Галлиполи. Долина и лагерь

• Книга Русские в Галлиполи Лагерь и справочник-путеводитель

Долина «Роз и смерти», лагеря Русской армии. Карты, схемы, кладбища.

Фотографы 1 армейского корпуса сделали несколько панорамных снимков города Галлиполи и долины «Роз и смерти». Панорама состоит из 3 (?4) стандартных снимков, которые подверглись небольшой ретуши в те времена (? А. Федоровым) и обработке Фотошопом, сделанной М. Блиновым. Описание фото. В центре снимка протекает река Биюк-Дере, разделяющая долину на лагерь пехотной дивизии (внизу и справа) и лагерь кавалерийской дивизии (вверху у гор и справа, там же кладбище). Между рекой и лагерем пехотной дивизии проходит дорога (влево- в направлении Дарданелл, вправо — к лагерю Корниловского ударного полка.

Экскурсия в долину «Роз и смерти»
В результате нескольких экспедиций по долине, мы нашли примерно два места, где мог быть сделан этот снимок. Как и тогда, речка сейчас летом почти пересыхает, сильно заросла. Колючий кустарник реально из «роз», точнее дико растущего шиповника. Перейти ее можно только в нескольких местах.
Несколько раз мы видели плавающих черепах, которым удалось от нас скрыться.
Самым красивым и историческим местом как и тогда считается каменный мост (сохранился старый фотоснимок с ним). Если Вам интересно знать больше и участвовать в наших исследованиях, пишите, присоединяйтесь. Всегда рады.

Лагерная жизнь
Глава из книги «Русские в Галлиполи»
Характер жизни в лагере определялся теми особенностями жизненных условий, в которые попали части 1-го Корпуса. Прежде всего, следует принять во внимание личный состав Корпуса — в значительном числе своем офицерский. Уже с первых дней по высадке определилось, что вся тяжесть черной и трудной работы должна в основном лечь на офицерство. Особенно это касалось лагеря, где все работы сводились к обслуживанию самих себя — устройство лагеря, доставка из города палаток, их установка, доставка дров и воды для кухонь, доставка продуктов и предметов обмундирования и проч. и проч. Особенно тяжела была доставка из города в первое время, пока не построили дековильку, и Корпус не имел своего обоза. Все тогда доставалось в лагерь на собственной спине. Неиссякаемый юмор, который не угас и в Галлиполи, окрестил таких носильщиков тяжестей добродушно-сочувственной фразой «ишак — вьючное животное». Действительно, приходилось изображать вьючное животное, так как перетаскивались вещи самые неудобноносимые — не только одеяла, белье, обмундирование, но и печки, котлы и проч.

После устройства палаток существенным вопросом стало изготовление коек, либо оборудование хоть какого-то места для сна; надо иметь в иду, что ни инструментов, ни подручного материала не было. Для этого в горы, в лес за 6-7 верст снаряжались экспедиции, откуда приносились молодые деревца и ветки, и из них сплетались койки, а затем, для уюта, компании по 3-4 человека обносили свои помещения плетнем, или оплетали зелеными ветвями. Получалось отгороженное со всех сторон помещение с узким проходом и одним окном, маленьким и тусклым, которое довершало иллюзию железнодорожного купе. Поэтому и сами отделения получили названия «купе». Много было шуток на тему о бесконечно долгой дороге на Родину. На одной из палаток Алексеевского Артиллерийского дивизиона вокруг такого окна снаружи сделана типовая надпись: «45-А. 53 места, для курящих, прямое сообщение — Галлиполи — Харьков».
Питание, получаемое от французов, было, конечно, очень недостаточным. В некоторых не особенно многолюдных частях питание «из котла» завести не удалось, и продукты выдавали на руки, так что каждый должен был готовить обед себе сам. Но и там, где сумели организовать «котлы», питание было нисколько не лучше. Получаемые периодически лиры давали возможность докупать наиболее дешевые продукты и дополнять казенный паек . Первое время организовали импровизированные компании, которые готовили для себя пищу; в конце же, когда когда кулинарные познания достигли возможного совершенства, почти все такие компании распались. Для индивидуального приготовления пищи в каждой части отводилось особое место, где прямо в земле были вырыты очаги, причем в частях, где не удалось завести «общего котла» такие очаги получили особое развитие. Во внимание при этом принималось все: и направление ветра, и его сила, и удобство сидения у очага, и, самое главное, экономия дров. Некоторые не удовлетворялись такими очагами и изготавливали для себя из пустых банок из-под вежеталина или сухих овощей специальные мангалы с различными усовершенствованиями. Пища готовилась из имеющихся продуктов, то есть приварка, консервов и кокосового масла, или из специально купленных продуктов, причем при покупке больше всего ценилась дешевизна и увеличение объема при варке. Понятно, что наиболее употребительными продуктами оказались рис и мамалыга (кукурузная мука). Рис шел как засыпка в суп, из него же готовились самые разнообразные каши- с консервами, с луком, с сахаром, а особыми гурманами- с инжиром, финиками или на кофе и какао. Из кукурузной муки делалось также подобие каши с консервами или с сахаром, а также пеклись лепешки. Шла она и на заправку «соусов» с фасолью или чечевицей, которые обильно сдабривались чесноком, луком, перцем. Из консервов готовили особые «паштеты», или «форшмаки» с кубиком «Potage sale» , и даже котлеты. Весной особенно модным кушаньем считался черепаховый суп, и тогда весь лагерь был усеян их панцирями.

Такое необыкновенное увлечение кулинарией вызывало много шуток и разговоров: как по возвращении в Россию мужья начнут переучивать своих жен готовить пищу, причем плиты не будут признаваться (из заменят вырытые в земле очаги), а заменой всевозможной кухонной посуды станет галлиполийская консервная банка…
См. ниже б/н «Дровонос», фото из книги «Русские в Галлиполи»

Заготовка дров (Фрагмент главы «Лагерная жизнь» из книги «Русские в Галлиполи»).
В тесной связи с приготовлением пищи стоит «дровяной промысел». Первоначально необходимость готовить себе самим пищу многих научила носить дрова. Затем, желая дополнять паек покупными продуктами, при обычном «лирическом» настроении (в ожидании получения очередного пособия), многие стали носить дрова на продажу в город, куда до этого они доставлялись «кардашами» на ишаках по довольно выгодной цене. За дровами собирались целые экспедиции. По качеству своему дрова были нескольких сортов: тонкие сухие, хорошо загоравшиеся и в сырую погоду (лучшие дрова для приготовления себе пищи); толстые поленья, хотя бы и сыроватые (имели лучший сбыт). Для личного употребления самыми лучшими оказались сучья, собираемые на месте прошлогодних лесных пожаров. Места таких пожарищ тщательно разыскивались и многими даже скрывались из опасения, что скоро весь «горелый лес» будет разобран другими «дровопромышленниками». Когда же действительно весь такой лес на 10‑верстном расстоянии в окружности был уничтожен, попытались вновь его завести и стали устраивать пожары. Однако этот лес для личных нужд оказался негоден, зато получил хороший сбыт в городе. Рано с утра начиналось отправление таких дровяных экспедиций в горы, а часам к 10–11 утра они уже возвращались, идя бесконечными вереницами. Ежедневно с гор приносились сотни, если не тысячи, вязанок. Летом удушающая жара ослабила этот промысел; к тому же явился новый источник «дров» – море. По утрам, идя купаться, каждый захватывал с собой мешок, чтобы притащить с берега щепок для приготовления обеда.

Самым тяжелым делом лагерного житья являлась стирка белья. Отсутствие средств и невозможность отдать белье стирать на сторону заставляли всех заниматься этим делом самим, что было очень нелегко при отсутствии какой бы то ни было посуды, кроме универсальных консервных банок. Каждый приспосабливался, как мог: одни стирали на камне, другие – на дощечке, принесенной с собой, причем особенно трудно и тяжело это было зимой на морозе. Летом вопрос сильно облегчился и доставлял, пожалуй, скорее удовольствие, чем тягость. Многие стирали белье, снимая его с себя, причем успевали его тут же высушить на солнце, пока сами получали солнечную и воздушную ванны.
Распределение продуктов
Фрагмент из книги «Русские в Галлиполи», глава «Лагерная жизнь»
Центральным же моментом лагерной жизни являлось распределение продуктов. Продукты от раздатчиков поступали на группы – банка консервов на пять человек и т. д. Группы делили их уже на индивидуальные пайки и распределяли между отдельными лицами. Так как все распределялось на глаз, то в интересах справедливости следовало раздавать пайки по жребию. Жеребьевка проходила следующим образом: один из группы, указывая на паек, спрашивал: «Кому?»; другой, стоя спиной к разделенным продуктам, называл фамилии членов группы. Во время раздачи продуктов весь лагерь оглашался дружными вопрошающими криками: «Кому?», «Кому?».
В таких несложных занятиях проходил весь день галлиполийца – лагерного жителя. Утренний кипяток, наряды и занятия или прогулка в горы, в лес за дровами, приготовление пищи, стирка белья и – «кому? кому?» А вечером, зимой, ожесточенные и часто озлобленные споры с причислившими себя к беженцам на темы о политическом положении, распылении и сохранении Армии; летом, с тех пор как Армия очистилась от всякого наносного элемента, – посещение театров, футбола, «Устной газеты», лекций и мирные разговоры о возвращении на далекую, но милую и бесконечно дорогую Родину. Часто – мечты о будущем и веселые шутки, подтрунивания друг над другом. Вечерами же происходило «пережевывание» всех принесенных за день слухов. Иногда лагерь какой‑либо части оглашался дружным и веселым «ура», и сейчас же со всех концов долины спешили к шумящим ходоки узнавать о причинах радости. Оказывалось: «Одесса взята повстанцами», «Брусилов во главе восставших красных войск, захватил Москву и арестовал Ленина, а Троцкий бежал» и т. д. и т. д.

Большое оживление в лагерь весной внесли футбольные состязания между командами частей: людям некуда было приложить накопившуюся энергию, запас которой требовал применения. И эта страстность вносилась в спорт. Каждая часть жила успехами или неудачами своей команды. Когда назначался матч, пол‑лагеря стекалось на него, и по цвету фуражек издали можно узнать, какие команды играют и у каких ворот.
В то время как одна часть лагерного населения развлекалась на футбольном поле, другая искала духовной пищи, по которой так все стосковались, и никакой матч или сенсация не могли заставить ревностных слушателей пропустить лекции на Общеобразовательных курсах. Сеанс «Устной газеты» также имел свою, и очень значительную, аудиторию. По вечерам все эти впечатления претворялись в тихие беседы или горячие споры.
Сильно потускнела жизнь в лагере после отъезда канцелярии в Сербию и части пехоты в Болгарию. С этим совпало новое сокращение пайка и материальное оскудение. Вместо 2 лир, всем стали давать по 1 лире, а затем и вообще по 50 пиастров.

Если раньше не хватало на все нужды, то теперь стало еще хуже. Все это сказалось на увеличении числа «дровянников» и падении цен на дрова. Тогда обратились к изготовлению и продаже древесного угля, что было хотя и труднее, но прибыльнее. Угольное производство отнимало не только много сил, но и времени. Угольщики отправлялись в горы с раннего утра и возвращались поздно вечером, а назавтра надо было тащить на спине в город огромный куль с углем, чтобы выручить за него гроши на табак и хлеб. Новое падение цен на уголь вызвало организацию целой артели угольщиков. Многие в это время устроились на земляные работы у англичан, а также на стройки, производившиеся ими на полуострове. Однако долго никто не оставался на этих местах.
Когда начались осенние дожди, лагерь совсем завял. Ввиду отъезда Алексеевского полка Общеобразовательные курсы остались без помещения, и лекции прекратились. Впрочем, тогда все готовились к немедленному отъезду. Вследствие разрушения театра лагерного сбора прекратились сеансы «Устной газеты». Лишение духовной пищи, отсутствие денег и необходимость тяжелого и неприятного труда ради ничтожного заработка отвлекли всех от обычных занятий. Запустились линейки, заросли щегольские эмблемы, выложенные из цветных камней. Сильно упало настроение. И только вера в вождя, который выведет из самого тяжелого положения, да надежда на скорый переезд в славянские страны поддерживали силы нести тяжелый крест существования в старых порванных палатках, в грязи и сырости лагерной долины.
Как встретил Галлиполийский полуостров Корпус ненастьем и невзгодой, так и проводил. В годовщину прибытия разразился сильнейший циклон. Бедствия, причиненные им, были ужасны. Палатки надувались и лопались, как мыльные пузыри. Холод, ветер и дождь делали жизнь невыносимой. Но… накануне стало известно, что осуществятся давние мечты о переезде в Болгарию, и 25 ноября должен прийти первый пароход, на котором приедет и Главнокомандующий. Невзгоды были забыты, и все с верой в грядущее энергично стали готовиться к переезду.
Пройдут годы. Забудутся все лишения и тягости. Забудутся голод и оскорбления. Но останутся характерные штрихи, моменты, которые всегда будут живы для галлиполийца. Забудутся и стирка белья, и тяжелые работы, и перетаскивание тяжестей на спине, забудется и обидное отношение вчерашних друзей и союзников – французов, но никогда не забудется кубик «Potage sale», идущий с одинаковым успехом и в суп, и в соус, и в кашу, и в паштет, и в форшмак. Не забудется универсальная консервная банка – материал и для церковного паникадила, и для настольной лампы, и для кастрюли, чайника, кружки, и… Да нет, кажется, такого предмета, который нельзя было бы сделать из универсальной консервной банки! Не забудутся и эти вечные консервы, так надоевшие и столь необходимые, что из‑за недостатка 10 граммов поднимается ссора даже между лучшими друзьями; консервы, которыми, как острили, пахнут даже родившиеся в Галлиполи дети. И уж никогда не забудется это бодрое и веселое: «Кому?» – это высшее выражение справедливости в распределении жизненных сил…

Фото галерея лагерной жизни:

А157 Дроздовские знамена. Николаевские знамена (Ордена Святого Николая Чудотворца), еще одно — Знамя Дроздовской дивизии (морской андреевский флаг похода Яссы-Дон) и еще одно полковое.

Парады

Музей «Русские в Галлиполи». Официальный фото- архив Общества Галлиполийцев и РОВС, Париж, Франция. Каталог Блинова — Федорова.

Постановка строевого дела
Начиная с момента объявления Мировой войны, нормальная подготовка войсковых частей, офицерского и солдатского состава армии прекратилась. Война требовала напряжения, что привело к ускоренным и сокращенным выпускам из военных училищ и к самой краткой подготовке вновь мобилизуемых масс. Это сильно понизило качество Русской Армии и привело к большим потерям в живой силе*. Гражданская война не исправила, а еще более усугубила положение. Благодаря условиям ее ведения, наряду с неизменной доблестью и храбростью, проявившимися армией, обычно игнорировались не только уставы, но и богатый опыт; практиковалось пренебрежение к правильному управлению войсками, организации связи, разведки и охранения; решения принимались во время боя, так как планы и предположения заблаговременно не составлялись, наконец, офицерский состав все время убывал, пополнения его из училищ не происходило, и боевые отличия являлись единственным стажем для назначения на командные должности.
Все эти обстоятельства привели, прежде всего, к понижению уровня военного образования офицеров и создали особую пестроту в офицерском кадре Армии, прибывшей в Галлиполи. В целом, в 1-м Армейском Корпусе складывалась такая картина, которую показывает таблица N14.
Солдатский состав Корпуса изменился к худшему: старые бойцы выбывали из строя, молодежь не могла быть достаточно подготовлена, так как нередко прямо от домашнего очага или со школьной скамьи попадала в бой.
Эвакуация из Крыма, приезд в Галлиполи и временный вынужденный отказ от активной борьбы позволили обозреть прошлое и прийти к некоторым выводам и решениям.
Идея сохранения Армии привела к мысли о необходимости научить эту Армию военному делу, что стало первой задачей Корпуса. Стало также ясно, что Корпус в дальнейшей борьбе может надеяться только на себя. Подготовка всего его состава как инструкторского ядра — вот вторая и не менее важная задача.
Для того, чтобы выполнить эти задания, нужно было сделать из каждого солдата и офицера дисциплинированного знающего бойца, а воинские части обучить, кроме того, всем новейшим приемам боя на основании опыта последних войн. Условия, в которых оказался Корпус, не могли ни в малейшей мере способствовать правильному ведению занятий. При эвакуации бросили почти все имущество частей, склады вооружения, снабжения и обмундирования, и в Галлиполи не имели даже достаточного количества оружия. Пехота вывезла винтовки и часть пулеметов, но кавалерия оказалась без лошадей, артиллерия — без орудий, вспомогательных приборов и лошадей — как средства передвижения своей техники, техническая часть — без машин, аппаратов и инструментов.
Ноябрь, декабрь и январь прошли, главным образом, в тяжелой и необходимой работе по устройству и размещению Корпуса.
21 января 1921 года появился приказ по 1-й Пехотной дивизии, который предписывал всем частям приступить к занятиям. Из-за работ и нарядов приходилось вести обучение урывками и частично, нарушая иногда намеченные программы.
Воинский вид, дисциплинированная выправка и хотя бы некоторая привычка к строю — вот главные задачи обучения этого периода, которые позволили подготовить по возможности и устроить первый общий парад, на котором войска увидели себя Корпусом, а не беженской массой. В начале проходились лишь главнейшие основы воинских уставов; усвоению подлежало самое необходимое для несения нарядов гарнизонной и внутренней службы. К апрелю 1921 года занятия частей приняли регулярный характер. Уставы начали изучать с большей тщательностью, несение гарнизонной службы и внутренних нарядов проходили полностью, в строевом уставе перешли к дальнейшим более сложным элементам обучения. Устав строевой службы стал применяться не только для желания добиться некоторой воинской выправки, но и по существу. Пехотные части перешли от обучения ружейным приемам и одиночной выучки к ротным и батальонным учениям, необходимым для выхода в поле.
Обучение строевому делу кавалерийских полков шло в значительно худших условиях, так как отсутствие лошадей не давало никакой возможности научить солдата езде, седловке и уходу за лошадью. Шашек было тоже недостаточно, а обучение с пиками почти совершенно не производилось. Большое внимание обращалось здесь на службу разведки и на рубку.
Артиллерия была поставлена в еще более тяжелые условия. Полное отсутствие орудий и приборов привело к тому, что как в пешей, так и конной артиллерии для учения при орудиях были построены деревянные орудия и деревянные же угломеры. Для батарейного учения не было ни орудий, ни лошадей, ни амуниции, ни уставов, и этот отдел можно считать не пройденным. Опыт гражданской войны показал важность обучения артиллеристов пехотному делу, и поэтому в батареях проходили пехотный строевой устав.

Обучение разного рода специальных частей (инженерных, автомобильных и т. д.) также было затруднено из-за отсутствия необходимых инструментов, аппаратов и в итоге ограничивалось обще-армейскими заданиями, выполнению которых, однако, мешали условия галлиполийской жизни. Но желание учиться было так велико, что использовали все возможности. Мотористы, например, брошенный в море французами мотор разобрали и починили. Благодаря этому некоторые чины автомобильной роты смогли выдержать экзамены по мотору.
Для всего Корпуса теоретическая подготовка закончилась к июню. Приказ за N368 от 8 июня говорит:
«Ввиду окончания ротных и эскадронных учений приказываю начальникам 1-й Пехотной и 1-й Конной дивизий лично произвести смотры ротных и эскадронных учений — не менее, чем по одной роте в батальоне, в конных полках — не менее, чем по два эскадрона. Особенное внимание приказываю обратить на знание уставов. Назначаемые на смотр роты и эскадроны выводить обязательно с оружием. Инспектору артиллерии произвести соответствующие смотры в частях артиллерии Корпуса».
Одновременно с обучением с обучением солдат шла подготовка и командного состава Армии в учебных командах, военных училищах, на офицерских занятиях и в разного рода штаб- и обер-офицерских курсах и школах.
Учебные команды при пехотных и кавалерийских полках и при артиллерии Корпуса должны были дать более широкую и тщательную подготовку солдатам, намечавшимся к командным должностям. А так как на каждого солдата Корпуса смотрели как на унтер-офицера, то стремились пропустить весь состав частей через такие команды.
Занятия в учебных командах пехотных полков велись по следующей программе: 1) одиночное обучение; 2) ротное строевое учение; 3) стрелковая подготовка; 4) тактическое полевое учение; 5) сторожевая служба.
В кавалерийских учебных командах: 1) инструкторский отдел; 2) стрелковая подготовка; 3) рубка.
Артиллерийская учебная команда была организована вначале при Артиллерийской школе, куда командировали по 24 человека от каждого дивизиона, а затем, после первого выпуска, собрали команды при Артиллерийской бригаде и при Конно-артиллерийском дивизионе.
Наконец, такие же команды сформировали и при технических частях: для телеграфистов, телефонистов, мотористов, автомобилистов, радиотелеграфистов и т. д. Во всех учебных командах Корпуса обучалось до 3000 человек.
Командир Корпуса после смотров учебным командам, произведенных в Пехотной дивизии 21 и 22 июня, а в Кавалерийской — 27 и 28 июня, нашел, что команды «в общем представились хорошо» и что «к делу обучения и воспитания наших кадров отнеслись с полным вниманием и внесли в это дело много труда и знания» (приказы по Корпусу за NN 417 и 434). Учебные команды артиллерии и инженерных войск были обучены, главным образом, теоретически.
Офицерский состав частью готовился как новый кадр в военных училищах, частью же занимался дополнительным и повторным обучением в частях в открываемых для этого школах и курсах. На повторительных курсах в командах и школах младшие офицеры пехоты, кавалерии, артиллерии и инженерных войск заполняли свои пробелы, главным образом, в теоретической подготовке. На таких курсах обучались все офицеры, окончившие ускоренные курсы училищ и школы прапорщиков. В кавалерийских полках и артиллерийских дивизионах было проведено по одному выпуску в 75-80 человек, в пехотных полках- по 2.

Примерная программа пехотных курсов была следующая:
1) строевой пехотный устав;
2) устав полевой службы;
3) наставление по обучению стрельбе;
4) устав внутренней службы;
5) устав дисциплинарный;
6) сведения о военно‑уголовных законах;
7) устав гарнизонной службы;
8) топография;
9) наставление по войсковому инженерному делу;
10) наставление для обучения войск гимнастике;
11) администрация;
12) военная история;
13) тактика; 1
4) военная игра, доклады, лекции на темы военно‑воспитательного характера и т. д.

По окончании назначались испытания, которые производились экзаменационной комиссией, состоявшей из строевых офицеров и офицеров Генерального Штаба.
Для повышения уровня знаний штаб‑офицерской группы командного состава существовала Офицерская Артиллерийская школа и Штаб‑офицерские Стрелковые курсы. Артиллерийская Офицерская школа вела теоретическое обучение. Штаб‑офицерские Стрелковые курсы 1‑й Пехотной дивизии открылись при Марковском пехотном полку. На курсах обучалось до 115 человек по особой программе, утвержденной командиром Корпуса, где, кроме теоретического обучения, практически проверялись приобретенные знания.
Уже 13 мая 1921 года в приказе за № 287 командир Корпуса находил, что в представленных дивизиями расписаниях занятий «мало тактических занятий в поле с решением задач на месте», что «нет совсем батальонных и полковых (в пехоте) строевых и тактических занятий», «отсутствует военная игра» и «как односторонние, так и двухсторонние маневры». Вместе с тем, чтобы использовать опыт Мировой войны для будущих способов ведения боя и, следовательно, применить его при широких учебных тактических занятиях в поле, в Штабе Корпуса был переведен ряд военно‑научных трудов, появившихся в иностранной литературе за последние годы. Среди них можно назвать труды Балка – «Развитие тактики в Мировой войне» и «Военная игра и учебные поездки»; Пфейфера – «Взгляд на боевую подготовку пехоты для атаки»; германских офицеров германского генерального штаба – «Критика Мировой войны»; Вилльямс‑Эйлиса – «Танковый корпус»; Лорингоффена – «Управление войсками в Мировой войне» и т. д. Некоторые из этих книг имеют особо важное значение, и поэтому, например, книгу Пфейфера разбирали и изучали в присутствии командира Корпуса все войсковые начальники.
Тактические учения в поле, начатые с решения летучих простейших задач, постепенно расширились и углубились. Отчеты о них, представляемые в Штаб Корпуса, вначале не удовлетворяли командование (приказы по Корпусу за №№ 384 и 397), которое стремилось поставить тактические учения на должную высоту. Постепенно тактические учения перешли в маневры – вначале односторонние, а затем и двухсторонние. С особенным интересом проходили последние, обнаруживая у ряда военачальников незаурядные знания и широкий самостоятельный военный размах в решении боевых задач. Каждый маневр заканчивался разбором, и затем общее заключение о маневре и всех замеченных ошибках, составленное руководителем, с приложением всех приказов, приказаний и донесений, относящихся к маневру, представлялось в Штаб Корпуса.
Одновременно были организованы и военные игры. К участию в них привлекались не только все офицеры части, в которой происходила игра, но и офицеры специальных родов оружия, инженеры, интенданты и проч. Так, например, в организованной в первых числах июля игре участвовала вся Пехотная дивизия со старшими начальниками, вплоть до начальника дивизии включительно.
В дополнение к изложенному добавим, что в Корпусе читались (как в лагере, так и в городе) лекции по военно‑научным вопросам, поставленным современной войной. За четыре месяца (по август 1921 года) было прочитано 105 лекций по отдельным операциям европейской войны, вопросам современной тактики применения технических войск и т. д.
В итоге обучение Корпуса распалось на занятия в строевых частях, обучение в особых учебных частях, изучение специальностей на курсах и в школах и, наконец, в военных училищах. Все нити управления Корпусом сходились в руках командира Корпуса, который и через начальника Штаба Корпуса, и сам лично проверял занятия на месте и по отчетам, направлял их по нужному руслу, устраивал поверочные учения, ночные занятия и маневры и стремился в корне исправить недостатки в обучении войск, создавшиеся за прошлые годы. Здесь приходилось бороться, между прочим, с ложной уверенностью некоторых войсковых начальников (которая появилась после ряда удачно проведенных боев Гражданской войны), что они умеют управлять войсками во время боя.
Однако энергия командования, и особенно офицеров Генерального Штаба (приехавших сюда в недостаточном числе), постоянно рассеивалась текущими заботами. Места преподавателей в военных училищах только в исключительных случаях занимались офицерами Генерального Штаба, работа же по выработке разного рода инструкций, правил и дополнений к ним, конечно, качественно в Галлиполи быть выполнена не могла. По тем же основаниям не мог быть проведен пересмотр уставов, отдельные положения которых отстали и устарели в связи с новыми требованиями и развитием военного дела.
При Штабе Корпуса, правда, существовали комиссии по составлению штатов (проект штата Пехотного полка, разработанный здесь, был полностью утвержден Главнокомандующим), аттестационные части по пулеметному делу и проч., но большой и широкой работы в таком организационном направлении Корпус, конечно, исполнить не мог.
Итог годичной работы со стороны может показаться и небольшим, но в это дело был вложен громадный труд, который говорил сам за себя.

Музей «Русские в Галлиполи». Официальный архив Общества Галлиполийцев и РОВС, Париж, Франция. Каталог снимков Блинова — Федорова.
Описание:
КФА215 Гауптвахта N3 (подследственная)
КР12 Виды Галлиполи Таблица II
Расположение объекта: смотри план — схему города и путеводитель.

Галлиполи. Воспитание Корпуса
Год тому назад к сумрачным берегам Галлиполи прибыли пароходы с остатками Русской Армии, переформированной уже на пароходах в 1‑й Армейский Корпус. Прибыли офицеры и солдаты, по большей своей части закаленные в непрерывной многолетней борьбе, но в основном не прошедшие школы предварительного казарменного воинского воспитания.
Правда, из общей среды можно было бы выделить военные училища, работавшие в тылу над воспитанием молодежи, но и они часто были отвлекаемы к боевой и гарнизонной службе и не могли дать прежней военной подготовки.
Предоставление желающим из военнослужащих возможности остаться в Крыму привело к тому, что на пароходах эвакуировались не стройные части всей армии, а случайный состав, который ко времени посадки был значительно разбавлен загрузившим пароходы случайным тыловым людом. Потери в боях и при эвакуации, случайное дополнение из тыла создали на пароходах ту «плавучую» русскую армию, которая по составу значительно отличалась от сформировавшейся и окрепшей на полях Таврии.
Неопределенность личной и общей судьбы отъехавших, неясность правовых отношений, скученность размещения на пароходах и тяжелые условия переезда и пребывания на Константинопольском рейде только разлагали эту случайную массу отъехавших людей – не то военнообязанных, не то беженцев.
В таком случайном, материально ничем не обеспеченном и морально достаточно разложившемся составе прибыли в Галлиполи чины и части вновь, или вернее – только на бумаге, сформированного 1‑го Корпуса.
На пароходах все время шли толки о предстоящем, быть может, расселении всех на работы где‑нибудь в Аргентине или на Мадагаскаре, открыто и убежденно говорили о конце борьбы: воинская дисциплина на многих пароходах упала настолько, что мечтали о простой хотя бы культуре общежития, а дисциплинарное взыскание и наказание мыслилось только одно – «выбросить за борт». И вдруг по высадке в Галлиполи уже в первые дни прибывшие столкнулись с прямолинейными требованиями воинского порядка и дисциплины со стороны всем интересующегося и всюду успевавшего командира Корпуса. К тому же все это сопровождалось наложением дисциплинарных взысканий и военно‑полевым судам (главным образом, за продажу казенного имущества и побеги). Все настолько опустились и распустились в те дни, были так не устроены и не видели цели и определенности положения впереди, что эти требования неожиданно удивили и казались тогда мелочно ненужными и не отвечавшими условиям создавшегося положения.
Военные училища ко дню прибытия сохранились, как воинские части, цельнее других; строевые части, с их привычной внутренней организацией и командным составом, держались дружной толпой, но значительно потерявшей воинский вид; группы воинских чинов, еще не организованных в части, потерявшие воинский вид, неряшливо одетые и бродившие по городу, являли наиболее опустившийся элемент среди прибывших.
Новая обстановка жизни Корпуса и его международное положение диктовали командованию следующие основные задачи в области воспитания: 1) необходимость создания в Галлиполи стройной части, спаянной единым духом служения Родине в мощный русский Корпус и 2) создание из чинов Корпуса надежного и вполне подготовленного кадра для будущей армии на случай возможного развертывания Корпуса.
Внешние условия, в которых приходилось осуществлять эти задачи, обрисовываются всем содержанием этого сборника и вкратце представляются в следующих чертах: на чужбине надо было организовать Корпус из тех, кто прибыл, то есть из 15 000 солдат и 9 000 офицеров, причем вся эта масса людей не являлась, строго говоря, военнообязанной – не подлежала de jure повинности, но de facto подчиняясь ей, ибо каждый чин Корпуса во всякое время мог перейти на положение беженца, не неся никакой ответственности в смысле уклонения от службы. Таким образом, создавался воистину Добровольческий Корпус.
Формировать, учить и воспитывать его приходилось среди голода, холода, нищеты, постоянных тяжелых физических работ по обустройству, питанию и размещению, в атмосфере тяжелых нравственных и душевных переживаний, французской агитации и беженских соблазнов, среди полной неопределенности общего положения Корпуса.
И тем не менее работа по воспитанию энергично и планомерно велась и дала неоспоримые результаты.
Необходимо было воодушевить всех чинов идеей стойкого служения Родине и необходимости продолжения вооруженной борьбы с большевизмом; оживить здоровый патриотизм и выявить наше национальное лицо; духовно оздоровить Армию, зараженную нездоровым дыханием Гражданской войны, ибо в Армию со времени всеобщей воинской повинности приходили не только физически, но и нравственно здоровые люди, цвет нации. Кроме того, в новых оригинальных сочетаниях офицерских и солдатских масс, когда на одного офицера в Галлиполи в среднем приходилось около 1,5 солдата (в то время как в регулярных армиях это соотношение падало до одного офицера на 25–30 солдат), надо было создать [новый тип] начальника, авторитетного и умелого, выделить подчиненных и создать между ними соответствующие обстановке воинские взаимоотношения, основанные на взаимном уважении, доверии и осознанном единстве их общего служения. Именно это и создало бы из чинов Корпуса надежный и вполне подготовленный кадр для будущей Армии. Осуществление этих задач требовало внедрения начал законности и порядка.
Все эти цели воинского воспитания, или дисциплины его, в самом широком смысле, осуществлялись исподволь применением самых разнообразных средств, начиная от строго официальных со стороны командования, до совершенно индивидуальных (например, учитывалось влияние церкви, искусства, просвещения). Эта широкая гамма средств вся целиком была очень важна в смысле ее воздействия на перерождение и воспитание Корпуса, ибо если военная муштра Корпуса явилась в Галлиполи сосудом, в котором сохранилась и выявилась наша национальная душа, то наполнили его содержанием иные средства воспитания.
Рассматривая эти средства (хотя нельзя утверждать наличие какой‑либо заранее продуманной и последовательно проведенной программы воспитания Корпуса), отметим, прежде всего, меры, направленные на приведение Армии во внешне дисциплинированное состояние и формирование воинского вида чинов.
Первое, что резко бросалось в глаза в первые же дни прибытия Корпуса в Галлиполи, был внешний вид и поведение войск, производившие тяжелое впечатление. В большинстве оборванные, грязные, в шинелях и френчах будто с чужого плеча, зачастую без погон и кокард, занятые в силу необходимости почти исключительно хозяйственными работами и заботами, чины Корпуса своей внешностью походили больше на беженцев, чем на солдат: бродили по городу, свободно продавали казенные вещи; воинскую честь, будто по какому‑то молчаливому согласию, отдавали лишь своим прямым начальникам и генералам, да и то наиболее популярным. Возможность дисциплинарной власти признавали в те дни, кажется, только за генералом Кутеповым, который фактически и начал осуществлять ее.
Такое положение побудило командование, поставившее целью создать на чужбине дисциплинированную Армию и понимавшее, что «по одежке встречают», принять ряд спешных мер к водворению внешнего порядка и дисциплины и приданию чинам Корпуса надлежащего воинского вида. Через пять дней после высадки первых эшелонов генералом Кутеповым был отдан следующий приказ по Корпусу:
«Для поддержания на должной высоте доброго имени и славы русского офицера и солдата, что особенно необходимо на чужой земле, приказываю начальникам всех степеней тщательно и точно следить за выполнением всех требований дисциплины. Предупреждаю, что я буду строго взыскивать за малейшее упущение по службе и беспощадно предавать суду всех нарушителей правил благопристойности и воинского приличия. Вверенный мне Корпус должен быть образцом войск Русской Армии и пользоваться тем же уважением иностранцев, каким всегда пользовалась доблестная Русская Армия».
В городе и лагере были учреждены комендатуры; военные училища, как наиболее сохранившие воинское воспитание, были привлечены к несению гарнизонной службы; хождение по городу разрешалось только от 7 часов утра до 7 часов вечера.
Нельзя не указать, что строгая и непреклонная требовательность со стороны командира Корпуса и его ближайших помощников вызывала на первых порах в войсках неприязненное чувство, но систематически и настойчиво проводимые меры по внешней дисциплине Корпуса постепенно стали отражаться на его внешнем облике. Довольно быстро части привели в порядок обмундирование, офицеры и солдаты приобрели воинский вид, стали аккуратно отдавать честь; улицы перестали пестреть бродящими русскими, в торговой части города прекратились бытовые сцены, характерные для глубокого тыла в период войны. Понемногу во всем Корпусе стали внедряться основы того налаженного порядка и дисциплины, которые вернее всего куют внешнюю спайку воинских частей.
Этого требовал и последовавшей вскоре после прибытия Корпуса в Галлиполи приказ Главнокомандующего от 1 декабря 1920 года, гласивший:
«По устройстве войск на новых местах, главной заботой начальников всех степеней должно быть создание прочного внутреннего порядка во вверенных им частях. Дисциплина в Армии и Флоте должна быть поставлена на ту высоту, какая требуется воинскими уставами, и залогом поддержания ее должно быть быстрое и правильное отправление правосудия».
В Корпусе с первых же дней были организованы военно-полевые и корпусной суды, приговоры которых широко объявлялись во всеобщее сведение.
Жизнь в частях в первые месяцы налаживалась с трудом. За исключением небольшой группы офицеров, назначенных на командные должности, до отделенных командиров включительно, вся остальная масса чинов Корпуса, от штаб офицеров до солдат, заняла положение рядовых. Тяжелые физические работы, выпавшие на их долю в первые недели устройства и размещения Корпуса, и совместное скученное расположение в общих палатках особенно обострили создавшееся положение. При общей неясности правового положения всех чинов на первых порах были не выяснены и правовые взаимоотношения начальников по отношению к подчиненным им офицерам, состоящим на рядовых должностях. Да и положение пожилых и заслуженных офицеров в роли фельдфебелей и отделенных по отношению к своим же однополчанам, офицерам рядовым, было делом новым и непривычным. Надо было проявить много такта, чуткости и внимания к личности подчиненного, не выполнявшего повинность, но идейно сознательно оставшегося в рядах Русской Армии во имя бескорыстного и добровольного служения Родине и переживающего часто очень тяжелые душевные невзгоды в изгнании.
Высшее командование полагало вначале, что младшие начальники сами найдут выход из создавшегося положения, памятуя, по словам генерала Кутепова, что «офицер, на каких бы должностях он ни состоял, прежде всего офицер».
И надо признать, что большинство младших начальников оказалось на месте и нашло законные и жизненные выходы из неожиданно причудливо построившихся взаимоотношений. Но нельзя скрыть и того, что часть начальников, судя по приказу Главнокомандующего от 27 апреля 1921 года, отданному по поводу результатов инспекторского смотра Корпуса, произведенного генералом Экком (24 марта/4 апреля 1921 года), «отдалились от своих младших братьев, им вверенных, упустив, что масса нуждается в правильном воспитании и обучении. Они считают, – говорилось в приказе, – что достаточно наложения взыскания, требования внешнего исполнения службы, подчинения даже произволу, причем допускается даже грубое, недопустимое обращение с подчиненными, не исключая и офицеров. Так, были случаи наложения на офицеров дисциплинарных взысканий, не предусмотренных уставом, как то: постановка под ружье, строгий арест, лишение пайка, назначение на уборку улиц в городе и пр.». Приказ Главнокомандующего «категорически и раз и навсегда» воспрещал все это, но не давал в то же время правового определения новых взаимоотношений.
Это вызвало приказ по Корпусу, указывавший, что «применительно к ст. 19–22 Устава дисциплинарного, отделенным и взводным командирам, фельдфебелям и вахмистрам, состоявшим в офицерском звании, предоставляются права дисциплинарной власти, предусмотренные указанными статьями». Это, конечно, не разрешало вопроса, и вскоре была созвана комиссия для обсуждения проекта предоставления дисциплинарной власти начальникам этой категории. 22 июля 1921 года последовал приказ Главнокомандующего, подробно отвечавший на этот вопрос. Говоря вкратце, в силу этого приказа отделенным, взводным командирам и фельдфебелем из офицеров предоставлялось право объявлять подчиненным им офицерам замечания и выговоры словесно. Домашнему аресту до трех суток мог подвергнуть их старший офицер роты, а ротный командир подчиненным ему штаб и обер-офицерам объявлять замечания и выговоры, обер-офицеров подвергать домашнему аресту до пяти суток. Конечно, не эти сравнительно запоздалые приказы установили нормальные взаимоотношения в частях: общий порядок и дисциплина, взаимное уважение чинов друг к другу, к личности подчиненного сгладили взаимоотношения и ослабили нужду в применении дисциплинарных взысканий. Большую роль сыграли заботы высшего командного состава о нуждах подчиненных, их размещении, одежде, пайке, хлебе насущном, нескольких лишних драхмах на табак, – словом то, что так ценится подчиненными и мудро выражено словами старого дисциплинарного Устава, обязывающего начальников «отечески заботиться о благосостоянии подчиненных и входить в их нужды». А эти заботы, особенно со стороны Главнокомандующего и командира Корпуса, ощущались всеми, в них все твердо верили, зная наперед, что их интересы защитят всевозможно, а если чего то нет, то, значит, и дать этого в галлиполийских условиях нельзя.
Вошедшие в обиход Корпуса инспекторские опросы претензий способствовали обнаружению злоупотреблений. Могучим воспитывающим началом стал труд. Можно смело сказать, что жизнь Корпуса на чужбине была не жизнью тунеядцев, попавших на даровой паек, а непрерывным деланием, непрерывной трудовой школой, где все делалось для общего блага и все учились для будущего строительства России.
И вот, на почве общих лишений, общего труда и совместной жизни в частях установились невольно новые взаимоотношения не только между начальниками и подчиненными, но и в офицерской среде, и между офицерами и солдатами. Общее чувство своей части здесь, на чужбине, конечно, у всех повысилось. С особенным вниманием вспоминались справедливые слова Л.Н. Толстого, писавшего в романе «Война и мир» о том, что «солдат в движении так же окружен, ограничен и влечен своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни пришел, в какие бы странные, невиданные и опасные широты не вступил он, вокруг него, как для моряка, всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в каких находится весь корабль его».
Свой полк, своя часть – это вновь стало дорогим и неотъемлемым: появляются вновь отличия в форме одежды своих полков, оживают прежние связи воспитанников военно-учебных заведений, вспоминаются корпусные, училищные и полковые праздники. На этой то почве появились солдатские и офицерские объединения, которые не разъединяли никого в главном: в том, что мы – галлиполийцы, мы – русские.
Взаимоотношения между офицерами частей, очень разными по своему прежнему положению и прошедшим годам боевой, походной жизни, были, конечно, довольно угловатыми по сравнению со старым укладом жизни воинских частей. Но немалый процент офицеров, имевших высокий образовательный ценз, среди общей массы офицерства Корпуса выправлял это положение, хотя, повторим, то тяжелое и грубое, что Армия пережила за последние годы, не могло не отразиться на ее офицерском составе.
Учитывая это, Главнокомандующий приказом от 7 декабря 1920 года, устанавливая в частях суды чести, указывал, что «за последнее время в офицерской среде наблюдались иногда поступки, свидетельствующие о том, что под влиянием пережитых Армией тяжелых событий понятие об офицерском достоинстве и чести несколько пошатнулось. Этого не должно быть. Напоминаю всем, от старших до младших, что офицер Русской Армии всегда был рыцарем, верным хранителем традиций Армии и ревниво оберегал доблесть носимого им звания».
Суды чести довольно широко применялись в некоторых частях Корпуса, восстанавливая офицерское достоинство и нравственный облик офицера доблестной Русской Армии. Но неуравновешенные, изнервничавшиеся, а нередко и порочные натуры часто доводили конфликты до оскорблений и обид. Такие дела первые месяцы галлиполийской жизни часто заканчивались дуэлями, принявшими явно нездоровый характер. Командир Корпуса отметил это следующим приказом от 13 февраля:
«Со времени разрешения Главнокомандующим решать некоторые столкновения между офицерами оружием, в частях Корпуса состоялось несколько поединков. Однако излишне строгие условия, принятые для этих поединков, показали, что не все правильно понимают самую идею дуэли… Дуэль есть способ разрешать вопросы чести между джентльменами, стоящими на равном уровне нравственного развития, и поэтому дуэль не может быть ни организованным убийством, ни организованной расправой…».
Дабы внести в этот крайне тяжелый способ выхода из конфликтов между офицерами упорядочивающие начала, командир Корпуса поручил особой комиссии выработать «дуэльный кодекс». Чтобы оздоровить офицерство, вернуть ему здоровые навыки доброго товарищества, во многих частях были открыты офицерские собрания, где устраивались лекции, чтения, беседы.
Отношения между офицерами и солдатами сложились в Корпусе как то сами собой в обстановке общего служения и чувства изгнания среди общих лишений и однообразия условий жизни. Можно даже сказать, что в Галлиполи не было вопроса об отношениях между офицером и солдатом, ибо не было никаких средостений между ними. В аудиториях, в строю, в палатке и за обедом солдаты были вместе, бок о бок с офицерами, и достигалось это не понижением достоинства офицера или угодливыми заискиваниями со стороны солдат, а главным образом особенностями личного состава Корпуса, где общий уровень предварительного образования и боевой службы был более однообразен, нежели в прежней регулярной армии.
О рукоприкладстве в Корпусе не было и слышно. Ругань, унаследованная в первые недели галлиполийской жизни от дикого разгула Гражданской войны, стала постепенно исчезать из разговорного словаря галлиполийца, и на этом общем фоне привычка ругаться, остававшаяся у немногих, так резала ухо и нарушала общий тон взаимных отношений, что командиром Корпуса был издан даже следующий оригинальный приказ (20 сентября 1921 года) – в подлинном стиле драгомировских приказов:
«Из поступающих ко мне докладов установлено, что среди некоторых чинов Корпуса продолжает еще существовать привычка к сквернословию. Считая, что 1 й Корпус должен быть образцом во всех отношениях и подавать всем пример высокого нравственного развития и воинской вежливости, – запрещаю употребление в разговорах бранных слов».
Вышедшая из борьбы и потерявшая территорию Армия как будто утратила цели существования и свои идейные пути. Необходимо было заново осмыслить все это и указать Корпусу ясную, понятную цель. Эта цель была так определена Главнокомандующим: «Русская Армия должна продолжать борьбу за освобождение России». Корпус – кадр будущих формирований, и это положение явилось конечным пунктом всей работы – как в области военно-научной подготовки, так и в деле военного воспитания. Командир Корпуса всегда и везде, в частной беседе и застольной речи, на парадах и в приказах, настойчиво подчеркивал, что вверенные ему части должны быть регулярной Армией, должны воскресить ее заветы и в каждом проявлении своей жизни должны быть проникнуты горячей любовью к Родине.
И все ощущали, что это не только слова. Командир Корпуса пользовался каждым случаем, чтобы показать самим же войскам, что они – внушительная сила. Эффектные парады, как воспитывающий момент, производили большое впечатление прежде всего на самих чинов Корпуса, поднимали их дух сознанием своей силы, сплоченности и собственного достоинства.
Моральному оздоровлению Корпуса, укреплению здорового патриотизма много содействовали возродившиеся в Галлиполи русская церковь, школа, театр, газета, книга. Они пробудили национальное самосознание, наполнили внешне казенные формы глубоким и дорогим по духу содержанием. А дисциплина сблизила нас, сроднила не только в войсковую единицу, но в осколок родной страны.
Подводя итоги достигнутого в деле воспитания и вглядываясь в общую воинскую массу после годичной работы, можно совершенно объективно признать следующее. Несмотря на полную возможность для каждого перейти на положение беженца (к чему особенно побуждала не только французская агитация, но и тяжелые условия пребывания в Галлиполи), Корпус сохранился численно и сплотился морально: уехавшие из Корпуса в Прагу студенты поражались, как год пребывания в 1‑м Корпусе тесно сплотил их в единую родную семью. Наблюдавший Корпус в течение недели в сентябре 1921 года бывший профессор Военно‑юридической Академии генерал В.Д. Кузьмин‑Караваев писал: «Галлиполи произвело на меня сильное, яркое впечатление. Я ехал туда в предположении, что увижу остатки бывшей Русской Армии, а вернулся в сознании того, что в Галлиполи заложено основание кадра будущей новой Русской Армии; особенно мое внимание остановила на себе та сознательность, которая царит в Галлиполи, как последствие проведенной крепкой дисциплины: внешний вид офицеров и солдат 1‑го Корпуса бодрый, чистый и опрятный. Еще более меня поразило нормальное разрешение вопросов взаимоотношений офицеров и солдат».
Наконец, вот как об этом же говорит в обращении к уезжавшим из Галлиполи частям конницы командир Корпуса:
«Много дней тяжелых лишений, холода и недоедания осталось в прошлом; чем тяжелее были испытания, тем крепче становился дух всех чинов славной конницы. В условиях исключительно тяжелых Кавалерийская дивизия сумела сохранить свой крепкий дух и свои сплоченные ряды».
Воинское воспитание дало в результате не только воинскую дисциплину, но и внутреннее оздоровление – в смысле появления чувства долга, уважения к законности, улучшения взаимных отношений. Тип офицера в Галлиполи тоже видоизменился. Он уже не представлял собою кондотьера времен Гражданской войны; не повторял он, с другой стороны, и офицера мирного времени. В нем, при всей обычной симпатичности скромного и храброго русского офицера, не было внешнего лоска и специальной подготовки офицера мирного времени, но в то же время не было и задирчивой, беспечной самонадеянности офицера периода Гражданской войны.
Это были простые русские люди, главным образом молодежь, готовая безропотно перенести все лишения и даже умереть, умелые бойцы, осознавшие необходимость учиться и проявлявшие неутомимую жажду знаний. Галлиполийский офицер не погнушается никакой честной работой и сумеет сохранить достоинство в обстановке предельных лишений. Что‑то удивительно монашески‑рыцарское начинает проглядывать в облике его.
Изменился здесь и тип солдата. По отзывам одного из командиров полков, «наш солдат через пережитые невзгоды сроднился душой и сердцем со своей частью: она является для него семьей, заменяет ему родной дом. Он впервые здесь серьезно задумался над задачей и положением Корпуса и старается разрешить это в беседах с офицерами».
Общая масса солдат, оставшихся в Корпусе, составилась из мобилизованных старослужащих, из добровольцев и пленных красноармейцев. Но ничто в их положении и в отношении к каждой из этих категорий не напоминало прежнего разделения. На две трети своего состава побывавшие в учебных заведениях, в большей массе своей молодежь, увлеченная перипетиями Гражданской войны, солдаты Корпуса обрели здесь облик наших старых кадровых солдат: разнузданность и замашки периода Гражданской войны в значительной мере утратились в общей оздоравливающей атмосфере жизни Корпуса. Солдаты сжились со своими частями и с самим характером чисто русского служения, сознательно и убежденно готовясь к общему служению Родине.
Офицеры и солдаты живут вместе, едят одно и то же, жалованье на табак у них одно, равно надежды и думы общие. И верят они друг другу, узнали ближе друг друга и вместе пойдут к своей общей заветной цели – раскрепощению Родины и строительству новой жизни.

Музей «Русская армия в Галлиполи». Официальный архив, Общество Галлиполийцев и РОВС, Париж, Франция. Каталог Блинова — Федорова.
Описание:
Редкая серия фотоснимков, сделанных до построения корпусным фотографом официального аппарата, предположительно 6х9 см..
Прибытие Главнокомандующего Русской армией генерала барона П.Н. Врангеля в Галлиполи. Парад частям в городе.
Дата: предположительно 16 февраля 1921 года
Согласно заключения М. Блинова, снимок мог быть сделан одним из трех фотографических аппаратов:
— фотоаппарат секретаря генерала Врангеля Котляревского (иностранные корреспонденты отпадают, так как снимки сделаны не профессионально — нет резкости, малый размер негатива)
— возможно первая примитивная камера Федорова до покупки объектива на базаре Стамбула
— фотографический аппарат офицера 17 гусарского Черниговского полка. (Фотоаппарат существовал еще в России, которым сделан альбом периода гражданской войны и даже эвакуации из Крыма (смотри эвакуация из Ялты). Во время первых визитов генерала Врангеля в Галлиполи этим офицером точно делались фотокарточки, которые сейчас сравниваются с этой серией.
Место съемки: одна из двух футбольных площадок (уточняется). Смотри план -схема города.

Галлиполи. Смотры и парады.
В обычной жизни каждой армии в нормальное время смотры и парады составляли заметную страницу в жизни каждой воинской части. И прежде, не считая больших парадов в присутствии Государя или старших начальников, смотры всегда имели большое значение. На парадах часть могла щегольнуть на короткое время строевой, чисто фронтовой выправкой, тогда как на смотру производивший его начальник проверял боевую готовность части во всех отношениях. С особой тщательностью, с особым рвением готовясь к парадам, на смотрах подводили результаты работы за определенный период.
Но в жизни 1-го Армейского Корпуса в Галлиполи в отношении смотров и парадов произошла некоторая «переоценка ценностей». Кто бы мог сказать, что та грязная, оборванная, голодная толпа, которая а начале ноября 1920 года заполняла десятки пароходов на Константинопольском рейде, может быть снова обращена в воинскую часть, достойную наименования «1-й Корпус Русской Армии»? Казалось, что для этой массы одна участь — за проволоку, в концентрационный лагерь. .. Первые дни пребывания Корпуса в Галлиполи, когда под пронизывающим холодным дождем тысячи фигур в защитных шинелях бродили по городу в поисках не то что угла, а хотя бы сарая или конюшни, не давали больших надежд на это. И была нужна поистине невероятная вера в Армию, знание ее, чтобы прочувствовать, что еще не все потеряно, что есть еще порох в пороховницах…
Но необходима была и колоссальная воля, чтобы взяться за этот гигантский труд, — превращение орды беженцев в 1-й Армейский Корпус. И беспредельно верящий в святое русское дело и Русскую Армию Главнокомандующий поручает эту работу генералу Кутепову. 1-й Армейский корпус Русской Армии был воссоздан только его железной волей.
Одна только возможность вывода частей Корпуса на народ уже показала, что дух Корпуса, его стремление быть воинской частью, снова ожили.
Многие из корреспондентов, видевшие части Корпуса только на кораблях в Босфоре, называли эти парады «игрой в солдатики». Но тот, кто своими глазами глазами видел галлиполийские парады, особенно парады, состоявшиеся в присутствии Главнокомандующего в середине февраля, тот, если не имеет специальной задачи называть черное белым, должен признать, что в Галлиполи было сделано великое дело возрождения духа Армии и что 1-й ее Корпус снова жив!
В Галлиполи парады являлись смотрами духа — в этом смысле и состоялась «переоценка ценностей».
Если следить изо дня в день за галлиполийской жизнью, то, на первый взгляд, может показаться, что парадов устраивалось слишком много. Но принимая во внимание, что в Галлиполи сосредотачивалось до 50 отдельных частей, праздновавших свои полковые праздники, если прибавить к этому смотры и парады по случаю специально-военных праздников и по случаю приезда Главнокомандующего, — то придется признать, что этих «смотров духа» было не так уже много.
Помимо парадов, устраивавшихся по указанным выше причинам, были парады в дни Богоявления и Святой Пасхи. Наконец, войска Корпуса неоднократно принимали участие в религиозных церемониях.
Первый парад войскам Корпуса был устроен 9 декабря — по случаю кавалерийского праздника ордена Святого Георгия Победоносца. Хотя по условиям расквартирования только что высадившихся в Галлиполи войск на парад была выведена лишь небольшая часть Корпуса, уже и этот парад показал, что Армия жива.
Первый большой парад состоялся в лагере 25 января — в ознаменование праздника Богоявления Господня. Первоначально парад был назначен на самый день праздника (19 января), но вследствие ненастной погоды его пришлось отложить. Торжественный церемониал, установленный для этого парада, и отличный вид войск дали почувствовать присутствующим там французам и другим иностранцам, что в русском галлиполийском лагере не беженцы, а нечто совсем другое. А это и было отчасти целью парада.
Наиболее яркое впечатление как на войска Корпуса, так и на присутствовавших произвел, без сомнения, февральский парад по случаю второго посещения Галлиполи Главнокомандующим — генералом Врангелем.
В первый раз Главнокомандующий посетил Галлиполи во второй половине декабря 1920 года. Но в это время части Корпуса еще устраивались в неприютном Галлиполи, шла еще работа по приведению себя в порядок во всех отношениях, почему большого парада и не планировалось. Но генерал Врангель и тогда уже мог видеть, что работа кипит и дело воссоздания Корпуса находится в верных руках.
Гораздо показательнее был второй приезд. 15 февраля в 8 часов 15 минут утра катер Главнокомандующего, прибывшего на яхте «Лукулл», причалил к молу Галлиполийского порта. Встреченный рапортом командира Корпуса генерала Кутепова, чинов комендатуры и приветствием французского коменданта, генерал Врангель прошел по фронту почетного караула сенегальских стрелков, после чего направился к почетному караулу, выставленному от батальона юнкеров Константиновского Военного училища.
Под звуки Преображенского марша и при восторженных криках юнкеров и собравшихся на пристани офицеров и солдат генерал Врангель обошел фронт караула, на левом фланге которого принял почетных ординарцев. Пропустив юнкеров церемониальным маршем, Главнокомандующий, сопровождаемый громовым «ура», отправился на автомобиле в лагерь. За автомобилем Главнокомандующего, ехавшего с генералом Кутеповым, следовали автомобили с чинами Штаба Корпуса и свиты, с французскими офицерами и с прибывшими на «Лукулле» корреспондентами нескольких иностранных газет.
Около 8 часов 45 минут Главнокомандующий прибыл в лагерь и, остановившись на левом фланге его, принял почетный караул – роту Самурского полка с их старым боевым знаменем. Пропустив караул церемониальным маршем и обойдя расположенный поблизости лазарет лагерного сбора, Главнокомандующий около 9 часов 15 минут прибыл на место парада.

Войска были построены «покоем». На правом фланге стала пехота, в центре – артиллерия, на левом крыле – конница. Под звуки Преображенского марша начался обход частей, который продолжался более получаса. На приветствие Главнокомандующего: «Здорово, орлы!» – раздавались дружные ответы и неслось громкое «ура», подхваченное тысячами зрителей. Выйдя после обхода войск на середину построения, Главнокомандующий торжественно возложил на вновь пожалованных кавалеров знаки ордена Святого Николая Чудотворца. После того, как вновь пожалованные кавалеры встали в строй, Главнокомандующий обратился к войскам с речью, в которой призывал их держаться крепко, не поддаваясь никаким увещаниям. «Недалеко то время, когда нас снова позовет Родина, и мы должны быть готовы», – говорил Главнокомандующий. Здравица за Россию, нашу страдалицу, и тем более дорогую нам Родину, была покрыта долго несмолкаемым мощным «ура» многих тысяч русских людей. Не менее дружно встретили провозглашенные генералами Врангелем и Кутеповым здравицы за армию, за Главнокомандующего и последняя – за генерала Кутепова.
Закончился парад блестящим церемониальным маршем. Стройными рядами проходили в сомкнутых колоннах полк за полком. Впечатление от парада было огромно. Даже люди, прожившее все время с Корпусом в Галлиполи, не ожидали такой внушительной картины.
У иностранных офицеров, несмотря на официальную сдержанность, проглядывало с трудом скрываемое удовольствие видеть такие стройные войска. Один из корреспондентов английских газет, сам бывшей офицер, долго всматривался в проходившие ряды и в конце концов воскликнул, обращаясь к своим коллегам: «Нам говорили – беженцы, но ведь это настоящая Армия!»
На другой день, 16 февраля, при огромном стечении народа состоялся парад войскам, расположенным в городе. В этом параде приняли участие все военные училища и школы, Технический полк и другие части. Этот блестящий смотр произвел сильное впечатление на местное население, едва ли видевшее когда‑либо подобную картину.
Но огромное воздействие оба эти парада оказали на сами войска, которые в первый раз увидели себя в сборе и снова почувствовали себя единым. Без сомнения, дни 15 и 16 февраля стали крупным этапом в возрождении духа Армии.

3 мая, на третий день Святой Пасхи, в лагере и городе состоялись парады войскам Корпуса, которые принимал генерал Кутепов. Прекрасная погода содействовала их успеху, и отрадно, что на них присутствовало много иностранцев и представителей местного населения.

22 мая происходил большой парад по случаю праздника ордена Святого Николая Чудотворца. Войска в лагере заняли в поле свои обычные места против расположения Алексеевского Артиллерийского дивизиона. В это время в церкви Алексеевского Пехотного полка главным священником Корпуса соборно совершалась Литургия, по окончании которой из церкви направился к войскам крестный ход. В центре расположения войск был поставлен аналой, к которому поднесли знамена, штандарты и регалии. По окончании молебствия крестный ход проследовал обратно в церковь. Закончился парад церемониальным маршем, причем во главе парадировавших войск проходили кавалеры ордена Святого Николая Чудотворца.

Большой парад состоялся в городе 12 июля (29 июня ст. ст.), в день Ангела Главнокомандующего. К этому дню приурочили производство выпускных юнкеров в офицеры, благодаря чему церемония приобрела особую торжественность. Кроме всех военных училищ и расположенных в городе частей, на парад были выведены роты и эскадроны от каждой из частей, расположенных в лагере.

Заканчивая краткий обзор парадов, остановимся еще на тех из них, которые производились войскам лагеря и города в дни пребывания в Галлиполи председателя Парижского национального комитета А.В. Карташева и в дни посещения Галлиполи членом того же комитета В.Д. Кузьминым‑Караваевым и А.С. Хрипуновым.
В оба эти приезда парады устраивались как в лагере, так и в городе. Надо отметить, что гости посетили Галлиполи уже тогда, когда значительная часть Корпуса была отправлена в Сербию в Болгарию. На этих парадах командир Корпуса сердечно приветствовал представителей русской общественности, выражая уверенность, что личное знакомство с Армией придаст им силы с новой энергией бороться за ее сохранение как будущего оплота порядка в России.
Помимо парадов, войска Корпуса принимали, как было сказано выше, неоднократно участие в религиозных торжествах.
На Страстной неделе войска, расположенные в городе, участвовали в перенесении Святой Плащаницы из греческого собора в гарнизонную временную церковь, устроенную на одной из площадей. Через весь город тянулись шпалеры войск с хорами трубачей, игравших при прохождении процессии «Коль славен…».

С большой торжественностью 9 мая прошли закладка и открытие братского памятника на городском «русском кладбище», который был поставлен почившим в Галлиполи русским воинам. Через два с небольшим месяца памятник был готов, и 16 июля состоялось его освящение. На парад вывели роты (эскадроны, батареи) от всех без исключения частей Корпуса. Присутствовали представители всех учреждений, даже гимназия и детский сад!
При войсках были их знамена и орденские трубы. После обхода войск командиром Корпуса начался торжественный чин освящения памятника, совершенный духовенством Корпуса. По окончании богослужения командир Корпуса принял командование парадом и отдал памятнику и памяти погребенных вокруг него воинов первую воинскую почесть, скомандовав: «Всем парадом, слушай, на – караул!» После возложения венков началось прохождение войск мимо памятника церемониальным маршем, причем во главе войск стал сам командир Корпуса генерал Кутепов, за которым шел начальник Штаба генерал Штейфон.

Остается сделать еще обзор произведенных в Галлиполи смотров. Главной целью их была поверка боевой подготовки и готовности войск, отчасти детальное ознакомление с нуждами Корпуса и его чинов. Смотры производились как командиром Корпуса, так и младшими начальниками.
Из смотров командира Корпуса интересно отметить произведенные им несколько раз ночные «тревоги». Такие тревоги были устроены в лагере 18 мая и 1 июня, а в городе – 23 июня. Подобные вызовы войск ночью, без всякого предупреждения, буквально «по тревоге», показали, что «мы готовы».
Большое впечатление произвел инспекторский смотр для командированного по повелению Главнокомандующего генерала Экка. С 24 марта по 9 апреля генерал Экк объезжал части Корпуса, знакомился с бытом войск, проверял строевую подготовку и хозяйственную часть, а также принимал жалобы.
В приказе по поводу этого смотра Главнокомандующий, указывая на некоторые недочеты и приказывая разобраться с признанными основательными жалобами, объявлял, что:
«Благодаря железной воле командира Корпуса, генерала от инфантерии Кутепова, Корпус, несмотря на исключительно тяжелые моральные и материальные условия, представляет собою мощный воинский организм, которому и впредь не страшны никакие испытания».
Заканчивая настоящий очерк, следует еще раз указать, что на смотрах строевой и боевой подготовки части Корпуса показали, что они могут вступить в борьбу с врагами Родины и с честью вести эту борьбу. На парадах же, являвшихся «смотрами духа», воинские чины явили, что они не только могут вести борьбу, но и желают этого.
Наконец, эти «смотры духа» дали Главнокомандующему и командиру Корпуса уверенность, что за ними стоит и пойдет, куда они прикажут, твердая и сплоченная духом воинская сила. А это давало им нравственную опору и право быть твердыми в их сношениях с иностранцами.
Вот почему иностранные представители, равнодушно наблюдавшие за занятиями Корпуса по боевой подготовке, всегда с чрезвычайным вниманием всматривались в ряды русских войск на парадах.

Приложения
Парад 20 июля, праздник Николаевского кавалерийского училища, радио-отделения и авиа-батальона.

Современное состояние «Долины Роз и Смерти»

Экскурсия в долину «Роз и смерти»

Самое красивое место в долине «Роз и смерти». Каменный мост через реку Биюк-дере, расположенный на старой дороге из города Галлиполи в Чанаккале. Сейчас новая автомобильная трасса проходит метров 400 южнее. Но в 1921 году это была главная дорога, ведущая в лагерь Русской армии. По ней часто приезжал на автомобиле командир 1 армейского корпуса генерал Кутепов («Кутеп-паша») и пару раз даже Главнокомандующий Русской армией генерал Врангель.
Этот мост сохранился и по сей день. Добраться на до него на такси практически невозможно. Но возможна небольшая пешая экскурсия от шоссе к мосту и его окрестностям. Сохранился не только сам мост, но в качестве перил на него установили рельсы той самой «декавильки» — узкоколейной железной дороги (РЖД) 1921 года, построенной русскими военными инженерами, железнодорожной ротой и техническим полком.
Вокруг моста сейчас большие заросли кустарника…