллериста», капитан Обремский.)
С задушевными словами обращаются поэты к тем, кто окончил свою жизнь в Галлиполи. Прежде всего – описание кладбища:

Средь нив, разбросанных по полю,
На возвышенье мертвых град
Лежит безмолвно входом к морю,
С колодцем каменным у врат.

А средь кладбища сиротливо
Сереет памятник всем тем,
Кто там покоится тоскливо,
Вкруг возвышаяся над всем.

Издалека он виден с моря,
Среди полей, как перст, один.
С сквозящей скорбной думой горя,
Трудов тяжелых исполин.

На белом мраморе, живою
В нем тенью нив родных и сел,
Парит недвижно над землею
Двуглавый царственный орел.

(Подпоручик Малышев.)
Другое стихотворение – переделка известного в свое время «Каменщика» В. Брюсова:

«Каменщик, каменщик в фартуке белом,
Что ты стучишь там киркою своей?»
– «Эй, не мешай, видишь – занят я делом:
Памятник строю из груды камней». –

Автор вновь спрашивает:

«Каменщик, каменщик в фартуке белом,
Что ты за памятник строишь такой?
Кем, почему и над чьим же он телом
Будет воздвигнут твоею рукой?»

Ответ каменщика таков:

«Тем, кто в могилах почил на кладбище
Ставлю я памятник мой!
Крепок и прочен он будет, дружище,
Скованный братской слезой.

Потом людским я цемент растворяю,
Стоны и плач меж камнями кладу.
Мертвым от мертвых я дар воздвигаю,
Сам над собой мавзолей возвожу».

(«Веселые бомбы», Ештук.)
Умершим посвящены следующие простые строки:

Спокойно спите, вы, исполнив долг святой,
Долг правды истинный – народного спасенья.
О, Господи, пошли душе их укрепленье
И на чужбине их с святыми упокой.

(Сотник Старк.)
Выше уже говорилось о религиозных настроениях в творчестве Армии. А вот еще примеры:

Пусть поруганы светочи в бурные дни,
Дни позора святынь, убеждений распада!
Кто посмеет сказать, что угасли они
Над страною, взыскующей Божьего града?

(«Лепта артиллериста», поручик К.)
Другой поэт уверен:

Святая Русь от грешного ненастья
Зажжет огонь у Господа Христа.

(«Константиновец», юнкер Муханов.)
Особенно интересны в этом отношении не помещенные в журналах стихи «Офицера Русской Армии»:

Тяжелое бремя нам дала судьба.
Тяжелую мрачную долю,
Но с правым Господь наш везде и всегда:
В кровавом бою и в чуждом краю
Поможет Он нашему горю.

О сохранении Армии он же пишет так:

Русь православную,
Боже, избави ныне от гнета толпы!
Ныне в борьбе святой, боже всесильный,
Армию нашу на веки храни.

В стихотворении «О Русь родная, как бы я хотел тебя увидеть!..» тот же автор, всходя на горы, видит сначала лагерь внизу, потом Галлиполи, Мраморное море, и кажется ему, что если взлететь еще выше, то будет видна Россия. К оставшимся в ней он обращает взор:

Да даст вам жизнь Господь, и Матерь Пресвятая
Покровом вас святым Своим да осенит.
Всесильною рукой, о Русь моя родная,
Тебя на подвиг мирный Господь да возродит!

О России мечтают напряженно:

О как бы хотел быть я звездочкой малой,
Хотя бы издалека их видеть глазами:
Увидеть за тысячи верст
Знакомые хатки с кривыми плетнями
И рядом убогий погост.

(Офицер Русской Армии.)

Ночь ли настанет – на голом полу,
Шинелью дырявой укрывшись,
В чуждом, далеком, турецком краю
О русских полях,
Лесах и горах
Во сне мы мечтаем, забывшись.

(Он же.)
Поэты все исповедуют скорое возрождение России и требуют и от себя, и от других все новых усилий, не признавая усталости:

До сих пор я все не знаю,
Где предел пути?
Но упорно в даль шагаю:
До конца хочу дойти.

(«Изгой», Иван Виноградов.)

Мы – пленные орлы, у нас устали крылья,
Враг победил, но мы, как прежде,
Злы и для последнего, смертельного усилья
Готовы вновь лететь мы, пленные орлы.

(Поручик Гурьев.)
Злобы к кому‑либо, кроме большевиков, в стихах нет: мы видели, с какими словами обращаются поэты к России. Все происходящее в ней рисуется им скорее каким‑то посланным свыше несчастьем, а не плодом деятельности индивидуальной воли. Ненависть лишь к тем, кто этим несчастьем пользуется.
Отношение к мужику сочувственное и благодушное. За годы Гражданской войны между Армией и крестьянами образовалась какая‑то особая близость, которую сразу трудно и заметить. Она ясно сквозит, например, в статье одного из журналов «Подводчики». Последние сопутствуют Армии, перевозят ее, помогают даже в боях; к этим подводчикам обращается автор: «Мы, бойцы, шлем привет этим бесчисленным фигурам, разбросанным по широкому Югу России с кнутиками в руках: не поминайте лихом!» («Лепта артиллериста».)
В форме сказки М. Критский дает описание тяжелых дней «Галлиполийского сиденья»:

И страшный год, в который пало столько
Отважных, добрых и прекрасных жертв,
Едва оставил память о себе
В какой‑нибудь простой пастушьей песне,
Унылой и приятной…

Точно эти слова имел в виду автор, сводя сложные и запутанные вопросы современности к простым словам «сказки наших дней». Жгучая явь получила в ней смягченное и умиротворяющее выражение и, вместе с тем, углублялась до символического значения. В сказке говорится о Дружине «со знаменем Белым», которой волею судеб не дано было победить смуту на Руси. Очутилась дружина у «заклятого моря», в «долине смерти». Но не умерла она там, хотя все забрасывали ее каменьями:

Так было всегда и во все времена.
Только потомки из брошенных в пророков камней,
Алтарь небесам воздвигают.

Во всем мире только одна рука к детям и женам воинов дружины любовно протянулась: «Матери детям своим говорили: к нам помощь пришла из далекой страны, куда солнышко прячется на ночь; живет там великий, свободный народ. он выстроил белый хрустальный дворец: в нем яркие звезды, что с неба скатились, хранятся. и дети подолгу смотрели на звезды». Дружина воскресла в «долине смерти» и «укором живым стояла пред миром». Преследуемая всеми, она отыскала заветный путь в славянские страны, и скоро труба заиграет: «В поход собирайся». Сказка заканчивается так: «и сразу в диковинном царстве вся жизнь потускнеет, померкнет. турки, арапы и греки в сомнении будут надолго – было явью иль сном, что видели здесь, у заклятого моря». Арапы под пальмой, в стране эфиопов, рассказывать будут о воинах белых, приплывших из дальней и полной чудес стороны. Там долго земля и деревья под белым пушистым покровом, а чистые воды «ТВЕРДЫ как алмаз»; туда лебединая стая на гнезда летит; там ночи бывают, как день, и там по раздольным степям серебрится ковыль… Шехеразада расскажет калифу чудесную новую сказку про воинов долга и чести, про подвиги их и страданья. Будет слушать калиф, удивляться, а жены – вздыхать потихоньку и плакать, скрывая, в чадру…
Канут в вечность века и погибнут народы… Появятся новые царства, языки… О прошлом останется мало следов, но сказки, былины минувших столетий, жить будут помимо ученых. И сказку наших мгновений – «Дружина со знаменем Белым» – будут рассказывать прадеды внукам и правнукам… долго и долго…
* * *
Как у большинства молодых поэтов, в стихах настроение господствует над формой, и потому нет противоречия между тем, что выражено в стихах и в прозе. В последней встречаем все те же мысли и сравнения. Вот, например, заключение одной статьи:
«Поднимемся до сознания, что мы – русские, что мы остаток своей жизни посвятим бескорыстному служению России и за это оставляем себе право называться ее сынами. Надо очиститься от всего, что дает трещины в душе и теле нашей Армии, и впредь нести знамя служения Родине так рыцарски сурово, чтобы не было сомнения ни для нас, ни для врагов России. Это все, что нам осталось. Много или мало – судите сами». И вполне понятно, что в словах иного автора зазвучит грустная нота: «А где‑то жизнь идет своим чередом. Там радуются, волнуются, любят, живут… Но нас жизнь не трогает. Сейчас мы – вне ее».
Грусть эта хорошая, добрая, она – по жажде жизни у молодого автора и так естественно тотчас же переходит в сознание необходимости пожертвовать своей личной жизнью. Да, далеко была жизнь и одиноко стоял на Галлиполийском полуострове 1‑й Армейский Корпус Русской Армии. Редко приставали сюда ладьи для тех, кто пожелал бы сейчас приобщиться к жизни Армии, нет лучшего пути, чем знакомство с ее творчеством. Не маяком сияло оно с полуострова плывущим в море путешественникам, но разбросанными по «долине роз и смерти» вечерними огнями родного дома.

Театр, музыка и пение («Русские в Галлиполи»).
С первых же дней по размещении Корпуса, в конце ноября и в декабре 1920 года, были предприняты попытки устройства любительских спектаклей. Штаб Корпуса пытался организовать общественный кинематограф, но это начинание не удалось, и после первого сеанса кинематограф прекратил свою деятельность. Отдельные исполнители, певцы и музыканты, находившиеся в рядах Армии, устраивались в кафе и ресторанах, выступая на эстраде с сольными номерами типа кабаре. Репертуар их носил совершенно случайный характер — от песенок Вертинского, цыганских романсов и куплетов до Чайковского и Грига.
Так прошла зима. С первыми же весенними днями почти всюду одновременно зародилась идея создания театра, и почти одновременно она в разных местах получила практическое осуществление. В Марковском полку еще в начале марта составилась маленькая труппа кабаретного характера, выступавшая у себя в офицерском собрании. В полку случайно нашлось два-три опереточных артиста, и первым явился пресловутый «хор братьев Зайцевых», а вслед за ним последовал целый ряд других шаржей и инсценировок, не требовавших сложных условий для постановки. Эта маленькая труппа стала ядром, из которого развилась затем большая труппа полка, свыше 20 человек. Открытием театрального сезона в Галлиполи надо считать второй день Пасхи.
К этому времени сформировались и начали сезон следующие драматические труппы: корпусная, игравшая в летнем театре в городе труппа лагерного сбора, и так называемая дивизионная, игравшая в летнем театре в лагере и полковые труппы во всех полках, за исключением Дроздовского. В последнем труппа сформировалась значительно позже и театр открылся только в июле месяце.
Следует отметить те трудности, помимо отсутствия средств, которые приходилось преодолевать почти всюду при постройке и оборудовании театров. Лучшей иллюстрацией этого может служить история возникновения самого большого из театров – корпусного. Труппа этого театра составилась частью из находившихся в частях войск артистов‑профессионалов, частью – из любителей и насчитывала свыше 30 человек. Если самая идея создания театра встретила сочувствие, то для практического осуществления ее никаких мер, кроме разрешения на выделение артистов из своих частей, командир Корпуса предпринять не имел возможности. Отсутствие помещения не остановило артистов, и они приступили к постройке театра исключительно собственными силами. Среди развалин древней цитадели была выбрана подходящая площадка и расчищена от завалившего ее мусора и камней. Из земли и камней насыпали подмостки, сделали выемку для оркестра и т. д. При этом весь необходимый строительный материал собирался буквально с миру по нитке. Работать приходилось при полном отсутствии инструментов; моток колючей проволоки, например, очищался от колючек… обыкновенным гвоздем. Интендантство Корпуса отпустило 50 одеял и небольшое количество простых ящиков; Американский Красный Крест выдал несколько штатских костюмов, санитарных халатов и отрезов материи, корпусный инженер уделил из своего склада одну треть старой палатки, начальник греческой жандармерии разрешил использовать полученные бревна и т. д.
Начавшиеся работы по постройке театра заинтересовали широкую публику, и она, чем могла, стремилась помочь. Юнкера Александровского имени генерала Алексеева Военного училища добровольно предложили свой труд и в течение недели превратили заваленную мусором площадку в зрительный зал с партером, ложами, амфитеатром и галереей. Это значительно ускорило работу и дало возможность артистам в это время готовить репертуар. Выбор репертуара с первых же шагов работы потребовал от всех артистов невольного участия в коллективном творчестве. Пьес, кроме очень немногих, случайно захваченных, не было: приходилось вспоминать игранные ранее роли и уже по ним восстанавливать целые пьесы. Наконец, постройка театра закончилась, театральный сезон открылся. Тогда же, как и все культурные начинания, театр получил единовременную денежную субсидию в тысячу драхм (сумма эта впоследствии была удвоена) от представительства В.З.Г и В.С.Г Все же скудость в материальных средствах театра была настолько значительна, что вместо вазелина или хотя бы свиного сала артисты для снятия грима применяли ружейное сало, а овечья шерсть была использована для наклейки бород и усов. Театр сразу же собрал большую аудиторию. Расположенный среди развалин, он был очень живописен и вмещал свыше тысячи зрителей. Почти ту же эволюцию в своем развитии переживали все театры Корпуса: зародившись по частной инициативе и вызванные к жизни исключительно любовью к делу и трудом самих артистов, они встречали материальную помощь лишь с момента их открытия. Труппа корпусного театра, помимо спектаклей в городе, выезжала и в лагерь, где также был построен большой открытый театр на две с половиной тысячи человек. Вскоре организовалась своя дивизионная труппа, вытеснившая городскую. К этому времени открылись и полковые театры. Очень интересно был устроен театр Марковского полка, который размещался на склоне холма, а его полукруглый амфитеатр был вырыт прямо в земле. Репертуар большинства театров настолько разнообразен, что по нему трудно сделать правильное представление о лице театра и его направлении. Недостаток в пьесах отчасти оправдывает случайность в составлении репертуара. В то же время у артистов замечалась тенденция во всем походить на «настоящий» большой театр и играть как можно чаще. Театры ставили три, четыре новых пьесы в неделю, не успевали достаточно хорошо отделать их. В афишах встречались спектакли от «Иванова Павла», «Тетки Чарлея» до архаизмов сцены, вроде «Ограбленной почты» и «Воровки детей». В тех тяжелых условиях, в которых зародился русский театр на Галлиполи, созданный из мелких осколков сцены и любителей, разделявших с Армией сумерки изгнания, такая случайность, конечно, была неизбежной. С открытием театрального отдела при местной библиотеке явилась возможность выбора пьес, и в репертуаре начала появляться известная планомерность. Спешность постановок, вызванная огромным спросом на зрелища, тоже, по‑видимому, была осознана самими артистами и вызывала у них искреннее желание от времени до времени давать что‑нибудь ценное из отечественной драматургии, отделанное с возможной тщательностью. Из таких попыток можно назвать постановку «Царя Федора Иоанновича» А. Толстого, в стильных декорациях и костюмах эпохи, присланных Земским Союзом из Константинополя. Несмотря на многие недочеты, корпусный и лагерный театры всегда имели огромную, едва вмещавшуюся аудиторию. Изголодавшиеся по театру и духовно обнищавшие люди с восторгом принимали даже не всегда хорошо поданную пьесу. Вот они искренно хохочут над грубым шаржем в комедии, прощают незнание текста «Ревизора», а «Слезы счастья и радости» в финале старой мелодрамы находят искренний отклик в душах.
Труппа корпусного театра насчитывала около 15 человек артистов‑профессионалов. Более или менее крупных имен не было, но некоторые из артистов обладали солидным сценическим стажем: в 10, 15 и даже свыше 20 лет. Театром было поставлено свыше 80 спектаклей. Среди них: Островский – «Без вины виноватые», «Волки и овцы», «На бойком месте», «В чужом пиру похмелье», «Гроза», «Доходное место», «Бешеные деньга», «Женитьба Белугина»; Рышков – «Змейка», «Первая ласточка», «Начало карьеры»; Чехов – «Вишневый сад», «Юбилей», «Свадьба», «Медведь» и «Предложение»; Гоголь – «Ревизор»; Андреев – «Тот, кто получает пощечины»; Арцыбашев – «Ревность»; Найденов – «Дети Ванюшина»; Сургучев – «Торговый дом»; А. Толстой – «Царь Федор Иоаннович»; Мольнар – «Черт» и др.
Ставились также переделанные пьесы: «Обрыв», «Ограбленная почта», водевили с пением («Иванов Павел», «Чихающий покойник»), фарсы с переодеванием («Тетка Чарлея», «Любовь испанки») и т. д. Наибольшее число спектаклей выдержал фарс «Любовь испанки» – 6 спектаклей, затем «Тетка Чарлея» – 4 раза. Островский, Рышков, Арцыбашев выдерживали по 2–3 спектакля, а «Вишневый сад» разделил участь «Ограбленной почты» и прошел только один раз.
Интереснее были полковые театры. Там состав труппы комплектовался в пределах своего полка, и удельный вес этих трупп в художественном отношении всецело зависел от наличия опытных руководителей, удачного подбора исполнителей и любви к делу. Задачи и цели этих театров были проще и примитивнее, и потому осуществление их удачней. На первый план выдвигалось развлечение, и постановки ограничивались небольшими инсценировками, злободневными куплетами, частушками, водевилями и т. д. Некоторые из театров эволюционировали (Марковский театр) и перешли к многоактным пьесам.
В театрах Алексеевского и Корниловского полков репертуар также был случайным. Первый театр специализировался на пьесах «Revue», где в карикатурной форме находили отражение, наряду со случаями повседневной полковой жизни, и злободневные политическая события. Во втором – гвоздем спектаклей всегда являлся прекрасный хор корниловцев, солисткой в котором очень часто выступала Н.В. Плевицкая.
Совершенно особое и исключительное место среди всех театров Корпуса занимал театр Дроздовского полка. Во главе его стояли поручик‑художник и капитан – бывший провинциальный актер. Труппа едва насчитывала десять человек. Этот маленький театр был, прежде всего, театром хорошего вкуса, не для широкой публики и, судя по взятому им курсу, – театром больших возможностей. В репертуаре – инсценировки рассказов Чехова, стилизованные постановки произведений полковых поэтов и целый ряд интимных миниатюр, в которых творчество автора и артист сливались воедино. Каждая программа конферировалась стильным Пьеро. В этом театре, от устройства сцены до последних мелочей, – во всем сказывались горячая любовь к делу, подлинное творчество и благородный вкус. В маленькой пьеске стиля «Empire» можно было, например, увидеть на фоне выдержанной декорации и соответствующую мебель, сделанную, правда, из консервных ящиков, но выбеленную известью, выдержанную в том же стиле, вплоть до нарисованных на обивке характерных веночков.
Все корпусные театры, за редкими исключениями, давали спектакли бесплатно. Для покрытия вечеровых расходов разрешалось продавать лишь строго ограниченное число билетов. При общем безденежье на эти платные места установились следующие цены: в лагере – от 5 лепт до 1 драхмы и в городе – от 20 лепт до 4 драхм. За весь сезон корпусному театру на улучшение постановки дела было разрешено давать четыре платных спектакля, и средний сбор от этих спектаклей не превышал 500 драхм на круг. Обычно же средний сбор театра достигал 30–40 драхм, при вечеровом расходе в 60–65 драхм. Все театры Корпуса по мере сил своих – одни лучше, другие слабее, несомненно, выполняли большую культурную работу. Лучшим показателем этого может служить та огромная аудитория, которую они всякий раз собирали, да и самый факт существования театра много говорит сам по себе. Попутно с развитием театральной жизни при группе объединенных художников организовался музыкальный кружок, составился отлично сыгравшийся секстет. Кружок давал частые концерты в греческом клубе, пользуясь большим успехом у местного населения, а также выезжал на гастроли в соседние городки и селения. В Галлиполи, между прочим, находились разделявшие участь с мужьями – офицерами Русской Армии известная комедийная артистка Е.М. Астрова и артистка петроградского Александринского театра Н.Г. Коваленская. Первая при эвакуации из Крыма утратила весь свой сценический гардероб и потому за все время пребывания в Галлиполи выступила только два раза в несложном водевиле «Благотворительница». Вторая же выступала довольно часто в труппе корпусного театра, и лучшими постановками этого театра надо считать пьесы с ее участием – «Гроза» Островского, «Тот, кто получает пощечины» Андреева и «Обрыв» по роману Гончарова.
Кроме театра всюду в частях войск уделялось большое внимание хоровому пению и музыке. В каждом полку и во всех военных училищах имелись прекрасно спевшиеся хоры, которые, помимо церковных служб, часто устраивали концерты, также охотно посещавшиеся местным населением. В программах этих концертов народная песня занимала центральное место, исполнялись и лучшие хоровые произведения Архангельского, Чайковского, Ипполитова‑Иванова, Гречанинова и других композиторов. Обычное отсутствие оркестра или аккомпанирующего инструмента дало толчок к широкому развитию аккомпанемента самим же хором. Интродукция и сопровождающие мелодию аккорды передаются самим хором, при этом порою достигается изумительная нюансировка. Лучшими из полковых хоров являлись Алексеевский и Корниловский. Очень хорош был также небольшой по численности, но прекрасно спевшийся хор Ремонтного эскадрона.
При Штабе Корпуса был организован большой смешанный хор, так называемая «Капелла 1‑го Армейского Корпуса». Капелла эта давала частые концерты в греческом клубе, пользовалась большим успехом, но, к сожалению, просуществовав четыре месяца, распалась.
Первым русским концертом в Галлиполи явился духовный концерт хора Корниловского полка, устроенный им на третий день по прибытии Корпуса в Галлиполи в армянской церкви. Для большей популяризации русского хорового пения на этом концерте был исполнен «Отче наш» (распев Чайковского) на греческом языке. Вслед за этим русское хоровое пение сразу покорило себе греческое и турецкое население. Кроме того, хор Корниловского полка по прибытии в Галлиполи некоторое время пел в греческой церкви на богослужениях местного митрополита и в скором времени стал исполнять всю Литургию на греческом языке. Прекрасное исполнение распевов русских церковных композиторов в переводе песнопений на родной язык привлекало в церковь много греков – исключительно для того, чтобы послушать пение. После этого Корниловский хор дал ряд концертов в греческой церкви, армянской школе и греческом клубе. Концерты всякий раз проходили с большим успехом, привлекая местное население, главным образом, греков. Несколько реже, но с тем же успехом давал концерты и хор Алексеевского полка. Отсутствие музыкальных инструментов на местном рынке послужило крупным препятствием к развитию музыкальной жизни. При эвакуации Крыма духовые инструменты были вывезены только некоторыми частями, и там по размещении составились небольшие, но дружно сыгравшиеся оркестры, объединившие музыкальных людей, притом с хорошим вкусом, так как при отсутствии нот, когда партитуру приходилось восстанавливать по памяти, они не гнались за набившей оскомину дешевкой, а отнеслись к выбору репертуара очень продуманно. Таковы, например, оркестры Сергиевского Военного училища, Корниловского и Дроздовского полков, хоры трубачей кавалерийских полков. В некоторых частях делались попытки создания оркестров уже здесь, в Галлиполи. При общем безденежье на это уделялись последние гроши. Так, Технический полк за 200 турецких лир купил изношенный, пришедший в полную негодность и проданный на лом комплект духовых инструментов, ремонтировал их собственными средствами, заменяя недостающие металлические части деревом или рогом, и через две недели выступил перед публикой. В Марковской Инженерной роте, где совсем не было средств, а любовь к музыке очень сильна, собственным трудом музыкантов был сделан полный комплект для большого хора балалаечников – свыше 20 инструментов. Материалом служили укупорочные ящики из‑под консервов, проволока телеграфного кабеля и прочее, что попадало под руку. Примитивность рабочих инструментов (перочинный нож и рубанок) не помешала чудной отделке, выполненной с большой любовью, и художественному украшению этих балалаек. Одна из них экспонировалась на кустарно‑художественной выставке в Галлиполи.
При поддержке В.З.С. явилась возможность не только расширить производство балалаек, снабжать ими местный рынок и другие части войск, но и усовершенствовать их музыкальность, применяя готовые фабричные струны и нарезные металлические колышки вместо деревянных. Созданный с таким трудом хор объединил в себе все действительно музыкальное в роте, и это сказалось на его прекрасно подобранном репертуаре: Чайковский, Шуберт, Венявский, много аранжировок Андреева.
Заканчивая этот краткий очерк, нельзя не упомянуть о русской песне в Галлиполи, раздававшейся повсюду. Поют юнкера, выходя на ученье и возвращаясь с него, поют все войсковые части, поют за работой и во время отдыха, поют отдельные группы, сидя вечером у неприветливого моря… Могучая русская песня, широкая как степь, заволакивает и боль тоскующего по Родине сердца, и горечь печальной действительности. Она захватывает собою не только русскую душу, но проникает в среду местного населения и своим обаянием невольно покоряет его. Услышит дома старый турок ставший ему знакомым мотив, прислушается и скажет:
– Юнкер…
Выглянет и улыбнется. Доволен, что не ошибся. Это действительно, идет та же юнкерская рота, что обычно мимо его лавчонки проходит с песней на занятия…
Или турецкие мальчики, играя в солдатики, подают команды по‑русски и, маршируя, лихо поют: «Мама, мама, что мы будем, делать…». А то, собравшись на улице, бегут за идущей на ученье командой и просто подпевают. Популярны среди марширующих солдат напевы опереток, а учебная команда Дроздовского полка поет даже куплеты тореадора из оперы «Кармен». Прежняя казарменная песня бесследно вытесняется. Наибольшее развитие получили патриотические песни, в которых нашел отражение весь период Добровольчества с Ледяного похода до наших дней. Корниловцы традиционно поют на вечерней поверке свой марш:

Пусть вокруг одно глумленье, Клевета и гнет,
Нас, корниловцев, презренье Черни не убьет.

Припев: Вперед на бой, Вперед на бой, На бой, открытый бой.

Русь могучую жалеем, Нам она кумир.
Мы одну мечту лелеем: Дать России мир.
(Припев.)

Верим мы – близка развязка. С чарами врага
Упадет с очей повязка, У России – да!
(Припев.)

Русь поймет, кто ей изменник, В чем ее недуг,
И что в Быхове не пленник, Был, а верный друг.
(Припев.)

За Россию и свободу! Если в бой зовут,
То корниловцы и в воду, И в огонь пойдут.
(Припев.)

Марш этот был написан в январе 1918 года в Ростове прапорщиком пулеметной роты Корниловского полка А.П. Кривошеевым. Выбор мотива («Сербский марш», музыка Архангельского) был совершенно случаен; основанием для этого стало то, что в формировавшейся тогда Добровольческой армии и, в частности, в роте автора марша, было много балканских славян, хорошо знавших мотив.
Очень популярен был у корниловцев и «Призыв» того же автора, который они обычно поют в походах. Мотив очень ритмичен и тоже скомпонован в полку.

Призыв

В ком есть сознанье ясное, И мужество в груди,
Под знамя черно‑красное, К корниловцам иди!
Под знамя черно‑красное, Кто здрав и не урод,
В ком есть желанье властное, Спасти родной народ.
Кто не дитя безгласное, И кто не раб судьбы –
Под знамя черно‑красное, Для жертвы и борьбы!
За светлое, прекрасное, России впереди
Под знамя черно‑красное, К корниловцам иди.

Крепко держится, подвергнувшись некоторым незначительным вариантам, и походная песня первых дней Добровольчества, от которой веет ароматом юношеских грез и благородством чистого сердца. Это песня «Студенческого батальона» партизанского отряда. Она поется всюду в частях с заменой слова «студенты» словом «сыны»:

Вспоили нас и вскормили
Отчизны родные поля,
И мы беззаветно любили
Тебя, Святая Русь‑земля!
Припев:
Теперь же грозный час борьбы настал, настал,
Коварный враг на нас напал, напал,
И каждому, кто Руси сын, кто Руси сын –
На бой кровавый путь один, один…
(Припев.)
Студенты России великой,
Мы помним заветы отцов,
Погибших за край наш родимый
Достойною смертью бойцов.
(Припев.)
Мы были мечтою счастливы,
Мечтали тебе посвятить
Души и ума все порывы
И кровью тебя оросить.
(Припев.)
Пусть каждый и верит, и знает:
Блеснут из‑за тучи лучи,
И радостный день засияет,
И в ножны мы вложим мечи.
(Припев.)
Вперед, вперед смелее!
Приюты наук опустели.
Студенты готовы в поход.
Так за Отчизну, к заветной цели
Пусть каждый с верою идет!
(Припев.)

Не забыта и частушка времен первого похода «Журавель», но она постепенно вытесняется новым жанром – «песнями улицы»:
Белый крестик на груди.
То Корнилов впереди!
Припев:
Журавель мой журавель,
Журавушка молодой.

Размалеван как плакат:
То Корниловский солдат!
(Припев.)

Теперь эта частушка поется, главным образом, на интимных собраниях, причем присутствующие поочередно выводятся в ней действующими лицами.
Можно услышать иногда и просочившуюся через фронт частушку, распространенную в Совдепии, на мотив рожденного базаром и глухой улицей большого города «Яблочка». Занесена эта частушка пленными красноармейцами и, вероятно, в видах реабилитации выливается иногда в такой куплет:

Я на бочке сижу
Бочка вертится.
Я у Врангеля служу,
Ленин сердится.
Припев:
Эх, яблочко сбоку красное,
А что Врангель придет – дело ясное.

Этот продукт подлинного пролетарского творчеств, к счастью, широкого распространения в Армии не получил и совершенно тонет в море таких глубоких по силе и патриотизму песен, как:

Пусть свищут пули, льется кровь,
Пусть смерть несут гранаты,
Мы снова двинемся вперед:
Мы русские солдаты.

В нас дух отцов‑богатырей,
И дело наше право –
Сумеем честь мы отстоять
Иль умереть со славой.
Мужайтесь, матери, отцы,
Терпите, жены, дети, –
Для блага Родины Святой
Забудем все на свете.

Не плачь о нас, Святая Русь,
Не надо слез, не надо!
Молись за павших и живых:
Молитвы нам награда.
Вперед же, братья, на врага!
Вперед, полки лихие!
Господь за нас: мы победим!
Да здравствует Россия!

Снимок сделан в лагерях. Обратите внимание на офицера в черной парадной форме Корниловского полка (такая форма имеется в Музее Белого движения).

Спорт («Русские в Галлиполи»).
Не угасший, несмотря на тяжелые испытания, дух борьбы, вошедший в плоть и кровь Армии, явился одним из главных стимулов в развитии спорта в Галлиполи. В массе Армии волевое начало не могло долго оставаться пассивным, и спорт, действительно, стал «предохранительным клапаном» для неиспользованной в борьбе энергии.
Развитие всех видов спорта в Армии сразу же получило планомерный характер. Это выразилось, прежде всего, в учреждении приказом по Корпусу (14 января 1921 года) Гимнастическо-фехтовальной школы.
Программа школы, тождественная программе прежней Петроградской Главной гимнастическо-фехтовальной школы, имела целью поднять физическое развитие воинских чинов и правильно поставить спортивное дело во всех частях Корпуса. Поэтому главной задачей была поставлена подготовка кадра инструкторов по различным отделам спорта; кроме того, при школе велись вечерние занятия по гимнастике, фехтованию и другим отделам физического развития.
Условия, при которых началась деятельность школы, были самые неблагоприятные — холодное зимнее время, сильные ветры и полное отсутствие средств и каких-либо материалов: явление, ставшее в условиях галлиполийской жизни бытовым. Под помещение для офицеров школы была нанята заброшенная полуразрушенная турецкая баня с разобранной наполовину крышей, сырая и грязная.
Гимнастические снаряды изготавливались из подручного материала: турник сделали из брошенной гнутой трубы, параллельные брусья из рельсов (дековильки), железные гимнастические палки — из винтообразных стоек, что применяются в проволочных заграждениях, кольца подвешивались на двух дышлах французской двуколки, оттяжками служила колючая проволока, первые маски для фехтования сконструировали из старого решета, рапиры — из стального стержня, гарды- из панцирей пойманных в окрестностях Галлиполи черепах и т.д. Все снаряды и полное оборудование школы всем необходимым сделали без специальных инструментов, исключительно руками офицеров постоянного состава. Помощь школе оказали значительно позже: корпусной интендант и корпусной инженер отпустили некоторое количество разных вещей и предметов. К 20 февраля был собран первый курс переменного состава школы в составе 93 офицеров от разных частей Корпуса. Увеличившаяся численность сразу же потребовала нового оборудования и снабжения: устраиваются жилища для прибывших офицеров, гимнастическая площадка, ограда, прорываются глубокие канавы и насыпается высокий земляной вал, конструируются гимнастические костюмы и проч. Занятия в школе ведутся по установленным программам и выработанному ежедневному расписанию. Обучающие офицеры- инструкторы все в свое время окончили в Петербурге Главную гимнастическо-фехтовальную школу, а затем кадр инструкторов пополнился своими же выпускниками- офицерами, окончившими первый курс Гимнастическо-фехтовальной школы 1-го Корпуса. Предметы преподавания выделили в две отдельные группы. Практические предметы: 1) гимнастика; 2) полевая гимнастика; 3) фехтование на эспадронах, на штыках и на рапирах; 4) легкая атлетика (метание, прыжки и бег); 5) рубка; 6) спортивные игры; 7) военный строй; 8) морской спорт; 9) французская борьба и бокс. Теоретические предметы: 1) анатомия и физиология; 2) гигиена и подача первой помощи; 3) теория гимнастики и фехтования; 4) теория гимнастики и спорта (система гимнастики чешская, доктора Тырша). Пригодилось также «Наставление для обучения войск гимнастике» 1910 года в полном его объеме с некоторыми добавлениями и изменениями. Принятый на занятиях костюм был нормальный гимнастический тельник с красными кантами, на груди – черный двуглавый орел, темно‑синие брюки с национальной лентой вместо пояса и гимнастические туфли.
Интересно отметить некоторые детали гимнастических костюмов. Вязаное белье, полученное от корпусного интенданта, перекрашивалось в местных греческих красильнях в темно‑синий цвет; красные английские платки служили материалом для кантов на тельнике, а также шли на составную часть национального пояса; гимнастические туфли изготавливались из мешочков с брошенного турецкого склада, где хранились противогазовые маски; подошвы за отсутствием кожи делались из вывернутой овчины старых полушубков; можно было также встретить подошвы, сделанные из жести консервных банок. Занятия гимнастикой велись все время на гимнастической площадке, так как никаких крытых помещений школа не имела. Детали описания различных отделов физического развития и спорта заняли бы очень много места, поэтому достаточно указать следующее.
Полевая гимнастика (система русская, применительно к уставу полевой службы) занимала 3 часа; фехтование на эспадронах (система итальянская) – 6 часов; легкая атлетика – 5 часов; фехтование на штыках (система русская) – 3 часа; рубка (система русская) – 3 часа; спортивные игры (классические и принятые в России и за границей) – 3 часа; военный строй – 1 час; лекции врачей – 4 часа; теория гимнастики и фехтования – 2 часа.
Кроме того, для желающих ежедневно вечером преподавалась французская борьба.
Ежедневно перед вечером происходили обязательные занятия с инструкторами школы и еженедельно, по субботам, собирался дисциплинарно‑педагогический комитет.
Режим для всех строго и точно определялся расписанием дня. Результаты школьных занятий начали сказываться по истечении первого месяца обучения. Не лишены интереса и медицинские данные, взятые из книги осмотра офицеров с момента поступления в школу.

На первом курсе школы обучалось 76 человек. Медицинский осмотр был произведен 15 марта:
Рост максимальный ……………… 182,5 см
Рост минимальный ……………….. 160 см
Объем груди максимальный:
при полном вдохе…………………106,5 см
при полном выдохе ……………100 см
Объем груди минимальный:
при полном вдохе …………………82 см
при полном выдохе ………………78 см
Наименьшая разница при полном вдохе
и выдохе у 100% офицеров школы…7 см
Наибольшая разница при полном вдохе
и выдохе……………………………. 15,5 см
Пульс в среднем…………….72–80 ударов.

Вторичный осмотр был произведен по истечении месяца, проведенного в регулярной, систематической работе, при несомненно ненормальном питании, хотя и при несколько увеличенном пайке хлеба (750 грамм на одного человека). Результаты вторичного осмотра были следующие:
объем груди при полном вдохе – 110 см,
при полном выдохе – 100,5 см.
В сравнении с первым измерением отмечается развитие грудной клетки в положительную сторону на 4 см.
Минимальный объем груди:
при полном вдохе – 89 см,
при полном выдохе – 85, что показывает, в сравнении с первым измерением, развитие грудной клетки в положительную сторону на 7 см.
Наибольшая разница при полном вдохе и при полном выдохе – 19 см, т. е. увеличение на 3,5 см.
Наблюдение за пульсом во время первых упражнений в беге на дистанцию от 200 до 500 м, при продолжительности бега от 1 до 3 минут, показало:
максимальный пульс – 180 ударов в минуту, минимальный – 120.
После месячной тренировки цифры резко меняются:
максимальный доходит до 144 ударов в минуту,
минимальный – до 108; при этом продолжительность бега была увеличена до 5 мин., а дистанция до 800 м.
Наружный осмотр также отметил значительное улучшение: здоровый цвет лица, правильная, улучшенная координация в движениях и т. д.
Правда, среди офицеров школы были случаи сильного переутомления при интенсивной работе и при отсутствии нормального питания. Но по мере того как школа встречала поддержку со стороны представительства Всероссийского Земского Союза и других лиц и учреждений, старавшихся возможно поддержать постановку правильного физического воспитания в Корпусе, работа и жизнь школы резко изменились к лучшему, что сразу сказалось и на состоянии вновь поступивших в школу офицеров. К этому времени популярность школы возросла настолько, что из‑за большого наплыва желающих поступить в нее пришлось установить вступительный экзамен. Из 311 офицеров, державших этот экзамен, было принято 104 человека. Вместе с прежними первокурсниками, оставленными для продолжения работы, переменный состав ее достиг 148 офицеров. Теплое время года и улучшение питания на пункте Всероссийского Земского Союза не могли не отразиться на состоянии здоровья офицеров школы. Медицинский осмотр 26 мая 1921 года дал следующие результаты:
рост максимальный ……………189,5 см,
рост минимальный ………………156 см.
Максимальный объем груди:
при полном вдохе…………………111,5 см,
при полном выдохе ……………109,5 см.
Минимальный объем груди:
при полном вдохе…………………90 см,
при полном вдохе…………………83,5 см.
Наименьшая разница при полном
вдохе и выдохе……………………… 7 см.
Наибольшая разница при полном вдохе и выдохе 14 см.
Пульс в среднем…………….70–80 ударов;
minimum пульса……………….60 ударов,
maximum пульса……………….96 ударов.
Преобладающий пульс …72 удара.
Максимальный возраст – 32 года.
Минимальный возраст – 18 лет.

Приведенные цифровые данные показывают правильность постановки дела физического развития в школе; система, преподавания, принятая в школе дала положительные результаты несмотря на ненормальность обстановки.
Интересно сопоставить достигнутые школой результаты с рекордами других регулярных армий. Не располагая по этому вопросу достаточными материалами, приходится ограничиться лишь случайной выдержкой из спортивного обзора берлинской газеты «Руль» (№ 27), где, между прочим, приведены данные о результатах розыгрыша первенства по различным видам спорта в германской армии.
Вот что говорит спортивный обозреватель этой газеты: «Закончились розыгрыши первенства в армии по легкой атлетике, плаванию, велосипеду, верховой езде, стрельбе и т д. Состязания происходили в разных частях Берлина и Потсдама. Выяснилось, что за этот год в спортивном отношении армия сделала крупные успехи, а по легкой атлетике и плаванию установлены новые рекорды для армии. Таковые достигнуты, например, в беге на 100 м (11,2 сек) лейтенантом Дорном, в прыжках в высоту (176 см) и т. д.».
А вот несколько рекордов, поставленных в школе во время обычных занятий и зафиксированных приказами по школе: 25 июня, бег на 100 м – 12,5 сек.; 25 июня, прыжки в высоту – 163 см; 2 июля, прыжки в длину с разбега – 5 м 35 см; 13 июля, прыжки с шестом в высоту – 2 м 90 см; 2 августа, бег на 400 м – 58 сек., толкание ядра – 11 м 67 см.
Придавая исключительное значение работе Гимнастическо‑фехтовальной школы, командование Корпуса содействовало развитию спортивных кружков в воинских частях. С наступлением первых весенних дней занятия спортом приобретают необычайную массовость, и Галлиполи в течение всего лета представляет собой сплошной стадион.

Дополнительные сведения, интересные факты и отзывы (из архивов эмиграции в Париже): «Офицерская Гимнастическо-Фехтовальная школа основана в 1909 году с чешским инструктором Эрбеном. В Галлиполи в 1920-1921, а затем в Болгарии была тоже Офицерская Гимнастическо-Фехтовальная Школа 1-го Армейского корпуса с начальником школы полковником Деполина, наблюдающим за Школой генерал-майором Фок (погиб в Испании) и полковником Васильевым («Сокол» в Медоне). Все три бывшие инструктора Петербургской О.Г.Ф.Ш. Имел честь быть под командой этих офицеров в течнии года, когда на экзамен генерал Кутепов вызывал лично по списку офицеров и нужно было сделать стойку на руках на параллельных брусьях.Всех не сделавших стойки на руках не выпускал из школы . «Военный инструктор гимнастики должен стоять на руках» — так говорил генерал Кутепов. Школа дала заграницей 2 выпуска». (Штабс-капитан Нечаев П.А., был в Галлиполи, во Франции после Второй Мировой войны проживал в городе Лиль*, из письма А. Герингу в Париж в 1964 г.)

В марте создается «Футбольная лига 1‑го Армейского Корпуса». Одновременно с ней организуются: «Футбольная лига войск лагерного сбора», «Футбольная лига войск города Галлиполи» и футбольные кружки во всех частях Корпуса. Городская футбольная лига объединила все воинские части и команды, расположенные в городе. Всего в Корпусе было организовано 23 футбольных команды.
Одно время весь Корпус играл в футбол. И футболистов ничто не останавливало – ни ненормальное питание, ни отсутствие обуви и мячей. Все, что доступно, изготавливалось собственными средствами. На состояние погоды не обращали никакого внимания: тренировались в жару, играли и в ветреную погоду, не всегда даже дождь останавливал увлекшихся игроков. 30 марта все футбольные команды приступили к розыгрышу «Кубка 1‑го Армейского Корпуса». Был составлен календарь игр на март, апрель, май месяцы. Все игроки жили только футболом. Футбольные состязания регламентировались приказами по Корпусу.
Игры велись строго по уставу международных футбольных состязаний. Крупные и интересные матчи собирали многочисленную публику; на них обычно присутствовали и командир Корпуса, и все старшие начальники. Волнующаяся толпа, белые офицерские и солдатские гимнастерки, светлые платья дам и оркестры военной музыки – все это создавало впечатление праздника. Иной раз в толпе можно было заметить мелькающие красные фески турок, вязаные тюрбаны греков и лоснящиеся на солнце, изрезанные симметричными шрамами лица негров – это местные жители пришли посмотреть на очередной русский «байрам».
Первенство на «Кубок 1‑го Армейского Корпуса» долго оспаривалось, и в конце мая его выиграла команда корниловцев. 29 мая происходил вызвавший много оживления товарищеский матч между командами корниловцев и общей сборной. Закончился он при результате 4:0 в пользу общей сборной команды.
С 1 июня начались футбольные матчи на первенство лагеря между частями отдельных родов оружия – пехоты, кавалерии, артиллерии и технических частей, расположенных в городе. Матчи закончились в последних числах июня при следующих результатах: первое место заняла команда пехотных частей (6 очков), второе – городская команда (5 очков), и третье – команда кавалерийских частей – (2 очка). Все игры происходили на дроздовском и алексеевском полях. Городские команды тренировались на городском поле – старом заброшенном турецком кладбище.
В течение лета несколько раз происходили товарищеские матчи между городской командой и командами французских моряков с военных кораблей, несших сторожевую службу у берегов Галлиполи. Матчи эти заканчивались каждый раз в пользу русских.
По мнению знатоков и старых спортсменов‑футболистов, в Корпусе имелись отличные игроки, и в будущем могла быть создана серьезная команда, достойная принять участие в международных состязаниях.
В июле страсть к футболу несколько остыла. К этому времени организуется много других спортивных кружков, внимание которых всецело поглощали тренировки по легкой атлетике и подготовка к предстоящим в августе «Олимпийским состязаниям по легкой атлетике 1‑го Армейского Корпуса» на призы Корпуса. В лагере устроили специальный стадион и сделали запись участников состязаний, число которых быстро достигло 200 человек.
Олимпийские состязания начались 3 августа и заняли несколько дней. Все снаряды, применявшиеся на этих состязаниях, были нормального веса, применительно к международным правилам легкой атлетики. Состязания разделили по отделам, и они происходили: 3 августа – бег на 100 м, бег на 1500 м, ходьба на 1500 м, прыжки: с места в длину, с разбега в длину, с разбега в высоту, с шестом в высоту; метание копья, диска и ядра; 4 августа – бег на 400 м, бег на 800 м эстафетный бег на 400 м, барьерный бег на 110 м, пятиборье, трое скоки (тройные прыжки) и французская борьба; 6 августа – крос‑ коунтри, перетягивание каната, групповое и индивидуальное состязания по гимнастике и выступление Гимнастическо‑фехтовальной школы 1‑го Армейского Корпуса; 8 августа – состязания по морским видам спорта. На участке моря, отведенном для Гимнастическо‑фехтовальной школы, происходило плавание на скорость на 50 и 1500 метров, прыжки в воду с высоты, ныряние на дальность, «ватерполо» и фигурное плавание.

Заканчивая описание занятий спортом в 1‑м Армейском Корпусе, нельзя не коснуться, хотя бы в кратких словах, организации физического развития находившихся в Корпусе детей. Для иллюстрации приведем постановку этого дела в гимназии имени генерала Врангеля. Здесь дети в возрасте от 9 до 16 лет были разделены на 5 групп, причем девочки составляли особую группу. Каждая группа занималась под руководством специального инструктора из Гимнастическо‑фехтовальной школы. Для занятий гимнастикой было отведено 3 часа в неделю. Устроили специальный гимнастический городок, в котором имелись все необходимые снаряды, а на берегу моря для воспитанников отвели отдельный детский пляж. Дети охотно занимались гимнастикой, многие выучились плавать. Перед началом обучения всех детей осмотрел врач и для каждого определил возможность заниматься гимнастикой. Большое затруднение в занятиях вызывало отсутствие у детей обуви. Однако правильная постановка дела физического развития заметно подправила слабое здоровье многих детей и внесла бодрый дух.
Вот так было поставлено дело занятий спортом в Галлиполи. На первый взгляд, может показаться парадоксальным, что внешне разрозненные части Русской Армии, перенесшей тяжелые бои, полуголодные и раздетые, волнуемые сомнениями и полной неуверенностью в будущем, вдруг смогли беззаботно предаваться спорту и вместо сбережения физической энергии, казалось бы, столь необходимой при голодном французском пайке, ее расходовали. А между тем объяснение этому интересному явлению весьма просто.
Выкованный годами непрерывной борьбы дух Армии не мог примириться с вынужденным бездельем и настоятельно искал выхода из создавшегося положения, находя его в занятиях спортом.

Приложение 1, фото галерея  «Футбол»

Ф115. Официальный текст «Футбольная команда Корниловского полка, выигравшая Корпусной Кубок» , конец мая.

Описание и комментарии. Обратите внимание на кубок в руках футболистов.
По версии М. Блинова форма футбольной команды корниловцев представляет из себя
— красную футболку с белым кантом у шеи, а также черные шорты. Расцветка корниловцев. Возможно, что футболка была и черной, просто плохо выкрашенной, но … Описания пока найти не удалось.. Еще обратите внимание на «бывалую» обувь….кто что смог найти…Особенно у второго справа, перевязанную, чтобы не развалилась..

К116 Футбольные команды корпуса в день состязания.

Обратите внимание на командира Корпуса генерала Кутепова в центре снимка, а также на то, что присутствуют несколько команд в разных формах (от разных полков).
Военно-учебные заведения: Военные Училища и Школы, юнкера и слушатели в Галлиполи.

Военные училища. Таблица III К259 Смотр юнкерам
Ф259 Смотр генерала Кутепова КР 7
А259 Инспекторский смотр гарнизона города Галлиполи. Обход фронта Генералом Кутеповым

Военно-учебное дело
Глава из книги «Русские в Галлиполи»
I. Краткий исторический очерк.
Переворот 1917 года и последовавшее за ним смутное время совершенно распылили старые военные училища, юнкера которых частью погибли в дни большевистского переворота, защищая идею права и государственности в лице Временного правительства, частью ушли в армии, боровшиеся с большевиками.
Только одному- 1-му Киевскому Великого Князя Константина Константиновича Военному училищу, основанному в 1865 году, удалось выйти после ряда различных боев из Киева 1 ноября 1917 года и достигнуть 13 ноября Екатеринодара в составе 25 офицеров и 131 юнкера. Там училище вошло в состав Кубанской армии, атаманом которой 1 декабря 1917 года оно было переименовано в «Константиновское Военное училище». 15 марта 1918 года Кубанская армия с училищем, совершив 1-й Кубанский поход, вошли в состав Добровольческой армии. Летом 1918 года юнкеров, вышедших из Киева и уцелевших в прошедших боях, произвели в офицеры, а 3 августа кадр училища в составе 11 офицеров и 14 юнкеров, совершив 2-й Кубанский поход, прибыл в Екатеринодар. Там в январе 1919 года был сделан первый прием в училище лиц с законченным средним образованием как из рядов Добровольческой армии, так и из населения занятой территории. В августе 1919 года училище перевели из Екатеринодара в Феодосию.
Недостаток во вполне подготовленном опытом офицерском составе вызвал формирование 31 января 1919 года «Офицерских повторительных курсов при штабе Кавказской Добровольческой армии» для офицеров пехоты.
Весной 1919 года Офицерские повторительные курсы при штабе Кавказской Добровольческой армии были переименованы и переформированы в «Ейский Ускоренный курс для подготовки офицеров пехоты», с расквартированием до октября в Ейске, затем до конца ноября – в Чугуеве, до 14 марта 1920 года – в Новороссийске, и в Симферополе – до конца октября того же года. Тогда же (23 мая 1919 года) сформировался Ставропольский Ускоренный курс для подготовки офицеров пехоты с расквартированием до февраля 1919 года в Ставрополе, в Керчи – до ноября 1920 года; оба курса – с четырехмесячной программой. 22 февраля 1920 года курсы были переименованы: первый – в «Пехотную имени генерала М.В. Алексеева юнкерскую школу», а второй – в «Пехотную имени генерала Л.Г. Корнилова юнкерскую школу», а 11 сентября 1920 года обе школы соответственно были переименованы в военные: «Генерала М.В. Алексеева Училище военного времени» и «Генерала Л.Г. Корнилова Училище военного времени», с расширением программы и продлением времени прохождения ее до восьми месяцев.
Для пополнения офицерами артиллерии в Одессе 2 ноября 1919 года восстановили Сергиевское Артиллерийское училище, основанное в Одессе в 1912 году, а в ноябре 1917 года, после большевистского переворота, прекратившее занятия. Курс был установлен шестимесячный, по сокращенной программе военного времени. После эвакуации Одессы училище в конце января 1920 года перевели в Севастополь, где оно и оставалось до эвакуации Крыма.
Кавалерия и инженерные войска до эвакуации Крыма не имели специальных училищ, и только в Галлиполи были сформированы: для кавалерии – 25 февраля 1921 года Кавалерийское училище из двух юнкерских эскадронов, собранных в Симферополе в сентябре 1920 года при учебных частях кавалерии Русской Армии, и для инженерных войск – 25 февраля 1921 года Николаевское Алексеевское Инженерное училище из Инженерно‑технических курсов, открытых 23 января 1921 года при Техническом полку, и двух старых инженерных училищ – Николаевского, существовавшего с 1819 года, и Алексеевского, основанного в 1915 году.
Таблица 19, 20, 21
3 марта 1921 года, уже в Галлиполи, Военному имени генерала М.В. Алексеева училищу военного времени Главнокомандующим было даровано имя старого «Александровского Военного училища», существовавшего с 1831 года, с оставлением в наименовании имени «генерала Алексеева».
19 июля 1921 года Кавалерийское училище переименовали в память старого Николаевского Кавалерийского училища, существовавшего с 1823 года, в Николаевское Кавалерийское училище.
Таким образом, к 1 октября 1921 года при 1‑м Армейском Корпусе состояло шесть военных училищ, из которых два были сформированы в Галлиполи.
II. Боевая служба
Почти за полуторавековую историю военных училищ они исполняли только свое прямое назначение подготавливать офицерский состав – душу и остов Армии. Самая беспощадная из войн – Гражданская, с ее сложной и непрерывно меняющейся обстановкой, когда неожиданно образовываются новые фронты, часто в глубоком тылу, – заставляла Главное командование из‑за отсутствия свободных войск пользоваться юнкерскими частями как боевыми. Чистота побуждений в борьбе, сознание необходимости ее, высокая воинская доблесть, боевая стойкость, соединенная с стремительным порывом, свойственным юности, устойчивость политических взглядов, не поддающихся агитации противника, знание необходимости суровой воинской и общественной дисциплины и безукоризненная честность юнкерских частей в отношении к населению, создавали из каждого боевого выступления юнкеров славную страницу в истории Армии.
Кроме боевой деятельности, все училища несли караульную службу и были надежными гарнизонами тех пунктов, где они были расположены. Не раз училища призывались для охраны порядка в тревожные и критические дни, как, например, в дни эвакуации.
Константиновское Военное училище начало свою боевую деятельность в борьбе с большевиками уже 27 октября 1917 года, ведя с ними уличные бои в Киеве, потеряв в них, кроме раненых, убитыми 2 офицеров и 5 юнкеров. После 4‑хдневной перестрелки училище покинуло Киев и двинулось на Кубань. Участвуя в 1‑ом и во 2‑ом Кубанских походах, училище за этот период понесло значительные потери офицерами и юнкерами, доблестно сражавшимися в рядах Армии, в которой высокое качество бойцов восполняло их малое количество.
Период мира для училища, переведенного в августе 1919 года в Крым, продолжался с августа 1918 года до конца декабря 1919 года, когда училище вновь выступило на фронт к Джанкою и Перекопу для участия в обороне Крыма. За оборону Крыма училище было награждено отличием на головных уборах. В августе 1920 года училище приняло участие в 20‑тидневном десанте на Кубань, потеряв в непрерывных боях 65 % состава. За бои на Кубани училище было награждено серебряными трубами с лентами ордена Св. Николая Чудотворца. За непрерывную службу и сохранение своего оружия от Киева до Галлиполи училищу Главнокомандующим было даровано право проходить церемониальным маршем на парадах держа «ружья на руку».
Александровское им. генерала М.В. Алексеева Военное училище начало свою боевую службу, совершая в ноябре – декабре 1919 года отход с Армией из Чугуева на Кубань походным порядком, охраняя тылы и железные дороги от «зеленых» и внутренних большевиков, имея с ними небольшие стычки. Совершая поход зимой, почти без обоза, непрерывно меняя направление движения в зависимости от угрожаемых пунктов, юнкера проявили непоколебимую твердость духа и выносливость организма, чему свидетельство – отсутствие отставших за время похода. Приняв участие в боях за Ростов и под Батайском, училище отошло к Новороссийску и прикрывало, совместно с другими частями, эвакуацию. Славные страницы в свою боевую историю написало училище в 1920 году, в дни августовского десанта на Кубань, когда в упорных боях училище потеряло за 4 дня убитыми 21 % офицеров и 7 % юнкеров; ранеными 38 % офицеров и юнкеров. За эти бои училище было награждено серебряными трубами с лентами ордена Святого Николая Чудотворца.
Военное им. генерала Л.Г. Корнилова училище боевое крещение получило в боях за Ростов и под Батайском в декабре 1919 и январе 1920 годов.
Отойдя в начале февраля к Екатеринодару, оно соединилось со своим вновь сформированным в Ставрополе батальоном, который после ряда боев с красными к концу февраля достиг Екатеринодара. Переведенное в Керчь после общей эвакуации Кубани училище высылало одну роту в десантную операцию под Геническом в марте – апреле 1920 года. В августе 1920 года училище принимало участие в десантной операции на Кубань, совершило за эту операцию две высадки в обороняемые противником районы и участвовало в ряде боев, понеся значительные потери убитыми и ранеными. Батальон училища, атакованный под Анапой тремя дивизиями красных, отбил три атаки, ликвидировал прорыв фронта при четвертой атаке и обеспечил в критической обстановке посадку десанта на суда. За свою боевую службу училище было награждено Главнокомандующим серебряными трубами с лентами ордена Св. Николая Чудотворца.
Таблица 22
Сергиевское Артиллерийское училище впервые вышло на фронт в феврале 1920 года на Перекопский перешеек, где было разделено повзводно (офицеры и юнкера) в 13‑ю и 34‑ю артиллерийские бригады и в 4‑ю батарею учебно‑подготовительной артиллерийской школы и принимало участие во всех боях по всему фронту обороны Крыма по май месяц 1920 года.
За оборону Крыма училище награждено Главнокомандующим отличием на головных уборах.

III. Управление
Крымская катастрофа совершенно разрушила руководивший деятельностью военных училищ орган – Управление военно‑учебных заведений, архив и дела которого погибли, чины уехали в Сербию, а само оно было расформировано приказом Главнокомандующего 19 ноября 1920 года. Тем же приказом все военные училища, за исключением казачьих, были прикомандированы к 1‑му Армейскому Корпусу, а казачьи соответственно – к Донскому и Кубанскому корпусам.
Организованные в существенных чертах но образцам довоенного времени, училища во внутренней своей жизни руководствовались законами и положениями мирного времени; входя же в состав 1‑го Армейского Корпуса как строевые части, получали из Корпуса руководящие указания и требования, касающиеся строевой и гарнизонной службы. Объединяющим лицом являлся командир Корпуса, которому они были непосредственно подчинены. С целью удобства управления пехотные училища к концу декабря 1920 года объединили под руководством старшего из начальников пехотных училищ, но это объединение просуществовало менее четырех месяцев, ничем не проявило себя и естественно закончилось с уходом объединяющего лица.
Отсутствие специального, ведающего училищами как учебными заведениями с их особыми нуждами, органа ставило их в исключительно трудное положение. Так, в среднем по всем училищам на одного офицера приходилось 11 юнкеров, но в одном число достигало 14, а в другом – 7. В одних училищах юнкера не несли хозяйственных нарядов, а в других почти все хозяйственные работы исполнялись юнкерами в зависимости от числа солдат. Считая всех писарей и прочих должностных лиц, в среднем на одного солдата приходилось 8 юнкеров, с увеличением в одном училище до 17 и с уменьшением в другом до 4 юнкеров. Располагая ограниченными средствами, Корпус, не выделяя училищ из числа строевых частей, не мог уделить училищам необходимых средств на учебное дело, так что за 10‑месячный период в Галлиполи на каждого юнкера на учебное дело в среднем было отпущено по одной лире и одному пиастру (1 руб. 26 коп. золотом). При этом отпуск производился равными суммами на каждое из училищ, следовательно, чем меньше было юнкеров в училище, тем лучше они были обставлены в учебном отношении. Вследствие этого некоторые училища могли расходовать на каждого юнкера по 6 руб. 41 коп. золотом, а другие – только 3 руб. 13 коп. В такой же пропорции училища могли производить и остальные расходы. Различия относительного числа солдат и сумм на расходы создавали такую обстановку в двух рядом стоявших училищах, что в одном юнкерам (правда, очень редко) приходилось ходить за дровами в лес за 12–13 верст, в другом – на те же нужды дрова покупались в городе с доставкой в училище. Жизнью вызванные необходимые изменения программ были разработаны комиссией только для пехотных училищ, остальные сделали каждое для себя, что нарушило общность программ в тех отделах обучения, которые являются общими для всех военных училищ, независимо от их специального обучения.
Основной задачей, данной училищам в Галлиполи как строевым частям и военно‑учебным заведениям, была гарнизонная и военно‑полицейская служба, которая поглощала массу времени и сил у чинов училищ, в значительной мере затрудняя дело их прямого назначения.

IV. Условия размещения

Училища, прибывшие в Галлиполи, постепенно прошли через всю тяжелую обстановку жизни и не сразу попадали под крышу. Помещения первоначально в большей части случаев были невелики, что вызывало разбросанность расположения даже одного училища по всему городу: в полуразрушенных мечетях, банях и других зданиях. Часть юнкеров одного из училищ жила около месяца в неглубоких пещерах на краю города, другая часть – в доме, передняя стенка которого была начисто снесена снарядом, третья – в темных развалинах турецкой бани, и только около половины состава юнкеров – в пустом оптовом складе, причем количество их, с офицерами и солдатами, превышало в 3–4 раза норму мирного времени казарменного расположения.
Постепенно усилиями русского командования удалось найти помещения, позволившие, по меньшей мере, сосредоточить каждое училище в одном месте. Лучшим выходом являлись пустовавшие здания оптовых складов. Кроме складов под училища отводились старые летние тонкостенные турецкие казармы, расположенные в двух верстах за городом, давно не ремонтированные и стоявшие без оконных рам, дверей, с крышей, протекавшей в дожди; кроме этого, нашли на краю города также мечеть дервишей, с двумя ярусами огромных окон, не имевших не только оконных рам, но и оконных коробок. Все эти помещения страдали общими существенными недостатками: они были холодные, сырые и темные, так как от холода и ветра все оконные отверстия закрывались одеялами; обогреть же их за отсутствием каких‑либо печей было невозможно, да и бесполезно, так как все равно заделка всех отверстий была непосильна, и, кроме того, некоторые здания (мечеть) были слишком велики. Прочность некоторых из них была под сомнением, но выбора не было, и пришлось мириться с тем, что отводилось французами. Два училища – Кавалерийское и Корниловское, разместились в мечети дервишей, пострадавшей от войны и времени. Корниловское училище разместилось внизу, а над ним, на боковых деревянных хорах, некогда предназначавшихся для турецких женщин, – Кавалерийское.
В конце января 1921 года, во время чтения лекций на хорах, они внезапно рухнули, и находившиеся на них юнкера, офицеры с начальником училища упали вниз с высоты в 5 саженей на корниловских юнкеров, причем пострадало 4 офицера и 52 юнкера, получивших ранения, ушибы и переломы конечностей. Два юнкера умерли от полученных увечий, а начальник Кавалерийского училища и до 1/3 из получивших увечья юнкеров – тяжело пострадали.
К январю 1921 года почти всем училищам удалось устроиться «сносно», то есть иметь крышу и стены. Было очень холодно, сыро, тесно и грязно, спали прямо на полу, частью каменном, редко деревянном, а большей частью земляном. За день полы приходили в ужасный вид из‑за мокрой, липкой грязи. Размещение было настолько тесное, что выйти ночью можно было только по телам, так как весь пол занимали спящие, и не оставалось ни малейшего свободного пространства. Полное в первое время отсутствие освещения ночью, раздражения от бесчисленных паразитов, приобретенных за долгое время пребывания в трюмах пароходов, лежание на твердом полу без подстилки, толчки беспокойно спящих соседей, холодная сырость воздуха и пола, внезапное пробуждение от того, что кто‑то наступал на спящего, – все это создавало для многих ночные кошмары вместо отдыха. Константиновскому училищу пришлось заняться водоотведением, так как пол нижнего этажа – бывшего верблюжьего сарая, отведенного училищу, в дождливые дни заливался, а дважды внезапно хлынувшие ливни затопили нижний этаж; юнкера были по колено в воде, многие вещи оказались вынесенными в сточные трубы.
Вместо обилия пространства в училищах мирного времени, с их огромными столовыми, общими залами, спальнями, классными помещениями, своими домовыми церквами и проч., все это теперь соединялось в одном небольшом помещении, в котором юнкера должны были проводить круглые сутки. Утренний и вечерний чай, обед и ужин выпивались и съедались, сидя на кроватях, в лучшем случае за самодельными столиками. Здесь же юнкера слушали лекции, готовились и сдавали репетиции. В редкие дни торжеств здесь же устраивались общие обеды, литературно‑музыкальные и танцевальные вечера, причем приходилось разорять всю с таким трудом собственноручно сколоченную «обстановку» и из нее же устраивать скамейки, столы, театральные помосты и проч.
В сентябре месяце по просьбе французского командования два училища, Сергиевское и Корниловское, были выведены в лагерь. Не успели училища устроиться в лагере, как прошедший через Галлиполи циклон сорвал часть палаток, и юнкера очутились почти под открытым небом. Кстати подоспел переезд в славянские страны.

V. Офицерский состав

Сравнительно с офицерским составом в военных училищах мирного времени, теперь таковой понизился – в смысле служебного стажа, учебного и военно‑педагогического цензов. В прежнее время в военные училища стремились лучшие, почему в них попадали только отлично аттестованные офицеры, которые начальниками училищ выбирались из большого числа кандидатов. Все они проходили полный курс военных училищ и имели значительное число окончивших военные академии. Но, с другой стороны, среди них был очень невелик процент воевавших, новый же офицерский состав на 95 % – участники Великой Европейской войны.
Таблица 24
При восстановлении военно‑учебных заведений было очень желательно пополнить личный состав их офицерами, служившими ранее в военных училищах, но большинство из них или продвинулось по службе за войну, или осталось в Советской России, вследствие чего офицеров, служивших ранее в военно‑учебных заведениях, оказалось только 12 % всего офицерского состава. Кроме того, прежде офицеры служили в училище в среднем 9‑10 лет, и в течение года уходило в среднем менее одного офицера (3–5% состава), что создавало необходимую преемственность, устойчивость и последовательность педагогической деятельности, и сама среда помогала вновь прибывшему усвоить необходимые навыки в деле военного воспитания юношества. Ныне это коренным образом изменилось: желавших служить в училище, в особенности в Галлиполи, было немного, так как, не давая, как то было в прошлом, никаких преимуществ, служба там была гораздо тяжелее, чем в частях, штабах и управлениях, требуя непрерывной работы над собой, непрестанного возобновления знаний всех отделов службы и образцового ее несения. Средняя продолжительность пребывания в училищах не превышала 10–15 месяцев, и даже часто бывали случаи пребывания офицеров в училище в продолжение двух‑трех месяцев, почему за период с декабря 1920 года по 1 октября 1921 года в училища, сформированные до Галлиполи, поступило офицеров 61 % и ушло 70 % штатного состава. При таких условиях работа училищ в педагогическом отношении находилась в весьма тяжелых условиях и требовала чрезмерного напряжения сил, чтобы поставить дело образования и воспитания юнкеров на должную высоту; при этом вся тяжесть службы ложилась, главным образом, на небольшой кадр старослужащих в училищах. (Старослужащими считаются прослужившие в училище не менее года.)

VI. Юнкерский состав

С основания регулярной армии на Руси закон ставил все сословия в одинаковое положение в отношении возможности достижения офицерского звания, но бытовые условия сложились так, что главным источником пополнения офицерского корпуса были привилегированные сословия. Но во время Европейской войны наметилось перемещение центра тяжести пополнения офицерского состава в сторону широких народных масс; постепенно поступление в училища не только по закону, но и фактически сделалось доступным всем желающим.
Военное время и Гражданская война вынудили понизить требования для поступления в училища. Вместо прежнего законченного среднего образования в настоящее время для поступления в некоторые училища достаточно было 4‑х классов средних учебных заведений.
Долгие годы внешней и братоубийственной внутренней войн, вызвавшие неимоверное огрубение и развращение нравов, не могли не отразиться на молодежи, ныне составлявшей юнкерскую массу училищ. Отличаясь уже по наружному виду от прежней, она обладала гораздо меньшим запасом культурных навыков, была грубее в поступках и речах. Ее умственное развитие, приостановленное общей разрухой учебной жизни последних лет, невозможностью для многих закончить даже среднее образование, естественно оказалось много ниже, чем у юнкеров старых военных училищ. Да и знания, приобретенные в последующие годы, у очень многих, принимавших длительное участие в Гражданской войне, основательно потускнели. Зато юнкерская среда, наученная горьким опытом дней великих потрясений, прониклась непоколебимым сознанием насущной необходимости напряженной работы над развитием ума и приобретением знаний, веруя, что без них нельзя принести пользу Родине. Результатом такого сознания являлось не требующее почти никакого понуждения, в высшей степени добросовестное отношение юнкеров к учебным занятиям, чего не наблюдалось в старых училищах. Приняв во внимание полное отсутствие учебников и пособий, можно считать, что юнкера напряженным трудом и любовью к делу достигли блестящих результатов.
Таблица 25
Разница в нравственном отношении между юнкером настоящего времени и прежним невелика; если эту разницу исчислять отношением нравственности к общему этическому уровню современности, то, несомненно, результат такого сравнения окажется для галлиполийских юнкеров самым благоприятным. За исключением печальной памяти дней эвакуации и первых дней в Галлиполи, сколько‑нибудь значительных нарушений нравственных требований почти не наблюдалось.
Таблица 26, 27

В мирное время в военные училища принимались только лица с законченным средним образованием. Теперь лишь Артиллерийское училище не понизило требований.
В мирное время средний возраст был 19 лет, теперь же 21 год.
Сдвиг в сторону демократизации Армии был особенно резко заметен в пехотных училищах, где на долю крестьян, казаков и мещан приходится 58 %, тогда как на эти же сословия среди офицеров училищ, также захваченных сдвигом, приходится только 25 %.
Юнкерский состав по месту происхождения выглядел (в %) так:
Великороссия…26
Украина ………50
Бело Россия …3
Польша ………3
Прибалтика …1
Кавказ ………12
Сибирь ………1
Туркестан ……1
Прочих………3
Понижение требований к образовательному цензу отразилось в увеличении процента юнкеров из крестьян, казаков и мещан. В особенности это резко видно из сравнения состава Сергиевского Артиллерийского училища, в котором обучались лица с образованием, не менее законченного среднего, и где вышеназванных сословий было только 27 %, с составом военного имени генерала Л. Г. Корнилова училища, в котором при среднем образовательном цензе в 5,5 классов тех же сословий было 70 %.
VII. Учебное дело

Высадившись в Галлиполи, училища в учебном отношении оказались почти в безвыходном положении. Сильно сократился преподавательский состав, дошедший до 44 % бывшего в Крыму, а пополнить его в Галлиполи оказалось крайне трудно, даже понизив требования учебного ценза и преподавательского стажа. В особенно тяжелое положение попало одно из специальных училищ, в котором из 14 преподавателей осталось только 2. Все имущество училищ, в том числе и учебной части, осталось в Крыму. Как только миновал первый период расселения и переселения, во всех училищах остро встал вопрос: как восстановить и продолжать дальнейшую учебную деятельность? Преподавателей мало, учебников и учебных пособий нет, денег нет буквально ни копейки, света и днем в помещениях мало, на освещение опять‑таки денег нет. А ведь это было в декабре и январе, когда дни так коротки! Да и как создать возможность преподавать и учиться, когда нет ни столов, ни скамеек, ни классных досок, а есть только слабо освещенные дневным светом холодные, со сквозняками помещения, тесно набитые людьми, днем сидящими на свертках своих вещей, а ночью спящими вповалку на голом полу?
Учебные занятия начались с изучения иностранных языков.
Одновременно с их изучением, примерно в конце декабря, периодически стали делать сообщения, в которых излагались политическая обстановка и события за текущий период, с оценкой их значения для России и Русской Армии. Кроме того, стремясь удовлетворить нарастающую потребность в знаниях и умственной работе и не имея еще возможности начать правильные учебные занятия, чины училищ и приглашаемые лица делали сообщения на самые разнообразные темы: от научных до личных впечатлений о людях, событиях, путешествиях и т. п. Темы эти, естественно, чаще всего касались, так или иначе, России.
Таблица 28, 29
Почти в первые же дни училища вошли с ходатайством об отпуске средств на ведение учебного дела, и в конце февраля они получили на каждое по 200 турецких бумажных лир (т. е. около 250 руб. золотом). Эти деньги позволили приступить к регулярным занятиям. Были куплены тетради, бумага и карандаши, а из полученных через корпусного инженера от французов больших листов ржавого гофрированного железа, после выпрямления его и окраски, сделали классные доски. Затем постепенно, случайной покупкой у чинов Корпуса, приобретались учебники, уставы, компасы. Часто во всем Корпусе имелся только один экземпляр ходкого учебника, который и попадал в одно из училищ, и получить эту книгу, даже на короткое время, было очень трудно, так как она была нужна и училищу‑владельцу, и остальным. В конце концов, удалось собрать учебники далеко не по всем предметам и, в общем, не более, чем в одном экземпляре, почему им пользоваться мог только преподаватель. Несколько лучше было с уставами, но их было в среднем не более одного на 40–50 юнкеров. Компасов в продаже было достаточно, но купить их более 15-20 на училище не позволяли средства. В середине марта 1921 года почти во всех училищах начались правильные строевые и учебные занятия, вначале занимавшие не более 12–15 часов в неделю.
Об отдельных помещениях для классов большинству училищ нельзя было и мечтать. Только одному из них удалось устроить две аудитории в старых турецких бараках; во всех же остальных лекции, практические классные занятия, репетиции и подготовка к последним производились в тех же помещениях, где жили юнкера. Обычно в этих помещениях было темно, холодно, сыро и сквозило. Начались занятия в крайне неудобной обстановке как для преподавателей, так и для юнкеров. На лекциях все сидели в фуражках и шинелях, причем только у преподавателя было нечто вроде кафедры, состоявшей из сидения, сложенного из камней, и столика из дощечек; юнкера же располагались на свертках своих вещей, сидя или полулежа, в зависимости от освещения и того, что служило подкладкой под тетрадь. Так как классных отделений было больше, чем помещений, то часто в некоторых из них читали в разных концах два лектора, которые стремились быть услышанными всеми юнкерами своего отделения и, вместе с тем, пытались не мешать лекции соседнего отделения.
Отрицательно отзывались на успешности учебных и строевых занятий большой домашний наряд и гарнизонная служба. Размещение в 4–6 помещениях требовало до 20 человек дежурных и дневальных: работы на кухне, носка воды, уборка помещений и дворов отрывали до 20 юнкеров ежедневно, а гарнизонная служба, в особенности первое время, до урегулирования дозорной службы в городе, – до 50 юнкеров в сутки, что составляло около 25 % наличного состава, да около 10 % не присутствовало на занятиях по болезни; всего, таким образом, ежедневно отсутствовало до одной трети (35 %) юнкеров.
Кроме того, на продуктивности работы юнкеров неблагоприятно отражались и зимние холода. Как ни старались учащие и обучающиеся одеться на лекции потеплее, но все же невозможно было в некоторые дни высидеть неподвижно даже два часа. Сырой холод вызывал озноб, ноги и руки коченели, карандаш вываливался из рук, сам лектор с большим трудом мог продолжать чтение лекций. Когда такие холода держались несколько дней подряд, приходилось прекращать лекции.
Постепенно, с увеличением количества помещений, кое‑каким оборудованием их и наступлением теплых дней, внешняя обстановка для занятий сильно улучшилась, появилась возможность заниматься на открытом воздухе, да и в помещениях стало светлее благодаря тому, что можно было снимать одеяла и иные покрышки, закрывавшие окна.
По разрешении вопроса о чтении лекций надо было выяснить возможность производства репетиций. Единственным источником для подготовки к ним могли служить только записки юнкеров. До опыта первых репетиций существовало опасение, что этих записок будет недостаточно, так как слабое развитие и отсутствие навыка, и непривычка к записи чужой речи не давали возможности записать мысль лектора с достаточной ясностью и полнотой. Да и число таких записок не могло быть велико, ввиду скромного количества бумаги. Несмотря на помощь училищам тетрадями и карандашами со стороны галлиполийского представительства В.З.С. и В.С.Г. и Американского Красного Креста, все же было невозможно выдать каждому юнкеру на каждый предмет достаточно бумаги или тетрадей и приходилось выдавать их на группы в 3–4 человека, а запись предоставить вести уже одному из юнкеров. Правда, юнкера и сами добывали себе бумагу, тратя на нее свои последние гроши и покупая либо тетради, либо выискивая листы из старых турецких деловых книг, употреблявшихся обыкновенно на обертку.
Начавшиеся репетиции не оправдали опасений. Юнкера оказались очень хорошо подготовленными и тем доказали свое твердое желание и способность учиться при всякой обстановке. Преподаватели, поддерживаемые в этих тяжелых условиях рвением учеников, лично разрабатывали и исполняли необходимые чертежи, рисунки, планы, составляли записки и конспекты по своим предметам; составленные записки постепенно печатались на пишущих машинах; иных множительных аппаратов не было. Чтобы выдать такие записки хотя бы одному репетиционному отделению в 12–15 человек, необходимо было напечатать одно и то же раза четыре, а объем всей репетиции составлял от 30 до 50 страниц, написанных ради экономии строка к строке и без полей.
Еще труднее оказалось разрешить вопрос о ведении практических занятий, в особенности в специальных училищах. Усвоение некоторых отделов артиллерии и военно‑инженерного дела давалось с неимоверным трудом и непомерной затратой времени из‑за отсутствия наглядных пособий, приборов и чертежей. Но и здесь помогли юнкера. Среди них имелись техники, практически знакомые со столярным и слесарным ремеслом, опытные чертежники и рисовальщики; их труду и отзывчивости училища обязаны созданием многих ценных учебных пособий.
Когда установилась хорошая погода, во всех училищах начались работы в поле по топографии, тактике и фортификации. Малое число компасов, планшетов и шанцевого инструмента не позволяло производить эти занятия с достаточной полнотой, но все же удалось ознакомить юнкеров с общими основами преподаваемых предметов и обучить их практически полевым, геодезическим и фортификационным работам и решению задач по тактике.
До переезда в Галлиполи обучение в училищах происходило по различным программам. В Константиновском Военном училище – по нормальной двухлетней программе мирного времени, в Александровском и Корниловском училищах – по сокращенной восьмимесячной, немного расширенной сравнительно с программой четырехмесячных ускоренных курсов военных училищ. В Сергиевском Артиллерийском училище часть юнкеров заканчивала шестимесячный ускоренный курс, часть же обучалась по двухлетней программе мирного времени. Хотя на прохождение ускоренных курсов назначалось 8 или 9 месяцев, в действительности юнкера могли ее закончить только в 14–15 месяцев, так как боевые действия, экспедиции против «зеленых» в Крыму, гарнизонная служба и переезд в Галлиполи отняли 6–7 месяцев.
По приезде в Галлиполи в училищах, лишенных руководящего центра в учебном отношении, возник вопрос о необходимости перехода всех училищ к нормальным программами мирного времени с пересмотром их и введением тех изменений, которые были вызваны Мировой войной и потребностями политической жизни.
В пехотных училищах, по их же почину, для разрешения этих вопросов распоряжением командира Корпуса собрали особую комиссию, а в остальных затруднение было разрешено самим преподавательским составом. Результатом работы комиссии было решение о необходимости: 1) введения во всех пехотных училищах двухлетней программы обучения мирного времени; 2) внесения в нее выработанных комиссией изменений, основанных на новых данных, полученных из опыта последних войн; 3) окончательного введения в курс вновь разработанного предмета «военная психология», небольшие отделы которой ранее частично преподавались в тактике и вопрос о выделении которой в самостоятельный предмет, изучающий психологию отдельных бойцов, масс и начальников, назрел еще до Мировой войны; 4) введения в курс преподавания политической экономии и социально‑политических учений; 5) добавления еще одного класса – общего (по образцу старых юнкерских училищ с трехлетним курсом, на котором проходились бы предметы в объеме программ старших классов (5–8 средних учебных заведений), что дало бы возможность училищам подготовить себе достаточный контингент для пополнения специально военных классов, а молодым людям, находящимся в Русской Армии, закончить свое среднее образование.
Таблица 30
Время на прохождение курсов было исчислено количеством фактических рабочих дней, каковых установили на прохождение каждого курса 168, при 4–5 часах учебных и 2–3 часах строевых занятий в день, – всего 7 часов. По прохождении каждого курса устанавливались экзамены, на что назначалось два месяца. В общем, при нормальном течении учебных занятий все три курса можно было бы закончить в 27 месяцев; отсюда ясно, что все причины, уменьшающие число часов занятий, должны автоматически увеличивать время нахождения юнкера в училище. Столь короткий срок был принят потому, что предшествовавший опыт обучения военным предметам лиц даже с незаконченным средним образованием показал, что достаточно зрелые годы (20–25 лет) обучаемых дают возможность пройти обучение в несравненно более короткий срок, чем обычному составу учеников средних учебных заведений. Кроме того, для многих из них значительная часть программы являлась только возобновлением в памяти ранее пройденного в учебных заведениях.
При содействии преподавателей военных училищ и гимназии имени генерала Врангеля были пересмотрены и вновь составлены программы по военным и общеобразовательным предметам, а комиссией составлен план занятий. Все предположения комиссии были представлены Главнокомандующему и полностью получили его утверждение, так что в конце весны училища начали переходить на обучение по новым программам.
Специальные училища, Инженерное и Артиллерийское, приняли трехлетнюю программу мирного времени, а Кавалерийское – двухлетнюю, внеся в них изменения, требуемые жизнью. Сверх того, в Александровском военном училище образовался дополнительный класс из юнкеров училища, уже закончивших восьмимесячный ускоренный курс, но пожелавших закончить свое военное образование до объема двухлетней программы, а общее – до полного курса средних учебных заведений.
VIII. Строевая подготовка
Только к концу декабря 1920 года удалось приступить к строевым занятиям с юнкерами. К этому времени основательно забыта была строевая выучка, и это произошло тем легче, что одна из важнейших основ строевого дела – воинская дисциплина, была сильно расшатана.
И здесь, как и в учебном деле, не хватало слишком многого – винтовок (в одном из пехотных училищ их осталось только на 7 % юнкеров), уставов, приборов для гимнастики и для обучения стрельбе. В еще более трудном положении оказались Артиллерийское и Кавалерийское училища; первое из них не имело ни одного образца артиллерийского орудия и оба – ни одной лошади.
При таких условиях пришлось вначале обратить внимание на воинскую выправку юнкеров, дисциплину в строю и твердое усвоение строевых учений. Кроме того, значительное время было уделено теоретическому и практическому усвоению гарнизонной службы, так как на училища было возложено несение гарнизонной службы в городе.
Перейти к ведению тактических учений в поле не удалось, так как частые дожди превращали местную глинистую почву в труднопроходимые пространства. Было очень мало также и топографических карт. Все зимние месяцы прошли в занятиях одиночным обучением и уставными построениями. К сожалению, за этот период, как, впрочем, и последующие, трудно было поставить на должную высоту дело физического развития юнкеров, так как гимнастика отнимала бы слишком много сил у них, и без того истощенных.
С апреля месяца появилась возможность выходить для полевых занятий по тактике, но и их нельзя было производить в должном размере, так как все ближайшие окрестности уже были засеяны. В общем, на строевые занятия училища уделяли не более 2–3 часов в день, причем, в среднем, каждую неделю пропадал для занятий один день, а для отдельных юнкеров из‑за болезней и нарядов – не менее трех дней, вследствие чего каждый юнкер фактически участвовал в строевых занятиях не более 8 часов в неделю.

Ясно, что такого малого количества времени, в особенности по сравнению с 19‑ю часами строевых занятий в неделю в старых военных училищах, было совершенно недостаточно для исполнения полностью программ мирного времени, но, с одной стороны, отсутствие орудий, лошадей, патронов для винтовок сильно сократило программу, а с другой, – большинство юнкеров (97 %) уже прошло теоретическое обучение военному делу в частях, равно как и практическое, участвуя в боевых действиях (92 %). Это давало возможность и при таком количестве часов проводить, хотя и не полную по всем отделам службы, но все же законченную строевую подготовку юнкеров на должность младшего офицера.

IX. Воспитание
В дни эвакуации Крыма почти во всех местах посадки Армии на суда развернулись перед юношеством военных училищ, назначенных как надежнейшие части для охраны порядка при эвакуации, печальные картины – неразрывные спутницы поражений. Юнкера с честью выдержали испытание на гражданскую зрелость, неся свою службу не за страх, а за совесть, строго поддерживая порядок и оказывая помощь слабейшим. Результат их самоотверженной деятельности – погрузка всех желающих уехать с их багажом, а для себя – потеря всего училищного имущества, а у некоторых училищ – части личного состава. За развращающими душу картинами эвакуации последовал долгий, для многих – месячный переезд на пароходах.
Юнкера, еще недавно производившие отрадное впечатление своей выправкой, дисциплинированностью, вежливостью, соблюдением формы, соединенной с щеголеватостью, внушавшие восхищение своей нравственной стойкостью, в тяжелые дни эвакуации поддержавшие честь училищ и доказавшие, что затраченные на их воспитание труды не пропали даром, теперь, попав в иную среду, часто не организованную, тесно соприкоснувшись с ней на ограниченном пространстве парохода, увидев отсутствие стойкости у некоторых из офицеров и, что еще важней, у части своих начальников, – такие юнкера, вырванные из привычных условий, не выдержали и опустились нравственно и физически. Тяжело было видеть оставшемуся с Армией офицерскому составу училищ разрушение результатов своей напряженной работы.
На целом ряде педагогических и дисциплинарных комитетов были выработаны соответствующие меры воспитательного характера, заключавшиеся, главным образом, в нравственном воздействии педагогического персонала на юнкерскую среду.
Напряженная, планомерная работа дала результаты, и через 2–3 месяца после приезда в Галлиполи юнкера стали вновь на прежнюю высоту. Можно быть уверенным, что перенесенные нравственные потрясения, навсегда закалив души, выработают из них стойких, честных воинов и граждански мужественных сынов Родины.

X. Санитарно‑гигиеническое состояние
Если принять во внимание неудовлетворительность санитарных условий жизни юнкеров, в особенности в первые месяцы (декабрь – февраль), то, казалось бы, следовало ожидать гораздо худших результатов в состоянии их здоровья, чем это оказалось в действительности.
За 10 месяцев в Галлиполи, по октябрь месяц, средняя заболеваемость по всем училищам была невысокой. Так, заболевания, требующие амбулаторного лечения, составили 8,4 % в день и стационарного – 0,40 %. За тот же период ни в одном училище не наблюдалось эпидемических болезней, кроме местной малярии, которой переболели почти все. Приступы ее были непродолжительны (2–3 дня) и для большинства юнкеров прошли в легкой форме, не отразившись в дальнейшем на состоянии здоровья.
Смертность за 10 месяцев равнялась 0,8 % всего состава юнкеров, а исключив из этого числа смерти от несчастных случаев (во время обвала в мечети дервишей), получим 0,55 %, что даст в год на тысячу человек 6,6 случая смерти.
Психических заболеваний не было; был один случай покушения на самоубийство, закончившийся тяжелым ранением.

XI. Производство в офицеры
За время пребывания в Галлиполи дважды было производство в офицеры. Первое состоялось 18 декабря 1920 года, во время парада войскам Корпуса по случаю первого приезда Главнокомандующего. На этом параде получили чин 114 юнкеров Константиновского Военного училища, которые окончили еще в Крыму полный двухлетний курс и производство которых было назначено на 14 ноября 1920 года, но не состоялось ввиду эвакуации. Произведенные были сведены в офицерскую роту, оставленную при училище. Служба их заключалась в несении гарнизонной службы и строевых занятиях. 15 апреля они разошлись по своим полкам. Восемь из вновь произведенных офицеров, лучшие по успехам и поведению, были оставлены еще 18 декабря при училище для подготовки их к занятию должностей курсовых офицеров в училище.
Второй выпуск был произведен из Александровского Военного училища, Военного имени генерала Л.Г Корнилова училища и Сергиевского Артиллерийского училища. В первом чин получило 77 юнкеров, во втором – 69 и третьем – 123; всего – 269 юнкеров. В первом и втором училищах юнкера окончили ускоренный курс по восьмимесячной программе, а в Артиллерийском – по девятимесячной программе, причем юнкера пробыли в училищах 14–15 месяцев.
Отсутствие средств не позволило выдать молодым офицерам какое‑либо пособие и новое обмундирование. Они получили немного подновленным только то, что носили в училищах. Скромно отпраздновав свой выпуск на чужбине, молодые офицеры после трехдневного отпуска разошлись по своим новым частям.

XII. Деятельность хозяйственной части
Хозяйственные части училищ в первые дни по приезде оказались в крайне тяжелом положении. Имущества никакого, денег нет, инструментов и машин для шитья и чинки одежды и обуви нет, солдат‑мастеровых нет.
Одежда и обувь у юнкеров были в отчаянном состоянии, многие из них попали на погрузку прямо с Крымских гор, где участвовали в экспедициях против «зеленых». У значительной части юнкеров и офицеров все имущество состояло только в том, что было одето на них, а у некоторых юнкеров даже не было шинелей.
Когда училища находились в таком безвыходном положении, на помощь им пришли В.З.С. и В.С.Г., и в особенности Американский Красный Крест, снабдившие училища бельем, пищевыми продуктами, канцелярскими принадлежностями. Кроме того, интендантство отпустило училищам небольшое количество одежды и обуви и, что было в особенности ценно в первые дни, по два суконных одеяла почти каждому юнкеру.
Из отпущенных интендантством и общественными организациями материалов в училищах была изготовлена различная одежда; например: из одного одеяла шили две пары брюк, из тюфячной наволочки – белую верхнюю рубашку и т. п. Вся работа производилась часто женами офицеров, бравшими за свой труд ничтожную плату, да и ту училища не всегда могли заплатить сразу, а отсрочивали на 2–3 месяца. В шитье обмундирования, а особенно чинке обуви, приняли участие и сами юнкера, сильно облегчив своим безвозмездным трудом тяжелое положение училищ. Благодаря всему этому, хотя и с большим трудом, учащихся удалось одеть однообразно и чисто, и они вновь стали походить на юнкеров мирного времени. Улучшить внутренний быт оказалось непосильной задачей, так как денежные отпуска были слишком малы; в среднем, на хозяйственные надобности было израсходовано за 10 месяцев на одного юнкера 2 р. 65 коп. золотом, причем деньги, главным образом, ушли на освещение, шитье, починку одежды и обуви.
Таблица 31, 32, 33
Жизнь во всех училищах, как и в прежнее время, устанавливалась дневным и недельным расписанием занятий. В условиях довоенного времени это проводилось с педантичной точностью, являвшейся также одной из мер выработки в юнкерах служебной аккуратности. В галлиполийской обстановке расписания служили только канвой, по которой каждый день «вышивались» жизнью самые разнообразные «узоры».
Продолжительность занятий всецело зависела от длины дня, потому что искусственного освещения было достаточно только для того, чтобы юнкера не сталкивались друг с другом в помещениях. В зимнее время (конец ноября – начало февраля) день юнкера начинался в 8 часов утра и заканчивался в 4 часа дня, после чего ему приходилось сумерничать до 10 часов, когда все были обязаны лечь спать. Летом день начинался в 5 часов утра и заканчивался в 9‑10 часов вечера. В субботу занятия производились только по два часа, остальное время предоставлялось на уборку помещений и стирку белья. В отпуск юнкера увольнялись три раза в неделю, в будни после занятий, а в праздники – с утра, во всех случаях до 8‑11 часов вечера.
Составляя видную часть русских в городе, юнкера, со свойственными молодости отзывчивостью и умением сближаться, завели личные знакомства с туземцами. Правда, это были уличные знакомства, так как все жители Галлиполи воспитаны в турецких традициях и живут замкнуто, своими семьями. Неся дозорную службу, юнкера поддерживали порядок в городе, следили за соблюдением очереди у фонтанов и не позволяли обижать местных жителей.
Уже в январе месяце в некоторых училищах были устроены литературно‑музыкально‑танцевальные вечера, где юнкера сами делали все, – от устройства сцены и сидений для зрителей до составления и исполнения программы. Собственными же усилиями юнкера создали кружки по занятиям шахматами и шашками и многие из них проводили там долгие часы зимних вечеров, так как для этого достаточно было и слабого освещения. С наступлением теплого времени во всех училищах образовались футбольные команды, которые летом в состязаниях оказались далеко не на последнем месте. Кроме развлечений в стенах училищ, юнкера наравне с прочими пользовались услугами целого ряда культурно‑просветительных учреждений Корпуса.
Почти одновременно во всех училищах появились свои юнкерские журналы. Они носили название или соответственно наименованию училища: «Константиновец», «Сергиевец», или переживаемому времени: «Былины скитания», «Пробуждение» и т. п. Все журналы богато иллюстрировались акварелями, рисунками пером и карандашом, а также и карикатурами.
Педагогический персонал училищ читал юнкерам ряд лекций. Одни из них имели целью передать знание русской действительности, другие – укрепляли чувства национальной гордости и любви ко всему русскому, третьи – освещали международную политическую обстановку и роль Русской Армии.
Последовавшие за сим искушения со стороны французского командования – ехать в Бразилию или на Мадагаскар, или возвратиться в Совдепию – в юнкерской среде успеха не имели. Выехали только единицы из числа наименее стойких.
Подводя итоги прожитому в Галлиполи году, невольно вспоминаются великие слова: Претерпевши до конца – той спасен будет. И надо отдать справедливость, что вся юнкерская масса ко времени переезда в славянские страны честно и стойко пережила постигшие невзгоды. Переболев нравственно и физически, временами даже доходя до отчаяния в ожидании улучшения своего положения, эта молодежь своими страданиями, духовно очистившись от большинства человеческих слабостей, вышла из борьбы тела и духа победительницей, научилась переносить всякие лишения, укрепила в себе веру в правоту дела Русской Армии и ныне твердо стоит на пути к новым жертвам за честь своей Родины и за свободу измученного большевистским игом русского народа.

XIII. Военные курсы и школы
Корпус в Галлиполи был постоянным работником. Несмотря на тяжесть Европейской войны и ожесточенность Гражданской, он сохранил и физическую, и духовную свежесть. Лучшее проявление этой духовной юности Корпуса – в той жажде учения, которая в середине лета 1921 года в Галлиполи достигла своего апогея. В этом постоянном стремлении выражалось осознание совершенных в прошлом ошибок и ковалось новое оружие для Гражданской войны.
Состав Армии за время Гражданской войны пополнялся людьми, в большинстве случаев совершенно ясно сознававшими, во имя чего им предстоит борьба. И когда после неудачи в Крыму Корпус оказался в Галлиполи на досуге, военные начальники и преподаватели военных наук оказались лицом к лицу с предъявляемыми им Армией сложными вопросами, в которых современность самым невозможным образом сплеталась с чисто теоретическими основами наук. Поэтому преподавание в Галлиполи простейших основ уставов уже представляло большие трудности, так как сначала было необходимо дать офицерам и солдатам некоторую ориентировку общеобразовательного характера.
Школы и курсы расширяли в связи с этим свои программы, уделяя внимание лекциям общеобразовательного характера. Некоторые из программ при беглом взгляде могли иногда вызвать недоумение пестротой предметов, указанных в них. Но если принять во внимание напряженный интерес, который вызывали эти лекции у молодых и старых офицеров, приходится заключить, что составители программ, в общем, правильно угадали потребности своих слушателей. В выборе преподававшихся наук не было надуманности. Вот для примера программа Административных курсов, учрежденных для подготовки офицеров к занятию военно‑административных должностей:
1) политический и национальный вопрос в России;
2) аграрный вопрос;
3) законоведение: государственное право, полицейское право и уголовный процесс;
4) общая педагогическая и военная психология;
5) религиозно‑бытовой уклад и государственное значение Церкви;
6) литература;
7) история;
8) история административных учреждений;
9) начальники гарнизонов и коменданты городов;
10) борьба со шпионажем и агитацией;
11) деятельность военно‑железнодорожной охраны;
12) обязанности чинов передвижения войск;
13) охрана железных дорог;
14) уголовный розыск;
15) политическая экономия;
16) телеграф;
17) паровоз.
Не меньшей пестротой отличалась и программа Офицерской Инженерной школы.
Как видно, некоторые из лекций являлись даже не курсом какой‑либо самостоятельной дисциплины, а лишь лекциями, разъяснявшими наиболее интересные для слушателей вопросы. Лишь при удовлетворении этой любознательности о ходе исторических событий являлась возможность перейти к более конкретным задачам обучения. Таким образом, цикл преподававшихся наук определялся задачами военной педагогики, духовными запросами слушателей и практическими требованиями жизни.
При этом следует иметь в виду, что сказанное может быть отнесено не только к вновь возникшим в Галлиполи школам и курсам, но в равной мере и к сохранившимся во время эвакуации. Последние также вводили целый ряд новых предметов в курс и подчиняли преподавание практическим задачам обучения. Ввиду этого, наряду с расширением лекций общеобразовательного характера, во всех школах и курсах наблюдалось другое явление – стремление к специализации. В приведенной выше программе лекций Административных курсов из политической экономии, например, выделили в особый курс аграрный вопрос, из государственного права – историю административных учреждений, и т. д. Между прочим, по вопросам о наилучшем преподавании и системе при многих школах работали специальные комиссии. При этом, конечно, ощущалась оторванность от современной западноевропейской педагогической мысли, и выступала трудность надлежащего разрешения поставленных жизнью задач. К числу таких трудностей относился, прежде всего, разнообразный по степени умственного развития состав Корпуса. Офицеры распадались, например, на две группы: а) офицеры мирного и военного времени, окончившие военные училища, прошедшие ускоренные курсы военных училищ и окончившие школы прапорщиков; б) офицеры, произведенные в первый офицерский чин за боевые отличия. В последнюю группу входили офицеры с самым разнообразным образовательным цензом, а поэтому военным начальникам и преподавательскому персоналу предстояла нелегкая задача поставить учебное дело таким образом, чтобы предложить каждому то, что соответствовало уровню его интеллектуального развития.
В процессе разработки этих вопросов выяснилось, что наиболее целесообразным разрешением военно‑учебного дела было бы создание офицерских школ и курсов. Для выполнения этого были открыты следующие курсы и школы:
I. Для пехоты: 1) Штаб‑офицерские стрелковые курсы при 1‑й Пехотной дивизии, 2) Офицерские курсы при Константиновском военном училище, 3) Военно‑образовательные курсы при Корниловском Ударном полку, 4) Курсы для младших офицеров Марковского Пехотного полка, 5) Курсы для подготовки ротных командиров;
II. Для артиллерии: 1) Офицерская артиллерийская школа, 2) Обер‑офицерские курсы при управлении 2‑й артиллерийской бригады;
III. Для кавалерии: Ускоренные курсы Офицерской Кавалерийской школы;
IV. Для инженерных войск: Офицерская Инженерная школа;
V Для радио‑телеграфного дела: Полевая радиотелеграфная школа при радио‑телеграфном отделении Штаба Корпуса;
VI. Военно‑административные курсы;
VII. Курсы для подготовки к обязанностям воинских начальников, комендантов городов, комендантов этапов и проч.;
VIII. Гимнастическо‑фехтовальная школа.
К этому следует добавить, что при других частях, не выделяясь в особые школы, существовали, так сказать, «домашние курсы»: они образовались из организованных при частях систематических занятий по специальным предметам. Такие курсы получили наибольшее развитие в инженерных войсках и в войсках специальных родов оружия.
Штаб‑офицерские стрелковые курсы при 1‑й Пехотной дивизии были открыты 28 марта 1921 года. Продолжительность курса сначала была определена в два месяца, но затем увеличена до четырех месяцев.
Цель курсов состояла: в подготовке командного состава (начиная с командира батальона и выше), в выработке у всех офицеров единого взгляда на военное дело и в подробном изучении новых видов военной техники и ее применения в военном деле.
На курсы были командированы из частей штаб‑и обер‑офицеры, предназначавшиеся к занятию штаб‑офицерских должностей и окончившие лишь Ускоренные курсы военных училищ. На курсы поступило 103 офицера и к концу лета 1921 года состояло 79 человек. Кроме них, при курсах состояло 12 человек вольнослушателей.
На курсах читались следующие предметы: тактика, артиллерия, военно‑инженерное дело, стрелковое дело, военная география, законоведение, военная история, администрация, статистика, психология, топография, войсковая и государственная связь, уставы, служба в штабах и их назначение и т. п. Кроме систематического курса читались эпизодические лекции («Аграрная реформа Столыпина» и др.). Занятия производились в палатке собрания Марковского Пехотного полка. Число преподавателей достигало 24, из них 4 офицера генерального штаба.
Офицерские курсы при Константиновском Военном училище были открыты 25 апреля 1921 года для офицеров Пехотной дивизии, произведенных в первый офицерский чин за боевые отличия.
Продолжительность курса была определена в шесть месяцев и в основу его была положена программа военных училищ. На курсах читались: тактика, история Русской Армии, артиллерия, топография, военная администрация, законоведение, фортификация, военная география, психология, уставы и наставления по венному делу.
Между прочим, в числе офицеров оказалась группа лиц, не имевших никакого образования или с образованием ниже вольноопределяющегося 2‑го разряда. Для этой группы при курсах же была основана начальная школа, где под руководством чинов училища проходились начатки общеобразовательных предметов: русский язык (чтение и письмо), арифметика, начальные понятия из физики, история и география.
На курсы было принято 95 человек, штаты рассчитаны на 100.
С конца июля при собрании Корниловского Пехотного полка были открыты Военно‑образовательные курсы. Из наиболее интересных и злободневных лекций можно назвать следующие: «Теория Пфейфера», «Действия Людендорфа на Восточном фронте», «Общий обзор внешней и внутренней политики России».
Курсы для младших офицеров Марковского Пехотного полка были открыты с половины января 1921 года при учебной команде Марковского полка.
Задача курсов состояла в возобновлении в памяти пройденного и в упорядочении и поднятии военного воспитания. Курсы были рассчитаны на 100 человек и уже к 16 апреля состоялся первый выпуск.
Курсы для подготовки ротных командиров при Корниловском Ударном полку открылись 12 марта и закончили свое существование 21 мая. Выдержали экзамен 79 офицеров. Такого же типа курсы образовались и при Алексеевском Пехотном полку.
Офицерская Артиллерийская школа в Галлиполи явилась продолжением учебно‑подготовительной Артиллерийской школы, основанной на Кубани в 1916 году и переведенной затем в Крым.
Школа состояла из: а) управления, б) учебной части, в) легкой батареи, г) переменного состава, разделявшегося на: 1) штаб‑офицерские курсы для подготовки к должностям батарейных командиров, 2) обер‑офицерские курсы, в свою очередь подразделявшиеся на: курсы для подготовки старших офицеров батарей, курсы младших офицеров, курс, летчиков‑наблюдателей и пулеметный курс.
Кроме того, при Школе находилась учебная команда, выделенная впоследствии из состава Школы и приданная к 1‑й артиллерийской бригаде.
Первыми начали функционировать штаб‑офицерские курсы, первый выпуск которых состоялся к 20 апреля.
В Артиллерийской школе особенно чувствовались затруднения при практическом обучении. Наводке приходилось обучаться за отсутствием орудий с одними панорамами, которые прикреплялись к старым турецким орудиям, поставленным на самодельные лафеты.
При Школе прошли курс 115 офицеров и 4 солдата. Между прочим, Офицерской Артиллерийской школе удалось организовать даже свое издательство, выпустившее 6 руководств по специальным артиллерийским вопросам (по 300 экземпляров каждое издание); печатание производилось на пишущей машине. Помимо этого, издательство Школы занималось рассмотрением наставлений, выработанных в строевых частях, переводных сочинений, штатов и т. п. Библиотека учебной части состояла из 500 томов, отчасти приобретенных, отчасти пожертвованных. Приведение в порядок книг производилось при посредстве собственной примитивной переплетной мастерской.
Обер‑офицерские курсы при управлении 1‑й артиллерийской бригады были открыты 7 июля. Продолжительность курса была определена в два месяца. Курсы имели своей задачей: подготовить к экзамену офицеров, предназначенных к переводу в артиллерию, и поднять уровень артиллерийских знаний среди нуждающихся в том. На курсы поступило 60 человек.
Ускоренные курсы Офицерской Кавалерийской школы были открыты 1 апреля 1921 года при Конной дивизии для подготовки на должность эскадронных командиров. Первое время было принято 50 человек. 28 июня был открыт 2‑й младший курс, на который принято 80 человек. Лекции каждый день читались в продолжение 5‑ти часов; преподавались: тактика, артиллерия, администрация, теория езды, иппология, топография и т. д.
Инженерная Офицерская школа была открыта 15 мая. Школа состояла из трех отделений: инженерно‑строительного (для подготовки офицеров инженерно‑технических войск к занятию командных должностей) и двух отделений временных курсов (для пополнения образования офицеров инженерно‑технических войск). В цикл преподававшихся дисциплин были введены: 1) военная психология, 2) военная гигиена, 3) политическая экономия, 4) законоведение, 5) история военного искусства в России, 6) историко‑географический очерк развития государственных границ России, 7) очерки по русской литературе, 8) русская история, 9) элементы математики в виде анализа бесконечно малых.
Если к этим предметам присоединить общие предметы военного характера – тактику, артиллерию, топографию, уставы и затем специальные для каждого отдела Школы предметы, – то получим полную картину плана преподавания. Продолжительность курса 1 год.

Фото: На вывеске надписи: вверху — 26 (?апреля) 1921, внизу — 4/27 Ноября, возможно перед цифрой 4 стоит и единичка но цветной лентой…

Полевая радио‑телеграфная школа при радио‑телеграфном отделении Штаба 1‑го Армейского Корпуса явилась продолжением Радиотелеграфной школы В.С.Ю.Р., существовавшей в Крыму при 1‑м Радио‑дивизионе.
Школа была окончательно сформирована 11 апреля 1921 года, и с этого времени начались правильные занятия с офицерами, слухачами и солдатами. В офицерском классе читались: физика, электротехника, радиотелеграфия и т. п.; из слухачей семеро были допущены к самостоятельному дежурству по станции. Кроме этих занятий, всеми специалистами читались обязательные лекции на различные темы.
Военно‑административные курсы были открыты 8 июля. Программа их уж приводилась выше. Цель курсов: подготовка офицеров к занятию военно‑административных должностей. В создании этих курсов сказался опыт прошлого. В то время почти вся административная деятельность сосредоточивалась, согласно Положению о полевом управлении войск, в руках военных властей. Желание в будущем избежать ошибок неопытных администраторов вылилось в Галлиполи в открытие Административных курсов для подготовки к должностям воинских начальников, комендантов городов, этапов и т. д. При этом, естественно, на курсы принимались лишь лица с солидным служебным стажем: генералы и штаб‑офицеры не моложе 30 и не старше 55 лет. Продолжительность курсов – 4 месяца; число слушателей – 75.
Такие же курсы были открыты и в лагере 18 февраля при Марковском Пехотном полку.
Выше уже указывалось, что желание пополнить свое образование было в Корпусе общим явлением, и во многих частях, не выделяясь в особое учреждение, создавались свои домашние курсы. Такие курсы в особенности получили развитие в войсках специальных родов оружия. В инженерных ротах, например, регулярные занятия по войсковому инженерному делу, тактике, артиллерии, теории двигателей внутреннего сгорания, телеграфному и телефонному делу, военной истории и т. д. – начались уже со второй половины февраля. В связи с этими занятиями в Марковской инженерной роте были выстроены великолепные модели, почти в сажень величиной, мостов разных систем. Модели этих мостов, между прочим, фигурировали в качестве экспонатов на выставке‑базаре, устроенной русскими в Галлиполи.
Нужно было быть самому свидетелем того, что происходило на курсах и школах в Галлиполи, да и не только на курсах, а везде, где так или иначе образовывался учебный и культурный уголок. В гимназии, на Административных курсах, на сеансах «Устной газеты» и в десятках других мест дети и взрослые с одинаковым рвением и вниманием учились, и взрослые, пожалуй, с большим пылом, чем дети и юноши. И близ гимназии имени генерала Врангеля, недалеко от которой находилось общежитие штаб‑офицерского резерва, можно было наблюдать в известное время дня непривычную для глаза картину: генералы, пожилые штаб‑офицеры и дети с книгами и тетрадями направлялись на курсы и в гимназию. Для полноты картины не нужно забывать, что курсы и школы были разбросаны и в лагере, и в городе, почему небольшой состав преподавательского персонала буквально выбивался из сил. Если прибавить к этому, что ни о каком, хотя бы минимальном, вознаграждении лекторов по необходимости никогда и речи не было, легко понять, что лекторское служение в Галлиполи было вполне бескорыстным. В России не принято щеголять наличием государственных инстинктов у русских и невольное чувство радости и надежд на будущее охватывали тех, кто видел, при каких условиях в Галлиполи было совершено то, что на чужбине, после тяжелых потрясений Гражданской войны, русские собственными руками построили свое государство.

Приложение, фото галерея.

Награждение юнкеров

Командир 1 армейского корпуса генерал Кутепов награждает за бои в Таврии и Крыму юнкеров Георгиевскими крестами. Судя по белым погонам это именно юнкера Александровского генерала Алексеева военного училища. Обратите внимание на заднем плане горы, перед которым та самая «долина роз и смерти». Фото сделано на футбольной площадке, это место сохранилось до сих пор и авторы публикаций там бывали. Фрагмент фото выше. Юнкера и офицеры Александровского генерала Алексеева военного училища держат врученные ранее те самые описанные Работиным серебряные Николавеские трубы. Чин офицеров не понятен- то ли подпоручик то ли штабс-капитан. Если ли среди них Работин -пока неизвестно. У юнкера с центре с трубой чин утнер-офицера и два Георгиевских креста- 4-й и 3-й степени. Обсудить персоналии можно в нашей группе в фейсбуке «Белое движение»
Все эти места можно посмотреть во время экскурсии из Парижа или Москвы по русским памятным местам в Турции и Галлиполи.

А131 Корниловская артиллерия на занятиях, Описание и комментарии.
В Галлиполи на весь армейский корпус было только две настоящие пушки времен то ли Наполеоновских войн, то ли запорожских казаков, на которые ставили панорамный прицел и учили стрельбе в городе Галлиполи. Вся артиллерия была сдана союзникам сразу по прибытию из Крыма в Константинополь в ноябре 1920 года. В лагере не было и таких даже пушек, поэтому их делали макетами из дерева, что служило источником шуток и даже подписей к фото типа «деревянные пушки корниловцев».

А132 Пулеметчики Алексеевского полка на занятиях. Слева — русский пулемет системы Максим на станке Соколова, далее пулеметы системы Льюис

Дополнительные сведения, Справочник и Путеводитель.

• Барон Кистер Г.А., преподаватель Офицерской Инженерной Школы, Георгиевский кавалер Первой Мировой войны (+ Ницца, кладбище Кокад)

Общеобразовательные учреждения и курсы
Глава из книги «Русские в Галлиполи»
Если нельзя сказать, что вся интеллигенция ушла от большевиков, то зато можно утверждать, что Русский Корпус в Галлиполи в главной массе своей состоял из людей интеллигентных: большое количество лиц с высшим образованием, был велик процент студентов, много абитуриентов средних учебных заведений и очень мало людей с образованием ниже среднего. Процент неграмотных был совсем ничтожным. Такой состав Корпуса предопределял необходимость возникновения целого ряда учреждений культурно-просветительного характера, необходимость, почувствованную с первых же дней изгнания.

Как только Корпус оказался вырванным из борьбы и попал на твердую землю в Галлиполи, прежде всего, возникла необходимость в книге. До сих пор, в бою, эта потребность не чувствовалась так остро. Правда, на фронте и некогда было читать; когда же удавалось попасть на стоянку, на отдых, книга как-то всегда сама находилась. Теперь же каждый печатный листок являлся сокровищем.

Кроме того, тот водоворот политических и международных отношений, в котором оказался Корпус, вызвал целый ряд вопросов, ответа на которые негде было искать. Сознание утраты Родины тоже вызвало повышенный интерес к ее прошлому, литературе, истории.

Все это создавало ту обстановку, которая необходимо должна была вызвать к жизни какие-то учреждения культурно-просветительного характера, и хотя нарождались они медленно, то затем скоро занимали прочное положение и видное место в галлиполийской жизни.

В момент особенно безотрадный, когда жажда духовной жизни чувствовалась особенно остро, когда недостаточными явились пользовавшиеся  большим успехом духовные лекции-концерты, которые устраивались в первые дни «галлиполийского сидения» в армянской церкви, — возникли Высшие общеобразовательные курсы.

Возникли они по частному почину кружка лиц, главным образом, преподавателей русских высших учебных заведений, решивших прочесть небольшой цикл лекций. Условия не позволяли рассчитывать на что-либо длительное, да и нужды в этом пока не было; всем тогда казался весьма близким отъезд куда-то из Галлиполи. Кроме того, сами нынешние условия работы были чрезвычайно затруднительны и своеобразны. Так как пособий не было решительно никаких, не было элементарных учебников, которые можно было бы положить в основу курса, то читать лекции можно было лишь о вопросах, особенно близких и памятных самим лекторам. Первоначально объявили запись на курсы по истории новейшей русской литературы, истории Церкви, русской истории в период Смуты XVII  столетия, физической географии и метеорологии. Весь курс предполагалось закончить в шестинедельный срок при двух часах в неделю, отводимых на каждый предмет; причем каждая лекция должна была носить вполне законченный характер. Начали свою деятельность курсы 28 февраля. Инициатива имела такой успех, что в первый же час записались все 168 человек, которых могла вместить аудитория (помещение читальни над гарнизонной столовой). На повторной записи 7 марта было уже 400 слушателей. На этом запись прекратили, так как для большего количества не хватило бы места и во второй аудитории (солдатская читальня В.С.Г.)

Такой успех начинания был следствием целого ряда причин. Сами слушатели объясняли проявленную ими любознательность,  помимо чисто внешнего интереса к самим лекциям, еще и тем, что тут они забывают всю глубину своего несчастья, грязь и неудобства жизненных условий; что лекции как будто даже увеличивают их паек, так как тот кусочек хлеба, который был бы съеден непременно, если бы владелец его сидел дома, теперь остается целым и сохраняется до возвращения с лекций.

Лекции читались ежедневно с 6 до 8 часов вечера в двух помещениях. Главный контингент слушателей — городской, но  приходили и лагерные жители, которых не останавливали ни расстояние, ни дождь, ни грязь. Внешняя обстановка лекциям не благоприятствовала: света в  аудиториях почти никогда не было; из соседних столовой и кафе, расположенных под аудиториями, постоянно доносились шум, разговоры, музыка, пение; оборудования аудиторий не было почти никакого, так что более половины слушателей выстаивали все время на ногах; не было и бумаги ни у слушателей, ни у лекторов.

Однако начавшееся дело не заглохло. Позже несколько улучшилась материальная сторона дела. Первая помощь пришла от командира Корпуса, очень сочувственно отнесшегося к культурному начинанию и давшему 50 лир на оборудование аудитории и письменные принадлежности. А затем пришел на помощь Всероссийский Союз Городов, предоставивший лекторам имевшиеся в его распоряжении книги и ссудивший курсы деньгами. В связи с улучшившейся обстановкой изменился и характер курсов. Лекции постепенно стали приноравливаться к систематическому курсу, а цикл читаемых предметов дал желаемую полноту и цельность общему курсу. К основной группе организаторов стали примыкать новые силы, количество читавшихся предметов росло, ввиду чего число ежедневных лекционных часов пришлось увеличить до трех (с 6 часов до 9 часов вечера). Вместо шести недель курс затянулся на гораздо большее время и был закончен только в начале июня.

Лекции посещались весьма аккуратно. В мае месяце число слушателей несколько понизилось, так что явилась возможность соединить обе группы в одну.

Состав слушателей по образовательному цензу был следующим: со средним образованием – 80 %, с высшим образованием – 6 %, остальные с образованием ниже среднего. Значение курсов было отмечено командиром Корпуса в его приказе на другой день после окончания первой сессии курсов.

Не отказываясь от общественной деятельности, курсы устраивали публичные лекции и заседания по специальным вопросам. Так, 13 апреля было публичное заседание, посвященное памяти генерала Л.Г. Корнилова. 15 марта прочитана лекция о Бразилии в связи с французскими предложениями. 31 марта и 2 апреля – лекции «Константинопольские впечатления», 23 апреля – «О жизни русских в Константинополе», 5 мая состоялась лекция посетившего курсы епископа Вениамина (Федченкова) на тему «Вера и знание».

Возникновение Высших общеобразовательных курсов в городе вызвало к жизни подобное же учреждение и в лагере. В то время как городские курсы носили почти исключительно просветительный характер, лишь постепенно перестраиваясь в смысле учебной систематизации, лагерные курсы сразу приняли систематические программы. Учитывая наиболее настоятельные запросы, они поставили себе целью в четырехмесячный срок (16 недель) дать курс лекций, применительно к программам двух старших классов средних учебных заведений.

Своим возникновением лагерные курсы также обязаны частной инициативе группы лекторов – преподавателей высших учебных заведений и педагогов средней школы. 21 апреля курсы начали свою работу. Условия ее осложнились еще и тем обстоятельством, что долгое время не удавалось найти помещения. Наконец, на 3 часа ежедневно предоставили неприспособленную палатку, находившуюся в расположении кавалерии, тогда как большинство слушателей было из пехоты и артиллерии. Однако с самого начала курсы завоевали симпатии слушателей, которых не удерживали ни погода, ни расстояние. Во время дождей, когда речка широко разлилась и по камешкам перебраться через нее было нельзя, многие делали большой обход (3–5 верст) через шоссейный мост, а другие разувались и переходили речку вброд. Когда курсы лишились своего временного помещения, благодаря исключительному интересу слушателей и их энергии лекции перенесли в палатку, специально для них оборудованную в расположении Алексеевского полка, где курсы помещались до последнего времени.

На курсы записалось 410 человек; анкета, произведенная при записи, показала следующие результаты: лиц со средним образованием там было 71,4%, в том числе студентов 34,6%, с образованием ниже среднего – 26,4 %, с высшим образованием – 2,2 %; из общего числа слушателей: офицеров – 83,3 %, солдат – 13,7 %. Цель посещения курсов почти всеми определялась желанием пополнить или закончить свое образование. Наибольший интерес вызвал цикл математических наук, однако наибольшая посещаемость приходилась на лекции гуманитарного цикла. Для лучшего координирования занятий коллегия лекторов разбилась на гуманитарную и естественно‑математическую секции.

Параллельное существование двух однородных учреждений в лагере и в городе, преследующих одну и ту же цель, должно было привести к их объединению. 21 мая состоялось объединенное заседание лекторских коллегий городских и лагерных курсов. Результатом этого стало полное слияние обоих учреждений. На этом же заседании решено было передать курсы в ведение Всероссийского Союза Городов, который до этого субсидировал курсы, а теперь, включив их в число своих учреждений, вводил в постоянную смету, что обеспечивало получение учебных принадлежностей для лекторов и слушателей, освещение, возможность лучшего оборудования, приобретения книг и проч. Курсы усвоили себе название «Общеобразовательные курсы В.С.Г при 1‑м Армейском Корпусе», причем разбились на два отделения: городское и лагерное.

За период времени со дня открытия лагерных курсов по 29 августа были прочитаны следующие лекции:

История Церкви……………. 2
География России …………24
Русский народный эпос ….11
Общий курс русской истории 34
Древняя история……………..5
История Средних веков 15
Политическая экономия 23
Алгебра ………………… 14
Алгебра ………………… 26
Геометрия ………………. 8
Физика……………………..29
Геометрия ………………26
Физика ………………….17
Химия ………………… 32
Естествоведение………36
Новая история ……………7
История русской письменности 2
Итого …………………… 230 часов

На предметы общеобразовательного характера отводилось ежедневно по 3 лекционных часа, но, считая недостаточным повторение курсов средних учебных заведений, хотя бы и в расширенном объеме, лагерное отделение отвело ежедневно еще по 2 часа для цикла наук университетского курса (высший отдел). Для намеревающихся в будущем продолжать образование в специальных учебных заведениях были объявлены лекции по высшей математике, параллельно с которыми велись практические занятия. В целях же расширения кругозора, научного ознакомления с национальными русскими ценностями и распространения знаний объявили курсы истории новейшей русской литературы в связи с общественными течениями, курсы логики, государственного права, астрономии; считаясь же с тем, что слушатели являются исключительно военными лицами, – и курс военной истории.

Таким образом, на высшем отделе за тот же период времени были прочитаны следующие лекции:

История новой русской литературы

в связи с общественными течениями…10
Логика ………………………………. 4
Государственное право………… 21
Русская военная история …………27
Дифференциальные исчисления 23
Астрономия ………………………….. 6
Практические занятия
по высшей математике ……………..38
Аналитическая геометрия ……………2
Дифференциальные исчисления …10
Практические занятия…………………. 6
Итого ………………………… 112 часов.

За этот же период были прочитаны эпизодические лекции: в годовщину смерти А.П. Чехова о его творчестве; затем две лекции: «Офицерская этика» и «Жизнь с точки зрения натуралиста».

Занятия в лагерном отделении 29 августа пришлось прервать ввиду начавшегося переезда частей Корпуса в славянские страны; рассчитанные до 10 сентября, курсы только немного не были доведены до конца.

Живя одной жизнью с Корпусом, курсы не могли не откликнуться на один из самых больных вопросов жизни Русской Армии на чужбине – на вопрос о беженстве. Когда французы в мае месяце сделали свою попытку к распылению Корпуса, командир издал приказ о переходе всех желающих на беженское положение, а коллегия лекторов сочла долгом высказать свой взгляд на положение дела. 27 мая в информационном листке было напечатано обращение Общеобразовательных курсов к Армии, призывавшее к единению и сохранению Армии как носительницы «идеи Русской государственности». В тот же день вечером в корпусном театре состоялось публичное заседание совета курсов, на котором лекторы охарактеризовали положение и выразили твердую веру в скорый успех дела и возрождение России для великого будущего. 30 мая заседание по той же программе было повторено в лагере.

Поскольку деятельность обоих отделений курсов носила общеобразовательный характер и удовлетворяла так или иначе духовную жажду интеллигентских кругов, постольку распространение всякого рода практических знаний чисто утилитарного характера оставалось в стороне. Между тем, потребность в них скоро выявилась в связи с необычайным положением Корпуса. Первым шагом здесь стало учреждение бухгалтерских курсов. Они открылись 8 июля 1921 года. Ввиду стремления, кроме чисто утилитарных знаний по бухгалтерии, дать и обще‑коммерческое образование, в число излагаемых предметов были включены: кооперация, очерки по теории политической экономии и коммерческая арифметика. Предварительная запись на эти курсы дала более 60 человек, из коих приняли 51. В числе слушателей 13 человек было из дома инвалидов. Занятия велись ежедневно по два часа. Посещаемость была значительная – ежедневно число слушателей колебалось от 40 до 50 человек. Наибольшие затруднения в ходе работы были вызваны отсутствием мебели и недостатком бумаги для изготовления бухгалтерских книг, тем не менее работа шла упорно и беспрерывно. Курс закончили 28 августа.

В сентябре, когда лагерное отделение курсов уже прекратило свою деятельность, ввиду начавшегося переезда частей в Болгарию, возобновило работу городское отделение. За период до половины ноября было прочитано около 50 систематических лекций по следующим предметам: история русской письменности, история новейшей русской литературы, политическая экономия, математика, физика, астрономия и метеорология. Лекции прекратили, лишь когда стало известно точное расписание эшелонов, отправлявшихся в Болгарию.

Почти одновременно с Общеобразовательными курсами возникли другие, чисто практического характера – курсы иностранных языков. Возникли они первоначально как частные курсы. Их практической целью стало облегчение положения попавших за границу русских, не владевших языками. Затем эти курсы перешли в ведение Технического полка и в таком виде просуществовали до конца февраля 1921 года. Работа происходила в обычных для Галлиполи крайне тяжелых условиях. В начале преподавателям приходилось работать почти без всяких пособий. Впоследствии, когда доставили книги, дело наладилось. Утилитарный характер курсов с самого начала привлек значительное количество слушателей. С 1 марта курсы перешли в ведение Всероссийского Союза Городов, что улучшило их материальное положение.

В зависимости от уровня знаний, на курсах существовало 4 группы: 1) для не владеющих языком; 2) умеющих читать и писать; 3) со знаниями приблизительно в размере гимназического курса и, наконец, 4) для владеющих языком и нуждающихся лишь в совершенствовании. Особенное значение курсы имели для последней группы, в которой результаты были самые ощутительные. На курсы записалось 300–350 слушателей. Но действительная посещаемость была значительно ниже, так как не все были в состоянии регулярно посещать уроки из‑за занятий в частях, нарядов и обязательных работ. На курсах преподавались: французский, немецкий, английский языки и одно время греческий и турецкий. В июле посещаемость несколько понизилась, тем не менее курсы продолжали работу до конца сентября, когда прекратили свое существование.

В конце апреля группой военных инженеров, преподавателей Николаевского Алексеевского Инженерного училища, были организованы частные Технические курсы с двумя отделениями: железнодорожного и гражданского строительства. Программы были приняты применительно к требованиям, предъявляемым техникам путей сообщения и гражданским. На курсах преподавались: топография, статика и сопротивление материалов, части зданий, материалы и работы, железнодорожное дело и обыкновенные дороги, обыкновенные мосты и архитектура. Начались курсы, как обычно для галлиполийских условий: сначала созиданием из ничего, потом – кое‑какая помощь книгами, бумагой и пособиями и немного лир от В.С.Г. Число слушателей, большое вначале, к осени сильно сократилось в связи с отъездом частей в славянские страны и появившимися ввиду этого новыми перспективами. Из первоначально предполагавшегося числа в 80 человек – лишь 13 закончили старший курс и сдали проекты. На младшем из записавшихся 170 слушателей приходило на лекции человек 60–70. Главный контингент составляли младшие чины Технического полка, которые на курсах находили дополнение и развитие своего специального образования. Открытие Офицерской Инженерной школы вызвало значительное уменьшение числа слушателей Технических курсов, так как многие ушли туда. Тем не менее жизнь и деятельность курсов не остановилась, и они, хоть и в меньшем объеме, продолжали свою работу.

Наконец, надо отметить еще одно характерное явление для 1‑го Армейского Корпуса – это малое развитие школ грамотности для взрослых. Возникать они начинают очень рано. Уже в феврале открылись школы грамотности в частях Кавалерийской дивизии, а затем почти при всех частях. Но школы эти были немноголюдны. Так, в одной из наиболее хорошо поставленных школе при комендантской команде г. Галлиполи, было всего 14 учеников, из которых 10 человек было малограмотных и только четверо совсем неграмотных. В школе грамотности одной из дроздовских батарей было всего 8 учеников, из которых неграмотным считался только один, да и тот, как оказалось, был лишь малограмотным и позабыл. В силу этого и потребности школ оказались невелики. Они вполне удовлетворялись 10–15 тетрадями и карандашами, да несколькими учебниками.Это явление чрезвычайно характерно для Корпуса и в то же время вполне понятно, если принять во внимание его высокоинтеллигентный состав.

Все это говорит, что интеллектуальная жизнь в Галлиполи была довольно высокого напряжения. Потребность в образовании ясно чувствовалась и сознавалась. Это вызвало к жизни ряд учебных заведений, особенность обстановки придала им своеобразный характер, а тяжесть условий и препятствия лишь помогли им развиться и твердо стать на ноги.

А220 Гимназия имени генерала Врангеля*. Фото: коллекция М. Блинова
.
Обучение детей
Глава из книги «Русские в Галлиполи»
В состав Корпуса вошли и дети, во-первых, с семьями, во-вторых, с воинскими частями, как маленькие воины. Число их (не одинаковое в различное время) колебалось от 300 до 500 душ, поэтому уже на первых порах возникли вопросы устройства этих маленьких членов Корпуса.
Задачи обеспечения носильными вещами и питанием, с самого начала взятые на себя Американским Красным Крестом, так или иначе выполнялись. Дети перестали остро чувствовать чисто физические тяготы изгнаннической жизни.
Но, конечно, это была только половина (и, может быть, не главная), того, что требовалось детским возрастом и отсутствие чего в галлиполийской обстановке, в то время похожей на цыганский табор с его грязью, скученностью и нравами, грозило детям одичанием и моральным растлением.
Это ставило просветительной работе в Корпусе задачи воспитания и образования подрастающего поколения. Конечно, разрешить вопрос могло только создание правильно организованной школы. Ей предстояло, отвлекая от неприглядной действительности, поддерживать у детей чистые помыслы и порывы сердца.
Еще в декабре 1920 года начались первые попытки устроить обучение, но все они разбивались о невероятно трудные условия внешней обстановки. И только к концу 1921 года, когда начала уже прочно вырисовываться организация Корпуса, появились некоторые возможности.
К этому времени Американским Красным Крестом был устроен детский питательный пункт и при нем — детский сад, чтобы приютить и устроить маленьких сирот, что было самой неотложной задачей. Дамский комитет Корпуса пришел с первых же дней на помощь этому начинанию. Как-то оборудовали помещения, упорядочили питание.
Разместившийся поначалу в двух комнатах небольшого турецкого дома детский сад стал быстро развиваться. В числе первых 19 питомцев в возрасте от 2 до 8 лет было 9 мальчиков и 10 девочек. В дальнейшем число детей все время увеличивалось. Попав в сколько-нибудь сносимые жизненные условия — чистоты и забот, дети быстро оправились, забыв тяжелые настроения недавних дней. Скоро детский смех и шум заполнили убранные, опрятные комнаты, расцветившиеся диковинными картинками, которые вырезали и расклеивали крохотные ручки маленьких обитателей. Начались уроки, и дети склонились над длинными столами, старательно выводя и складывая непослушные буквы.
На смену занятиям приходили пение и игры, наполняя весельем и радостью весь день этого детского уголка.
Контингент посетителей питательного пункта обнаружил в первые же дни большое количество детей школьного возраста, лишенных семейного уюта и школы. Вопрос разрешился сам собою. Через несколько дней дети были распределены по группам, палатка Американского питательного пункта приютила в себе все четыре открытых класса гимназии, и начались занятия. Так родилось второе учебное заведение Корпуса- гимназия.

Обстоятельства, при которых все это происходило, не обещали ничего доброго. Теснота, совместные уроки четырех классов, отсутствие учебников и самых примитивных пособий – тетрадей, карандашей, столов и скамеек, вызывали недоверчивое отношение к новому начинанию со стороны учеников, родителей, и даже в сердцах преподавателей зарождали тревогу и смущение.
Однако быстро промелькнули первые два месяца черной и напряженной работы – созидания из ничего. Первоначальный состав учащихся увеличился вдвое. Учебные занятия становились нормальной школьной работой. Сформировался педагогический совет гимназии, и стали приниматься меры к обеспечению ее средствами.
Большую помощь при этом оказал В.С.Г., в ведении которого гимназия находилась май и июнь со сметным ассигнованием в 370 лир в месяц. Еще раньше, в апреле, было получено от него пособие в размере 100 лир и значительное количество книг и учебников.
В июле содержание гимназии взяла на себя баронесса О.М. Врангель. К 29 июня, дню храмового праздника гимназической церкви, когда гимназии было присвоено название «Русская гимназия имени генерала барона П.Н. Врангеля», она представляла собою более или менее оборудованное учебное заведение со своею церковью, интернатом для детей‑сирот, библиотекой, естественно‑историческим кабинетом и проч. В дальнейшем гимназия продолжала развиваться при неизменной поддержке своего постоянного друга, генерала А.П. Кутепова, всегда приходившего на помощь даже в мелочах.
На перекрестке двух улиц у конца города разместилась она в небольшом турецком доме и зеленой палатке напротив него; а дальше, в узеньком кривом переулочке, в пустом дворе, находились палатки ее интерната и площадка для игр с гимнастическими снарядами, качелями и проч. Здесь почти совсем исчез восточный облик чужого края: русское убранство, в котором всюду сквозила любовная мысль о далекой Родине, русская речь, а главное – кругом наша милая русская детвора.
Говор и смех. Босоногие, в коротких костюмах, – дети в своей обстановке. Это их школа и «дом». Лишенные всего этого с потерей Родины, перенесшие все мытарства и страду Гражданской войны в непривычной и ненормальной для них обстановке воинских частей, где они становились сразу взрослыми, здесь дети вновь обрели нужную атмосферу и целиком ушли в школьную жизнь с ее учебой, радостями и печалями.
За период времени с марта по ноябрь гимназия закончила свой первый учебный год и начала второй, открыв за это время два новых класса. В первом учебном году (1 марта – 1 октября) в гимназии обучалось 208 детей, из них 159 мальчиков и 49 девочек. Во втором учебном году открыли новый 6‑й класс. Число же учащихся в связи с отъездом в славянские страны несколько уменьшилось (на 8 %).
Исторические условия создали особый облик учащихся галлиполийской гимназии: в большинстве случаев это одинокие дети, не имеющие родителей. При этом младшие возрасты эвакуировались из России, главным образом, с родителями; старшие, в большинстве пережившие период «добровольчества», прибыли сюда с воинскими частями, оторвавшись от семьи. Этих сирот, а также детей многосемейных родителей, находившихся в особенно тяжелых условиях общежитий города и лагеря, приютил интернат гимназии. Самому младшему из них 2 % года.
Воспитанники жили в интернате на полном пансионе. Маленькие и девочки размещались в здании, мальчики – в палатках. Все оборудование составляли кровати, столы, скамейки сделанные самими детьми из обычного галлиполийского материала – ящиков, проволоки и т. д. Обмундированы воспитанники были средствами гимназии из переделанных американских пижам и одеял. Питание их, как и остальных детей в Галлиполи, состояло из пайка Международного Красного Креста, недостаточного и требовавшего дополнительных затрат.
Во всей обстановке, как внешнего устройства, так и внутреннего уклада жизни, интернат гимназии стремился ближе подойти к домашней атмосфере русской семьи, чтобы иметь возможность в ее смягчающем и облагораживающем духе любви и уюта перевоспитать детвору, исковерканную прошедшими годами. Вне влияния этой атмосферы не оставались и приходящие ученики гимназии. Они являлись постоянными гостями интерната. Здесь происходили и общее приготовление уроков, и общие игры.

Таблица 35, 36
Отвлекая учеников от тяжелых условий жизни в общежитиях и примитивных частных квартирах, гимназия на почве учения и разумных развлечений объединяла их в одну дружную семью. И самым дорогим и важным было в ней то, что там часто были слышны и окружались особым вниманием и любовью два слова: Родина и Россия.
Состав учащихся и местные условия поставили перед галлиполийской гимназией ряд особых задач, которые сделали педагогическую работу в ней исключительно своеобразной. Прежде всего, в этом отношении необходимо остановиться на характерных особенностях общего облика учащихся гимназии.
В возрастном отношении они, являясь, в общем, детьми нормального школьного возраста прежних русских средних учебных заведений, переросли свои классы. Война и революция оторвали детей от школы. Учение прекратилось; между тем, время уходило.
Не менее характерным явился облик учащихся и в смысле подготовленности. В гимназию пришли питомцы всех учебных заведений России, начиная от сельской и ремесленной школ и кончая духовной семинарией.
Если вспомнить еще, что пребывание многих из учеников в войсковых частях наложило на них отпечаток, требовавший опытного воспитательного воздействия, то характер первого периода учебно‑воспитательной работы в гимназии определится вполне. Необходимо было, прежде всего, вернуть пришедшую детвору в нормальное ученическое состояние и подогнать к уровню соответствующих классов. Насколько далеки от этого были начальные дни жизни гимназии, настолько к концу первого учебного года, с переводом учеников в следующие классы, основной контингент учащихся являл собою уже нормальный ученический коллектив. Правда, он сильно отличался от прежнего типа. Пережитое время и условия изгнания отразились на детском характере и образе мыслей. Здесь, прежде всего, надо отметить серьезность настроения детей. Они все были проникнуты сознанием необходимости учиться и научились ценить знание само по себе, а возможность учиться – как большое благо.
Только для самых маленьких нужно было иногда принуждение при самостоятельных занятиях по приготовлению уроков, им не хватало усидчивости или силы воли оторваться от найденного интересного дела или забавы. Остальным всякое принуждение было излишне.
В гимназии была совершенно отменена балльная система. Прошел целый учебный год, и дети занимались ради самих знаний, уже потеряв нехорошие привычки знать «на три», «на пять», – они просто учились.
В дни экзаменов гимназия представляла собой гудящий улей. Во всех свободных местах и уголочках ее небольшого здания ютились группы учеников, собиравшихся вокруг немногих учебников. Глубокая ночь заставала их за работой, и было очень трудно уложить спать усердных тружеников. Воспитательная работа с детьми в гимназии основывалась исключительно на моральном воздействии, как в смысле поощрения, так и в смысле внушения. Системы наказаний не было. Ее заменили постоянный надзор за учениками и стремление предупредить проступки. В результате весь учебный год прошел без наказаний и без «преступлений» со стороны учащихся.
Преподавательский персонал гимназии составился из бывших преподавателей русских высших учебных заведений и педагогов средней школы. В течение всего пребывания в Галлиполи гимназия стремилась объединить в себе лучшие культурные силы Корпуса.
В гимназии преподавались все предметы курса русских гимназий с расширенными программами природоведения, математики, занятий искусствами и физического развития. При этом центр тяжести занятий переносился на часы пребывания учащихся в гимназии, делая основным методом преподавания живую школьную работу.

Естественным дополнением классных уроков явились ученические экскурсии и практические работы по природоведению, дававшие богатый материал для образования естественно‑исторического кабинета, который к концу первого учебного года имел более 600 экспонатов. Еще большее значение в этом отношении имели общие литературные занятия. Они служили развитию детей и расширению их умственного кругозора. Раз или два в неделю собиралась вся гимназия, и происходили общие объяснительные чтения русских классиков с иллюстрацией их, декламацией отрывков, стихов и сцен. В дни исторических юбилеев устраивались посвященные им вечера. Эти чтения пробудили у детей интерес к самостоятельным литературным произведениям в организованных ими же иллюстрированных сборниках стихов и классных литературных журналах. Наконец, гимнастическая площадка с ее играми, купание, спорт и работы в мастерских ручного труда занимали остальное время воспитанников, создавая для них особую жизнь.
Особенными событиями в ней, вызывавшими не ослабевавший интерес, бывали дни больших гимназических праздников. Все они устраивались так, чтобы дети принимали в них исключительное и непосредственное участие и заполняли весь день. Здесь были и постановки сказок в пении и лицах, причем маленькие актеры были не старше 8–9 лет, и спектакли для детей старшего возраста с пением, декламацией, танцами. Дети устраивали выставки своих произведений, организовывали спортивные состязания и выступления. Руководителями в основу всего ставились принципы самодеятельности учащихся и дисциплинирование ими самих себя, так что каждое обще гимназическое выступление являлось для детей экзаменом сплоченности и выдержанности.
Заполняя таким образом все время ученика, гимназия явилась местом сосредоточения всех его интересов. Принимая на себя все воспитание учащихся, она выполняла задачу создания знающих,крепких волей и физически будущих деятелей России, помня, что для этого необходимы не только книжные знания, но, наряду с научной подготовкой, укрепление воли и развитие чувства здорового патриотизма.
«Дети, вы – надежда России!», «В России все разрушено. Помни, что ты должен будешь строить», – так говорили художественные плакаты на стенах гимназии.
Однако гимназия, естественно, не могла вместить в себе всех молодых людей, находившихся в частях войск и стремившихся к образованию.
Те из них, которые, с одной стороны, по своей неподготовленности не могли стать в уровень с классами гимназии, а с другой – вследствие великовозрастности должны были оставаться в частях, лишились возможности поступления в нее. Для них требовалось создание особого типа учебного заведения. В июле 1921 года при земском питательном пункте в лагере начали свою работу такие подготовительные курсы для отставших и великовозрастных. С разрешения командира Корпуса, группа офицеров и дам частей, расположенных в лагере, усердно принялась за обучение младших посетителей питательного пункта.
Вновь открытые подготовительные курсы стали в непосредственную связь с гимназией, поддержавшей их учебниками и пособиями, и начали налаживать учебную жизнь, применительно к программам и методам, принятым в гимназии. Число учащихся, непостоянное в первое время, достигло 50–60 человек. Они были разбиты на четыре группы. Занятия велись в одной палатке, предоставленной Американским Красным Крестом. Трудность совмещения обязанностей в частях войск с посещением школы, разнообразный состав учащихся и утерянный ими навык к учению много мешали установлению правильных занятий.
С отъездом кавалерии в Сербию и 2‑й Пехотной бригады в Болгарию число посетителей курсов значительно сократилось, остро сказался недостаток преподавателей, и ведение дела было передано в другие руки.
Из лагеря Дроздовского полка, где курсы были до этого времени, они перешли в Марковский полк. При нем образовалась полковая подготовительная школа, или, как ее там называли, «гимназия для взрослых». Она имела уже совсем иной характер, представляя собой своеобразный «учебный взвод», который, неся строевую службу, вел общеобразовательные занятия. Здесь обучалось около 40 человек разных частей лагерного сбора, причем большинство составляли лица, уже переросшие школьный возраст.

Сохраняя связь с гимназией, Марковская подготовительная школа ставила своей задачей дать посильное образование молодежи, не закончившей его, а в некоторых случаях едва начинавшей обучение, являлась, таким образом, естественным дополнением средней школы в Галлиполи.

* Смотри современные виды Дома гимназии, снятые М. Блиновым в разные годы.

Виртуальная экскурсия по русскому Галлиполи. Архивы и фото Общества Галлполейцев и РОВС, Париж, Франция.
Фото: из книги «Сборник статей, посвященных пребыванию 1-го Армейского корпуса Русской Армии в Галлиполи«. Берлин, 1923 год. Издательство «В. Сияльский и А. Грейшман».
Официальное название: «Помещение читальни».
Место: смотри план — схема размещения объектов.

Книги в Галлиполи, библиотеки
Известный английский физик лорд Кельвин сказал: «Покажи мне свою библиотеку, и я уже знаю тебя наполовину». Этот, по существу, правильный метод суждения о характере человека отчасти мог быть применен почти к каждому из чинов Корпуса даже в последний крымский период Гражданской войны. Действительно, многие из них наряду с неизбежно необходимыми предметами походного обихода имели при себе два-три любимых томика, отдыхая над ними в минуты досуга.
Но финал Крымской эпопеи, захвативший Армию врасплох, привел Корпус на берега Дарданелл без всякого имущества. Садясь на пароходы в портах Крыма, отъезжавшие могли захватить с собою лишь случайные предметы, и уж редко кто в ту пору думал о книге. И даже военно-учебные заведения, грузившиеся вначале при довольно сносной обстановке, к моменту отхода растеряли свои ящики с книгами. И мы, казалось, надолго вышли из сферы применения к нам изречения Кельвина.
Первые недели в Галлиполи прошли под знаком хлопот о крове и пище; и в длинные, темные, бессонные ночи так приятно было помечтать о всем русском и так тянуло к русской книге — не к занимательному роману, а к старым друзьям юности — Пушкину, Гоголю, Тургеневу, Чехову. Таковы любопытные результаты одной анкеты, предпринятой в небольшой, правда, части в начале декабря 1920 года. Между прочим, на вопрос: «Книгу какого русского писателя вы желали бы иметь сейчас?» — кроме упомянутых выше имен писателей, только один указал Достоевского.
Когда части более или менее устроились и началась однообразная «пайковая! Лагерная жизнь, тоска по книге приобрела самый острый характер. Случайно попадавшие в руки счастливцев книги усердно ими перечитывались; но это были единичные случаи, подчеркивающие еще более общее книжное убожество. На первых же порах (декабрь-январь) это стремление учли и использовали с целью наживы некоторые предприниматели, пустившие в оборот несколько книжек на злобы дня (например, брошюру Слащева с крикливым названием), взимая за прочтение их плату. Несмотря на довольно высокую цену, многие урывали эти пол драхмы, и книга читалась.
Первая серьезная попытка утолить книжный голод относится к середине февраля 1921 года. Русские общественные организации прислали из Константинополя на устройство библиотеки около 800 книг случайного состава, из которых только 140 были русских, остальные — французские романы дешевых изданий. В дальнейшем книг добавилось, и образовалась библиотека из, приблизительно, 500 русских и 850 иностранных книг. Из этого числа поступило в общее пользование (через открытую 14 марта 1921 года библиотеку) 1100 книг.
Выдача на дом производилась не отдельным лицам, а коллективным абонентам — частям, по расчету на 40 человек — одна книга, сроком на 7-10 дней, бесплатно и без залога.
Книги стали охотно разбираться абонентами. Наряду с Пушкиным, Толстым, Достоевским, Тургеневым, Некрасовым и другими корифеями русской литературы, жадный читатель с радостью набрасывался и на легкую беллетристику Немировича-Данченко, Дюма, Марлинского и др. Среди французских авторов владеющие французским языком (а таких оказалось свыше 100 в городе, не считая лагеря) могли найти A.Daudet, A.France, Claude Farrère, M. Prevost, E.Zola, Balzac, P.Loti, A.Dumas, A.Musset, Gip* и др. Большой интерес у читателей возбудило небольшое число книг (около 50) научного, научно-популярного характера и учебников. В читальне, открытой еще ранее библиотеки, главный спрос был именно на эти последние книги.

Библиотека в таком виде функционировала лишь до 20 апреля 1921 года, с какового срока до 1 июля выдача книг прекратилась. За отсутствием надлежащего контроля библиотека лишилась довольно большого числа ходких книг, разошедшихся по рукам отдельных лиц, уехавших в конце концов из Галлиполи. В мае В.С.Г. Прислал из Константинополя партию книг около 1000 томов.

Из этого книжного материала вместе с прежним были сформированы три библиотечных отдела: 1) так называемый лекторский – научные, научно‑популярные книги, учебники (около 250 томов); 2) гимназический – учебники, книги по педагогике, для детского чтения и буквари (около 500 томов) и 3) беллетристический (около 600 русских и около 500 иностранных книг). Гимназический отдел в июне месяце был передан в гимназию имени барона П.Н. Врангеля.
Лекторский отдел предназначался для обслуживания лекторов и преподавателей различных учебных заведений (в Галлиполи учебных заведений было свыше 15, не считая школ грамотности). Беллетристический отдел получил необыкновенно пеструю физиономию, так как приходилось довольствоваться тем, что было. Наряду с художественными произведениями русских и иностранных классиков и новейших писателей, читателю предлагались детские рассказы и сказки (в обработке Тулупова и Шестакова), и даже лубочная литература совсем плохого вкуса. Лекторский отдел (для чтения в читальне) и беллетристический (для выдачи на дом) обслуживали весь Корпус. Таким образом, поступившая в общее пользование библиотека раскинулась по содержанию книг в весьма широком диапазоне – от философских сочинений Канта и «Электричества» Максвелла до «Богатыря Антипки» и песенника «Окрасился месяц багрянцем». А несколько поваренных книг казались злой иронией. Жадный читатель должен был все это «поглотить».
В лекторском отделе удалось собрать кое‑какие руководства и сочинения почти по всем отраслям знания, а также некоторые произведения русских классиков. Были книги, на которые в читальне постоянно существовала очередь. Например: Жид – «Политическая экономия»; Платонов – «Учебник русской истории»; Поссе – «Курс дифференциального и интегрального исчислений»; Тимошенко – «Курс сопротивления материалов»; Кокошкин – «Русское государственное право»; Любавский – «Лекции по древней русской истории»; Менгер – «Гражданское право и неимущие классы населения»; Овсянико‑Куликовский – «Критические статьи»; Делонэ – «Начальное руководство к самостоятельному изучению высшей математики»; Реформатский – «Органическая химия»; Ратцель – «Земля и Жизнь», а также Гоголь, Пушкин, Лермонтов, Толстой, полные собрания сочинений и др.
Каждый из галлиполийских преподавателей с некоторым удовольствием вспомнит о той помощи, которую ему оказал этот отдел в деле преподавания (книги лекторского отдела на дом выдавались только лекторам и преподавателям). В обоих отделах большинство книг – старых русских изданий дореволюционного времени (Маркс, Сытин, Сойкин, «Копейка»). Были книги и новых заграничных русских издательств («Слово», «Русская Земля», Ладыжников и др.).
О характере работы библиотеки и читальни В.З.С. и В.С.Г свидетельствуют следующие данные: за время с 1 июня по 5 сентября 1921 года (день прекращении деятельности библиотеки по выдаче книг на дом) всего было абонементов 193. Из них: частей Корпуса – 64, с числом читателей в 22 010 человек, отдельных лиц 129. Число выдач книг на дом за это время было 4623, стало быть, каждая книга обернулась, в среднем, за это время более четырех раз. Читальня при библиотеке, работая почти шесть месяцев, с 1 июня по 22 ноября, имела круг читателей в 1243 человека (с высшим образованием – 8 %, со средним – 70 %); ими сделано было 26935 посещений и предъявлено 29 962 требования на книги.
Читальня была открыта ежедневно (не исключая праздников), от 9 до 3 часов пополудни; с 20 сентября – с 9 утра до 6 часов вечера; как видно из приведенных цифр, она обслуживала довольно небольшой круг читателей, главным образом, из числа живших в городе; но многие приходили в читальню за 6 верст из лагеря.
Главнейший интерес вызывали книги серьезного содержания и русские классики. Небольшая комната читальни всегда была полна читающими (средняя дневная посещаемость за шесть месяцев 164 человека). Склонившись у столов за книжками, в полной тишине офицеры и солдаты внимательно делали заметки и выписки из учебников. Нередко можно было видеть, как два‑три человека читали одновременно одну книгу, заглядывая друг к другу через плечо. Тишина, склоненные над столами фигуры, шелест страниц невольно напоминали наши русские публичные библиотеки с их академически ‑ торжественной обстановкой священного поклонения книге.
К сожалению, недостаток книг не позволил библиотеке широко развернуть свою деятельность. Выдача книг на дом коллективным абонентам частям (по одной книге на 40 человек) почти не достигала цели; да и к тому же аппарат распределения книг в самих частях все время вызывал справедливые нарекания читателей. Особенно остро это переживалось в лагере, обреченном на более монотонную жизнь. Тут за книгой прямо охотились; установлен был обычай мены книги на книгу для прочтения, а иные предприниматели брали за прочтение интересной книги плату табаком или чем либо съестным. При этих условиях было весьма обидно, что в лагере не пришлось открыть читальни: в ней лагерь нуждался, наверное, больше города. Гимназия имени генерала барона П.Н. Врангеля обладала небольшой библиотекой, довольно удачно подобранной. Она содержала учебников около 450 томов, книг для детского чтения около 300 томов, книг по педагогике и методике около 100 томов и букварей около 150 томов (часть последних раздали в школы грамотности). Если принять во внимание, что 191 ребенок совершенно не имел учебников, то станут ясными те трудности, которые приходилось преодолевать при распределении книг между учащимися.

В маленьких библиотеках четырех военно- учебных заведений имелось всего 457 учебников и пособий (около половины уставов) и 160 книг для чтения. Книги эти на сторону не выдавались. Библиотеки состояли частью из привезенных книг, частью из купленных в Галлиполи, частью из полученных от общественных организаций.
В остальных частях кое где намечалась организация своих «семейных» библиотечек, которые пополнялись незначительным числом книг, присланных в некоторые части общественными организациями. Дальнейшего развития эти библиотечки не получили, имевшиеся книги распылились, находясь в пользовании весьма ограниченного кружка лиц части.
Довольно большая партия русских книг (около 300 томов последних заграничных изданий 1920 и 1921 гг.), содержавшая учебники, произведения русских классиков, а также новейших русских писателей, была получена в июне Штабом Корпуса от Земско- городского комитета в Париже. Эти книги распределили между гимназией (около 100 учебников), военными училищами (около 150) и др. частями.
Любопытно отметить, что некоторое количество весьма ценных книг было привезено в Галлиполи, несмотря на все трудности эвакуации Крыма. Когда общеобразовательные курсы получили возможность покупать книги, то появилось и предложение книг. тем самым не только обогащалась лекторская библиотека, но также и спасалась от верной гибели в руках владельца, сплошь да рядом не знавшего ее ценности.
Этим исчерпывались все источники, откуда Галлиполи питался книгами. Конечно, книжный голод не был разрешен, но лишь немного был ослаблен. И все таки в монотонной галлиполийской жизни многие вспомянут с добрым чувством скромную читальню, где – правда, иногда под звуки ресторанной музыки снизу, – так уютно было подумать над математической задачей, посидеть со словарем над французской книгой или окружить себя образами из творений Толстого и Достоевского.

* Многие из этого списка французских писателей похоронены на кладбище Пер-Лашез в Париже.