Жаворонок. Великий Русский исход из Крыма.
В конце октября 1920 г. в Северной Таврии на тыловые учреждения, в слободе Большой Токмак, ночью был сделан налет красной казачьей дивизии. Были взорваны склады снарядов на ж. д. станции, и порублено много казаков и даже чуть-чуть не захвачен атаман Богаевский, ночевавший в своем поезде в Большом Токмаке. Налет этот совпал с окончанием польско-советской войны, красные бросили против Врангеля свежие силы, и весь крымский фронт покатился к крымским портам, на общую эвакуацию. Инспектор донского корпуса, доблестный генерал В.И. Тапилин, был при налете убит, и я*, как его шт. офицер особых поручений, должен был на обывательских подводах, с небольшой группой офицеров, отправиться в Крым, не зная еще об эвакуации. В эти дни по всем дорогам Таврии, бесконечные вереницы обозов, с донскими беженцами и нестроевыми казаками, устремились к единственному, узкому, как горлышко бутылки, перешейку между Сивашами, севернее Джанкоя. И вот, на одном переходе ночью, мы встретили подводы с людьми, ехавшими назад, от которых узнали, что они должны были вернуться, так как красная конница прорвалась от Днестра и идет по нашим тылам, отрезав нам путь и захватив станцию Сальково. Плохо дело! Пришлось и нам повернуть и остановиться на небольшом хуторе, где задержался также какой-то генерал со своими офицерами. Мы приютились на дворе, у костра и, молча коротали время в жутком ожидании. Нам мерещилось, что красные звери и нас, безоружных также могут «порубать» , как они «порубали» в Большом Такмаке казаков, шесть полных арб. Ночь была тихая. Никому не спалось. Стало светать. И вдруг от Салькова, в чистом воздухе, часто и четко забухали пушки, а через малое время, наш спутник – генерал получил известие, что донская Атаманская дивизия расколотила красную конницу, приперла к Сивашам, а наша батарея расстреливает ее беглым огнем. Красные действительно разбитые, бросились наутек. Я со своими офицерами снова тронулся в путь и утром прибыли в Джанкой, где находилось комендантское управление. Надо было узнать о дальнейшем нашем пути, и я пошел к коменданту, который сказал мне, что весь Донской корпус направляется в Керчь. Осмотревшись в тесной, прокуренной приемной, я обратил внимание на трех казаков-донцов, застывших у стенки на вытяжку, взятых в плен, и на двух грязных оборванцев, в одном из которых узнал своего молодого офицера, бывшего на Дону в моей ремонтной комиссии, а другой был незнакомый – маленький молодой человек, с румяными щеками с круглыми, как у жаворонка, веселыми глазами, — в куцой, рваной свитке, надетой прямо на белье и в дырявых опорках на босу ногу. Я тотчас доложил коменданту о своем офицере и он был отпущен, а от «жаворонка» узнал, что он тоже – донской офицер, был в селении ночью застигнут красными, но отлежался на печи, укрытый старушкой хозяйкой, как тифозный больной, а потом, взятый в «плен» уже нашими казаками. Я выпросил его у коменданта. У меня нашлось запасное обмундирование и он направился со мною в Керчь. В пути я узнал от него, что в детстве он пел в Синодальном хоре: сделал с ним турне по Европе, потом окончил Синодальное музыкальное училище, а в последнее время, служил строевым офицером в Донских частях. На одном ночлеге мы случайно остановились в доме богатого колониста, где оказалась концертная филармония, и «жаворонок», с мастерством артиста, побаловал нас прекрасной музыкой. В Керчи он разыскал своих товарищей и расстался со мной – я думал –навсегда. Но судьбе было угодно еще устроить наши встречи.
В первый раз это было в глухой турецкой деревушке – Чилингир – в семи верстах от ж. д. станции Хадым –Киой – пятой от Царьграда. Там в единственной комнатушке маленького домика, расположились семнадцать человек нашего штаба, а часть донского корпуса в пустых овечьих базах, и там же, в такой же базе, в соседстве с нами, оказался и «жаворонок» с товарищами, живший как и все мы, в голоде, холоде и во вшах. Вскоре я заболел тифом, попал в корпусной госпиталь, оттуда был перевезен во французский, под Константинополем, а по выздоровлении – в беженский лагерь в Скутари, на берегу Босфора, потом устроился кашеваром при русской команде в английском транспорте, а оттуда при содействии Британского правительства прибыл в США…» (* М.В. Степной, «Обще-казачий журнал», N1, 1947 г.)
Донской казачий хор. Регент Хора — С.А. Жаров
Родиной Донского Казачьего Хора нужно считать Донской Корпус. Состав хора в 1931 году; 20 Донцов, 2 Кубанца, 2 служивших в Донском Корпусе и 13 чинов 1-го Армейского Корпуса и б. Добровольческой Армии.
После эвакуации Русской Армии из Крыма, из чинов Гундоровского полка организовался полковой хор, который пел на церковных службах в Чилингире. Чилингир, остров Лемнос и, наконец, София — вот первые этапы, которые хор проделал перед своим появлением на Европейской сцене. Прибыв с Лемноса в Софию, хор стал петь в Русской Посольской церкви. Художественность исполнения, богатый голосовой материал, техника, дисциплина и талантливое управление — все это заставило говорить о хор и дало ему смелость и надежду попробовать свои силы на Европейской эстраде. После многих материальных затруднений, хор в 1923 году выехал в Австрию и пропел свой первый концерт 4 VII 1923 г. в Вене, в большом концертном зале, при переполненном сборе. Результат первого концерта превзошел все ожидания. Сразу хор получил выгодные ангажементы и в одной только Вене было пропето около 30 концертов подряд. С этого момента* Донским хором пропето 2000 концертов с неуменьшающимся успехом. Вся Европа, Австралия, Новая Зеландия, Северная Америка и Канада, — это маршрут мирового турне хора. Хор прибрел имя, славу и известность и нет ни одного большого города, где бы хор не вызывал восхищения публики.
За свое десятилетнее* существование хор неоднократно пел концерты во дворцах коронованных особ. Е.И.В. Государыня Императрица Мария Федоровна, Английский король Георг, Король Сербский Александр и Королева Румынии Мария почтили своим вниманием хор и приглашали спёть к себе во дворцы.*
продолжение следует…
* Сборник «Казаки за границей», 1931 год.