Биографии кадет в Шанхае, Союза Чинов Русского Корпуса в Сербии и членов Общества Русских Ветеранов Великой Войны в городе Сан-Франциско по архивам эмиграции в Париже — Алексей Пустовойтенко.
Пустовойтенко Алексей Алексеевич
Родился 25 марта 1912 во Владивостоке, из дворян, сын офицера, погибшего в Первую Мировую войну. В 1922 году поступил в Хабаровский Кадетский корпус, с которым был эвакуирован в Шанхай. В 1925 кадетом 2 класса в составе Хабаровского корпуса переехал в Югославию и продолжал учиться в Донском кадетском корпусе 1932 года (43-го) выпуска. После корпуса был приписан вольноопределяющимся к 4-му гусарскому полку и служил в пограничной страже в Югославии. С 1929 по 1933 год проживал в Белграде. В 1936 окончил Военно-училищные курсы (Белград). С 1941 года имел чин корнета 4-го гусарского полка. Во вторую мировую войну служил в частях Русского Охранного Корпуса в чине лейтенанта. После окончания войны и пребывания в лагерях DP переехал в США. Член Союза Чинов Русского Корпуса и Общества Русских Ветеранов Великой Войны в городе Сан-Франциско.
Скончался 10 декабря 1987 года в Сан-Франциско и похоронен на местном кладбище (? Сербское)
Оставил интересные воспоминания, часть из которых помещаем ниже.
Хунзузы — китайские разбойники
Во многих воспоминаниях и даже официальных документах периода гражданской войны в России встречается название «хунхузы», но подробного описания состава и деталей деятельности почти никто не приводит. Будучи 7 летним ребенком и прохивая вблизи границы с Китаем, Алексей Пустовойтенко был захвачен хунхузами с целдью выкупа и провел с ними больше недели. В эмиграции Пустовойтенко оставил интересные воспоминания о банде хунхузов, свидетелем деятельности которой он был и будучи пленником видел все изнутри. Эти воспоминания мы и публикуем ниже, так как они отлично дополняют историю гражданской войны в России на Дальнем Востоке и походы против хунхузов отряда генерала Нечаева уже на территории Китая в 20-е годы. Заметим также, что именем «Хунхуз» был назван один из самых знаменитых бронепоездов Русской Армии в Первую Мировую войну, позже переименованный в чехословацкий «Орлик».
У хунхузов
В Приморской области, в стороне от железной дороги Владивосток — Никольск-Уссурийск, в восьми верстах западнее станции Раздольное, находилось наше имение — заимка. Летнее время в этих краях, после суровой зимы, было особенно приятно — все благоухало ароматами цветущей липы, всевозможных цветов и гречихи, поля которой издалека виднелись белым ковром. С веранды нашего дома спускалась широкая деревянная лестница прямо в сад, где через малинник и алею тополей, по дорожкам, ведшим к ручью, был выход в поле. Через поле текла речка, которая летом была очень удобна для купания, а осенью и весной, когда таяли в горах снега и шли дожди, она разливалась и затопляла поля и сносила мосты. Летом иногда приезжали к нам гости и наша повседневная будничная жизнь скрашивалась присутствием приехавших отдохнуть к нам людей. Обыкновенно, после обильного обеда, гости, отдохнувши, шли к реке купаться, а к вечеру возвращались и пили чай под старой развесистой липой, наслаждаясь свежим чистым воздухом. С наступлением темноты воздух наполнялся кваканьем лягушек и беспрестанным трещанием кузнечиков и стрекоз.
Где-то, далеко от нас, шла страшная гражданская война, которая пока не особенно отзывалась на нашей спокойной жизни. Вот, в такое тихое и, казалось, спокойное лето 1919 года, к нам приехал погостить мой приятель кадет второго класса. Я с большим почтением относился к этому кадету в цветной фуражке и с черными погонами с белой выпушкой*. Мне казалось очень большим счастьем быть кадетом и в глубине души я мечтал, чтобы мама определила меня тоже в корпус, отца с нами уже не было, он погиб под далекой Варшавой „За Веру, Царя и Отечество”. Мама вела сама все хозяйство; объезжала верхом все пашни, следила за сенокосом, молотьбой и за арендаторами-корейцами, которые обрабатывали нашу землю и всячески старались утаить от хозяйского ока некоторые участки пашни. С моим приятелем — кадетом мы проводили целые дни: купались в реке, удили в озерах рыбу и ловили раков.
В описываемое время, в связи с гражданской войной, на Дальнем Востоке начали проявлять себя хунхузы. Эти китайские бандиты нападали и грабили население окрестных имений. То они на время прекращали свои нападения и уходили в Китай, то опять появлялись и терроризировали жителей. Ближайшие гарнизоны были заняты другой службой в связи с войной и не обращали должного внимания на действия хунхузов. Было известно, что бандиты берут в плен детей и требуют за них выкуп. Конечно, родители взятых детей вынуждены всеми средствами доставать деньги в указанное время для выкупа, т. к. в противном случае заложников убивали или же уводили в Китай. Несмотря на это, маму уверяли, что хунхузы нас не тронут, т. к. до сих пор все было благополучно, а отца знали и называли его „капитан — шибко” (очень хороший), хотя мой отец капитаном и не был, но помогал многим. Действительно, нападения на нашу усадьбу не было и все как бы успокоилось и о хунхузах не было, особенно и слышно. Но вот, нужно было приехать моему гостю, как через несколько дней случилось то, чего мама всегда боялась. Ранним утром, когда еще не занималась заря, мама проснулась от страшного лая собак. Набросив на себя халат, она подошла к окну. Луна освещала весь двор и забор, который прилегал в некоторых местах прямо к лесу. Наши собаки надрывались от лая, мама увидела, как через забор быстро перепрыгивали люди и с криком бежали к дому. Подбежав к дому, они начали ломиться в дверь и разбивать прикладами стекла. Помню, как мама сказала: „напали хунхузы” и пока они врывались в дом, она успела спрятать в печку какие-то вещи. Дом быстро наполнился бандитами.
Я оставался лежать в кровати, в углу спал мой кадет. Лежа я слышал, как китайцы с угрозой требовали от мамы ключи, деньги и драгоценности. В столовой звенела посуда и где-то что-то ломали. В комнату вбежало несколько китайцев. Двое из них бросились к кровати, где спал наш гость и вытащили его, а другие принялись грабить и разбрасывать вещи. Один из бандитов сорвал со стены упругий ковер, который висел над моей кроватью, но ковер оказался очень плотным и не поддавался сворачиванию. Не понимаю, как этот китаец не обнаружил меня, а наоборот еще больше накрыл меня этим ковром. В доме раздавались крики, шум, угрозы. Лежа под ковром, я услышал первый свисток, через несколько минут второй и третий, после которого Дом опустел. Хунхузы собирались покинуть нашу заимку, мама стояла на крыльце и смотрела на происходившее на дворе построение бандитов. Что она, бедная, переживала в этот ужасный момент? Мой приятель, сидя на плечах у одного из китайцев, пересчитал их. Оказалось, что шайка состояла из 52 хорошо вооруженных человек. Он спросил у своего „попечителя”, что они собираются с ним делать и куда ведут? Ему ответили, что мать должна уплатить выкуп и тогда они его выпустят. Мой приятель на это ответил, что он здесь гость и что это не его мать. После этого хунхузы спохватились и от шайки отделилось несколько человек, которые подбежали к моей матери и потребовали от нее сына. Мама, конечно, была должна сразу повиноваться этому требованию. Я в это время уже освободился от тяжелого ковра и, сидя на кровати, увидел, как в комнату вошла мама и спокойным голосом сказала, чтобы я одевался, т. к. и меня тоже уведут. При выходе из дому они предупредили мать, что если будут посланы войска их преследовать, то „маленькая живи не будет”. Шайка перевалила через гору, когда начало всходить солнце. Вдали была видна оставшаяся наша заимка, но вскоре скрылась. Колонна двигалась по тракту спокойно, как бы с уверенностью, что хунхузам все сойдет безнаказанно. Кроме нас, двоих детей, хунхузы взяли еще заложниками корейцев — наших арендаторов, которые тащили награбленные вещи. Часа через два или три мы входили в большое имение. На дворе, где мы остановились, было слышно ржание лошадей, мычание коров, визг свиней и поросят. Здесь начался полный грабеж и разорение большого хозяйства, созданного в течении нескольких лет хозяйскими руками. Кроме перечисленных домашних животных, здесь были и олени с красивыми рогами, которых начали убивать и снимать с них столь ценные рога.
Вскоре грабители выступили дальше, неся с собой новые „трофеи» и ведя людей для выкупа. Постепенно мы начали удаляться от дороги и втянулись в лес, который с каждым шагом становился все гуще и огромные ветви спускались до земли, совершенно заслоняя солнце и небо. В лесу стало прохладнее и после жаркого дня эта прохлада была приятной. Физической усталости мы, дети, особенно не чувствовали, т. к. нас несли за плечами заложники — корейцы. Часа в четыре мы остановились в густом лесу и хунхузы начали готовить пищу и приготовлять для ночлега шалаши. Тут же были вызваны люди, которые должны были вернуться домой для сообщения о месте нахождения хунхузов и о сумме выкупа. Был отпущен домой и наш работник, русский, который смотрел за лошадьми и выездом. Помню, с какой завистью смотрел я вслед уходившей группе. К вечеру были разведены костры, которые горели всю ночь, освещая шалаши.
Т. к. было награблено много продуктов, первые дни недостатка в питании не было и нас кормили сытно, а спали мы в шалашах на награбленных одеялах и пальто. Ночью расставлялись часовые, наблюдавшие, чтобы не было побегов. Однажды, у костра, я увидел знакомое лицо одного китайца, который одно время был у нас работником. Я поинтересовался почему он здесь? На это он ответил, что его принудили быть с ними, но мне показалось, что он просто врет, т. к. был вооружен, как и все. С прочими разграбленными вещами из нашего дома была взята офицерская сабля и шинель моего дяди с генеральскими погонами. Я видел, как китайцы употребляли эту саблю для рубки дров. В конце концов, она была сломана и брошена, как негодный хлам. Мне было очень жаль это благородное холодное оружие, попавшее в руки этих варваров.
Томительно шло время. На четвертый день хунхузы куда-то двинулись. Начались разговоры о нашем скором освобождении. Моя мама за эти дни сделала все, что было возможно, для нашего выкупа. Она сразу же поехала туда, где был гарнизон и, благодаря связям, получила из интендантства нужную сумму для выкупа. Тут же она, через китайских торговцев, нашла посредника, который за хорошую мзду охотно взялся вести переговоры с хунхузами о нашем выкупе. Начальник гарнизона заверил маму, что пока нас не освободят, преследования грабителей не будет. Как хунхузы, так и посредник очень торопились с выкупом, так что за несколько дней все было устроено и договорено о месте выкупа. За моего друга, сына генерала, было назначено 60.000, а за меня, как более состоятельного, 200.000, причем предлагалось уплатить золотом или же романовскими деньгами. По-видимому, и китайские бандиты еще верили в несокрушимость Империи. Наконец, хунхузы отправились к месту выкупа. Было уже за полдень, когда мы подошли к реке, которая почти вся пересохла, обнажив большие серые камни. На берегу этой горной реки стояла хата, около которой были сложены штабелями бревна и разбросаны доски и какие-то бочки. Как я потом узнал, здесь перегоняли древесную смолу. Был тихий солнечный день. Тишину леса нарушало только пение птиц и карканье ворон. Все в каком- то ожидании сидели на пнях или лежали на траве. Я задремал, сидя на срубленном дереве. Чувствовалась усталость, хотелось есть, а воображение рисовало маму и наш домашний уют.
Вдруг, неожиданно начался переполох, хунхузы заволновались и, схватив нас, бросились бежать через речку и быстро скрылись среди деревьев. В этот же момент я увидел из-за деревьев перебегавших японских солдат. Сразу же послышались одиночные выстрелы. Так мне и непонятно, почему японцы, наткнувшись на бандитов, не вступили с ними в бой и не преследовали их, а позже было известно, что японцы, узнав о нападении хунхузов, пошли их искать. Во время гражданской войны японцы по договору держали на Дальнем Востоке свои гарнизоны и не раз спасали офицерские семьи от убийства и издевательств. Также они помогали белым в борьбе с большевиками.
Хунхузы быстро скрылись, и срок нашего выкупа оттянулся еще на несколько дней. Нужно было начинать заново договариваться о месте выкупа. С этого дня у нас почти не было продовольствия, т. к. все запасы были уже съедены и нас кормили простым тестом, испеченным на углях в виде лепешек. Давали при этом и сахар. Бичом нашего пленения были лесные клещи, которые глубоко впивались в тело и оставляли там свои лапки, так что после нескольких месяцев сначала мой приятель, а потом и я страшно страдали от нарывов. Хунхузы дошли до наглости и неоднократно передавали маме через посредника свое неудовольствие тем, что она не посылает им никаких подарков, как это делают семьи корейцев — заложников. Тогда мать купила табаку, спичек и папирос и послала эту дань им в подарок.
Итак, в течение недели мы были пленниками этих бандитов. За два дня до выкупа мы знали, что скоро будем свободны. Тяжелые дни тоски и голода приходили к концу. Усталость и странствия по лесу изнуряли в конец, хотя нас и несли почти все время корейцы на своих спинах. В один из таких дней нас отделили и повели по лесной тропинке. Банда осталась сзади. Все заложники шли за двумя провожатыми через лес, а потом через высокий густой папоротник. Выкуп уже состоялся. Китайцы не должны были медлить и терять время — им грозило преследование со стороны нашего гарнизона. Полурота была готова выступить из нашего имения, но все это было уже поздно — хунхузы знали все дороги и тропы, ведущие в Китай. Пройдя поляну с папоротником, мы остались без провожатых, хунхузы уходили.
Через час все заложники сами достигли дороги, где стоял наш, запряженный лошадьми, тарантас и меня с приятелем ждала моя мама. Очень сожалею, что вырезка из газеты об этом происшествии, хранившаяся мною много лет, пропала на походе Рашка – Сараево — Бусовача.
Алексей Пустовойтенко («Наши Вести» N259 от 1 января 1968 года, журнал из собрания библиотеки Русского Старческого Дома Святого Владимира в городе Сан-Франциско)
* судя по описанию это была униформа Хабаровского кадетского корпуса, который существовал в 1919 году.