Один из основателей Военно-морского исторического кружка в Париже, его генеральный секретарь и казначей
Максимилиан Оскарович фон Кубе, старший лейтенант*
Родился 3 декабря 1885, Эзель Лифляндской губернии – скончался 20 августа 1955, Дорнштадт, Германия
Военно-морской историк, писатель, общественный деятель.
Окончил Морской корпус в 1907 году и Артиллерийские офицерские классы. Участник мировой и Гражданской войн.
Дунайская речная флотилия. Во ВСЮР и Русской Армии в Морском корпусе до эвакуации Крыма.
К лету 1921 в Константинополе. Член Союза морских офицеров в Константинополе.
В эмиграции в Париже (Франция). В 1928 член Военно-морского исторического кружка в Париже, его секретарь. Выступал с докладами на собраниях. В 1931-37 годах редактор журнала «Записки военно-морского исторического кружка». Занимался сбором и систематизацией исторических документов и составлением картотеки судов Российского Императорского флота (не закончил).
В 1932 вышел из Кают-кампании в Париже и перешел в Морское Собрание (член ВОМО).
В 1935 в помещении при храме Христа Спасителя в Аньере (под Парижем) делал доклады и читал свои рассказы.
Переехал в Германию. После Второй Мировой войны был в районе Лейпцига, но ушел в американскую зону с группой эмигрантов. Находился в лагерях DP:
На февраль — март 1947 года = лагерь Менхегоф (Гессен), писал рассказы. Член Обще-кадетского Объединения.
На 1 ноября 1950 года = в лагере DP IRO «Orlyk» в Berchtesgaden, Altersheim (Германия)
Автор воспоминаний, книги, рассказы:
«С полуночи случаи». Прага, 1932;
«Дела давно минувших дней». Сан-Франциско — Шанхай, 1936
«Краткий очерк по истории русского флота». Германия, ротапринит, 1946 (?);
«На голубом Дунае». чч. 1-2 (рукопись);
статьи в «Морском журнале» (Прага).
Сотрудничал с журналами «Грани» и «Военная быль», публиковал в них свои очерки и повести.
Рукописи (машинопись):
«Казнь» (7 страниц)
«Кошка-мышка» (28 стр., лагерь Менхегоф, Германия, февраль-март 1947 г.)
Отзывы о рукописи 24 1953 г. Н.М. «Как всегда статьч Кубе интересна и грамотна. Считаю желательным напечатать ее целиком в одном из N «В.Б.»**, чтобы не мучить понапрасному читателя ожиданием продолжения. Эх, побольше бы таких сотрудников»
М. Кубе, рассказы
Казнь
(из записной книжки гардемарина) М.Кубе
I. Как это было
Гардемарин Алёшин Мрачно шагал взад и вперед по дамбе гавани богоспасаемого городка Виго…Не везёт так уж не везёт…Компания товарищей, только что высадилась с катера и весело удалялась в город. На его вопрос «куда»? они крикнули, не останавливаясь: пройтись по магазинам — открытки веера…, затем посидеть в кафе — бутылочку Хереса и побольше апельсинов, а вечером — в театр!»
Вот тебе и посмотрел Испанию! Апельсины, херес, хорошенькие испанки…А тут торчи на пристани в этой сбруе — он сердито дернул портупею с саблей и револьверной кобурой — жарко, душно — благо что ноябрь месяц месяц. И надо же было именно в первый день стоянки угодить в обход — подбирать пьяную матросню.
«Брысь, чертенята!» огрызнулся он на пристававшую к нему вереницу попрошаек- мальчишек, что-то надоедно монотонно бубнивших» «сигарету, синьор, одну сигарету…!. «Чертенята» бросились врассыпную. Ну на «обратном рейсе» опять построились ему в кильватер и затянули свою нудную песенку.
Алешин взглянул на часы. «Ага, время, выходит вот и наши шлюпки». У входа в гавань показался паровой катер с двумя баркасами на буксире. «Сюда!» крикнул он старшине катера, указывая на начало дамбы: пускай «Цесаревич» и «Слава» становится дальше. «Есть! Крючковые на баркасах, не зевать!» и катер, описав красивую дугу, точно подвёл шлюпки к указанному мосту. Со стороны города показалась группа матросов, другая, третья. Большинство усердно жевала апельсины- более догадливые, очищая их предварительно, другие прямо кусая и сплевывая с недовольными гримасами куски горькой кожуры.
Взявшись под руки, шествовала зигзагообразным курсом тройка, обмахиваясь громадными бумажными веерами с яркими картинками: красавицами, пляшущими фанданго, пикадорами на белых конях, матодорами в осыпанных блёстками костюмах, чёрными быками с выпученными глазами и пеной на страшных мордах. Степенные сверхсрочные унтер-офицеры бережно разворачивали пакеты и сравнивали покупки для своих «баб» -шелковые платки и кружевные косынки. Рядом с нарастающей матросский толпой бежали, попрошайничали мальчишки, ковыляли нищие, кокетничали какие-то ярко разодетые девицы, а на заднем плане скромно темнели треуголки патруля карабинеров. Являлись один за другим обходы и докладывали о происшествиях. «Так, кажись, всё благополучно, господин гардемарин,» говорил толстый машинный кондуктор Ерофеев, вытирая лоб большим клетчатым платком: «- только вот чуть один скандал не получился. Громов, кочегар, может знаете, здоровенный такой? Сразу где-то наклюкался да начал в бодеге — кабачке ихнем- к одной девчонке приставать. Та от него, он за ней…Мы тут как раз заглянули: смотрю, а испанец, что с ней сидел, за обмотки свою руку запустил. У них там завсегда нож складной длиннющий. Ну думаю, быть беде. Забрали бы Громова, ругается самыми последними словами, драться лез с обходными. Хотел я его на шлюпку представить, да на улице он малость отошёл ну и давай просить — отпустите ещё погулять! Ну отпустил его. Он ещё мне обещал что…»
Какой-то дикий вопль прервал дальнейший разговор. Оба обернулись. В 5 шагах от них, двое матросов с трудом удерживали рвавшегося из рук третьего. Смятая фуражка съехала на затылок, рубаха вывезла из брюк, один рукав был разодран до плеча. «Пустите!» орал он хриплым, пьяным голосом. «Хочет моя душенька погулять!» «Брось кочевряжиться!», уговаривали его товарищи:»нехорошо, народ чужой смотрит…опять же господин гардемарин здесь…»
ммм…ууу… Пьяный как бы ослабел на мгновенье. Друзья воспользовались этим и потянули его к шлюпке. «Это он и есть — Громов…» шепнул кондуктор гардемарину. Пьяный встрепенулся: «Куды???… Н-не желаю. Я ещё того самого не выпил… как его?» голос его опять упал, голова опустилась. Приятели снова подтолкнули его в направлении шлюпки. Громов открыл глаза — налитые кровью, дикие блуждающие. Вдруг его взгляд упал на кондуктора. «А-а-а…» закричал он, и двинув плечами, вырвался из рук товарищей. «…Вот ты где, шкура…Я тебе покажу, как девочек отбивать…» и протянув вперед свои громадные волосатые лапы, он двинулся на кондуктора. Ерофеев побледнел и подался назад. Толпа замерла.
Алёшин отстегнул крышку кобуры и взялся за рукоятку Нагана. В голове быстро мелькало: что делать? Приказать схватить? Вид Громова был страшен. А если приказание не будет исполнено? Стрелять? Претило как-то применять оружие против невменяемого и мало похожего в этот момент на человека. И вдруг вспомнились детские годы в деревне и битвы с деревенскими мальчишками, и старше и сильнее его. «Громов» окликнул он, подходя к матросу. Тот взглянул на гардемарина тупым, непонимающим взглядом и двинулся дальше. Быстрым, почти незаметным движением Алёхин поставил ему подножку. Громов, взмахнув руками рухнул на землю.
«Бери его! Связать и на баркас!» — теперь нашлось рук в двое больше, чем было нужно и через минуту Громов, завёрнутый в брезент, как спеленутый младенец, лежал на дне баркаса. Толпа снова зашумела. Мальчишки визжали от восторга. Алёшин со вздохом удовлетворения застегнул крышку кобуры.
II Чем это стало
«Чтобы их всех черти побрали…!» С таким благочестивым пожеланием сменившийся вахтенный начальник Е.И.В. крейсера «Богатырь» швырнул свою фуражку на диван и в полном изнеможении опустился в глубокое кожаное кресло.
«Кого и почему?»..спросил штурман, отрываясь от кипы гардемаринских тетрадей, ожидающих приговора его красного карандаша.
» Ну, конечно, гардемарин, кого же иначе…!»
«В принципе вполне согласен, ну почему, в частности, сейчас?»
» сейчас капитан* съехал на завтрак к Адмиралу…» (* в нашей офицерской среде часто именовали командира этим термином коммерческого флота, как бы бравируя отсутствием военщины…)
«Господи, знаем… сами во фронте стояли!»
«Если вы всё знаете, нечего Вам и рассказывать…»
«Ну, уже сразу и обиделись, «Аннушка»! Не будем больше, слушаем с величайшим вниманием!» вставил примирительно старший минер.
Мичман, обязаный своей кличкой мягким чертам своей безусой физиономии, застенчивости и способности краснеть от всякого пустяка, сразу отошёл и продолжал. «Вы знаете, он всегда «не в духах», когда приходится натягивать мундир. Так вот, во избежание «дипломатических осложнений», я решил приготовиться заблаговременно, приказал вахтенному гардемарину вызвать караул и фалрепных, осмотреть их и прочее. И вот тут вдруг выясняется, что… — мичман сделать художественную паузу…
«Ну, что?..»
«А то, что не оказалось караульного начальника…!»
«Куда же он провалился?»
«А съехал на берег!» И в ответ на изумленные возгласы слушателей добавил. «Думаю, что Вам незачем говорить, кто единственно способен на такой номер…?»
«…Майорский!…» раздалось несколько голосов.
«Ну, конечно, он!…Со своей манией управления катерами. Как был, во всей сбруе, встал на руль и был таков. К счастью, у меня вахтенным гардемарином на баке оказался толковый гардемарин Алёшин. Он в два счёта слетел вниз, переоделся и вовремя выстроил караул.»
«А Майорский, всё же надо ему отдать справедливость, отлично управляется…» вставил младший артиллерист — большой спортсмен.
«Ну и пусть идёт себе в Добровольный флот или вагоновожатым на трамвай..»
Лейтенант Сафонов просматривал тем временем местную газету, покупаемую ежедневно для практики в испанском языке, неведомо для чего надобдного ему. «Ничего особенного», отозвался на вопрос старшего офицера. Землетрясение в Колумбии, голод в Индии, тайфун в южно-китайском море… всё как полагается. А вот это будет поинтереснее: приход русской эскадры ..так описание судов…Более или менее правдоподобно…и наш «крузадор» упоминается. Салют. Визиты. Так-так. Ого! Это что такое? «Железная дисциплина русского флота?» любопытно посмотрим. По мере того, как глаза его пробегали строчку за строчкой, физиономия лейтенанта всё более превращалась в сплошной вопросительный знак.
Наконец он хватил кулаком по столу. Если в этих широтах произрастает белена, уважаемый сеньор редактор объелся этого не менее уважаемого растения! Слушайте:
«Вчера сыны далёких снежных равнин Московии и Сибири впервые вступили на нашу почву, почву неведомого им юга. С детским любопытством разглядывали дети голубоглазые, светловолосые великаны выставки магазинов с невиданными на их родине произведениями европейской культуры и промышленности, жадно закупая самые разнообразные предметы для своих далеких семей. Но ещё больше привлекли их дары нашей природы благодатного юга. Сотни апельсинов исчезли на их крепких, острых как у волков родных им степей, зубах. Не оставили они от внимания и благородный сок наших лоз, веселящий душу, окрыляющий мечты поэта, пробуждающий отвагу воина и дарующий красноречие несмелому влюблённому… Но для некоторых сынов далекого севера этот божественный огонь оказался роковым. Наш собственный корреспондент видел своими глазами разыгравшуюся на молу пристани потрясающую трагедию. Один из русских моряков, под влиянием непривычного ему божественного огненного потока, разлитого нашим вином по всем его артериям, забыл суровую дисциплину военной службы и бросился на одного наблюдавшего за порядком офицера. Была ли это вековая вражда крепостного раба к ненавистному феодалу — бояру, или в нём заговорила буйная кровь казаков, этих хищных наездников- бедуинов необъятных русский степей, нам не удалось выяснить. Сраженный ударом шпаги другого офицера, он был скован и брошен, как тюк, на дно лодки..».
«Говоря проще, — кочегар Громов нализался, как свинья, был связан и сейчас высыпается в карцере» вставил старший офицер. Откинув поэзию и «удар шпаги», приснившийся почтенному корреспонденту, — все более или менее соответствует истине».
«Подождите..главное еще впереди! Я продолжаю: «Это было вчера… А сегодня мы имели возможность с содроганием констатировать неумолимость, с которой железные военные законы карают всякую попытку бунта. В полдень, от адмиральского корабля, охваченного мрачным зловещим молчанием, отошла процессия лодок, полных матросами, обязанными присутствовать при трагическом конце нарушителя закона. На передней из лодок развевался черный громадный флаг- символ смерти. Подобные же процессии отошли одновременно от других кораблей. Вокруг верениц лодок ходил паровой катер, вооруженный пушкой, вероятно мера предосторожности против возможной попытки товарищей спасти осужденного… все процессии, соединившись, двинулись в сторону пустынного северного берега бухты. Прошло немного времени – и прокатившийся в тихом утреннем воздухе залп, повторенный эхо далеких холмов, возвестил, что правосудие свершилось. Виновный заплатил жизнью за свое преступление….
«Ну, что Вы скажите про эту галиматью?»
«Вероятно, сам редактор перехватил «божественного огня».. Или, во всяком случае, «собственный корреспондент». «Какой то бред сумасшедшего» раздались голоса слушателей….
«Но ведь, не мог же он, как бы пьян ни был, все это высосать из пальца» вставил доктор. Что то было, на чем он построил всю эту чушь. Надо только поискать..
«Уже найдено…» хитро улыбнулся штурман.
«Что? Как? …В чем же дело?» посыпались нетерпеливые вопросы.
«Катер с пушкой дал мне разгадку.. Что у нас было вчера?…»
«Вчера? Ничего особенного… А гонки? Разве?… »
Именно.. Паровой катер с пушкой – катер гоночной комиссии.
«Вереницы лодок со свидетелями казни» — шлюпки с гребцами, буксируемые к старту. «Залп» — выстрел из той же пушки – начало гонки».
«Ну а черный флаг- «символ смерти»? Это он уже обрехнул начисто.»
«Ничего подобного! И флаг был на самом деле. Вы же были на гонке? «Брандвахту» огибали? Что на ней было поднято?
«А… «Глагол»* («Глагол» — сигнальный флаг, обозначающий букву «Г». В нашем флоте пользовались буквами церковно-славянского алфавита во избежание путаницы между близкими по созвучию названиями букв гражданского алфавита)
«Ну вот – он самый. «Громадный» — потому, что это флаг из судового комплекта и для шлюпки, действительно, несоразмерно велик. А что вот возбужденная фантазия испанского борзописца приняла темно-синий за черный – это уже приходится простить ему, как поэту. А за решение загадки, полагаю, что кают –компания может раскрутиться на бутылочку «Педро Хименез» или «Антильядо» .. за упокой казненного!»
Источник. Архивы русской эмиграции в Париже. Военно-морской кружок имени адмирала Колачака. Машинопись. Набрано и опубликовано М.Блиновым.